Александр Сидоров - Песнь о моей Мурке

А в 1932 году Леонид Утесов получает от объединения «Музпред» официальное приглашение записать лучшие произведения своего коллектива на пластинку. В числе прочих Утесов включил три указанные выше уличные песни. Это было верхом наглости и даже определенного рода вызовом. И вот почему.

Дело в том, что в то время уличный и уголовный фольклор был популярен так же, как нынешний «шансон». Правда, «Радио Шансон» отсутствовало, но его роль исполняли… обычные пивные. В Москве, например, к 1927 году насчитывалось 127 пивных заведений, где выступали эстрадные артисты. В их репертуаре были и «жестокие» романсы, и каторжанские песни, и частушки «на злобу дня»:

Однако в конце концов «красным идеологам» надоела вся эта эстрадно-выпивошная свистопляска. К началу 30-х годов начинается бескомпромиссная борьба с «легким жанром». С 1 мая 1930 года всякая эстрадная деятельность в пивных запрещена. А в 1931 году на Апрелевской фабрике грампластинок было уничтожено более 80 процентов матриц пластинок с записями песен «чуждого содержания».

И вдруг… Вот как описывает случившееся известный искусствовед и историк культуры Глеб Скороходов в своей книге «Леонид Утесов. Друзья и враги»:

«Изменились (о чудо!) настроения в Главреперткоме, где Утесову прямо сказали: «Можете записывать что хотите!» Но, разумеется, в пределах того, что исполняли на эстраде по разрешениям прошлых лет. Даже по тем, что выдавались на месяц-другой.

«Боже, неужели наступила свобода?!» — подумал Утесов и с этой мыслью появился в доме № 3 на Кузнецком мосту — в знаменитом «кабинете напевов». Это произошло 8 марта 1932 года — день в день (бывает же так!) с того момента, как четыре года назад он дебютировал с «Теа-джазом» — тот день он не раз называл самым счастливым в жизни… Утесов исполнил для «восковых блинов» двенадцать произведений! Такого большого комплекта, записанного одним коллективом в один присест, кабинет до той поры не знал. На дисках появились не только песни из первых программ «Теа-джаза», рапсодии И.Дунаевского из обозрения «Джаз на повороте», но и инструментальные пьесы.

…Ну и, конечно, в тот же день Утесов с воодушевлением спел «Гоп со смыком» и «С одесского кичмана», уже года два как изъятые цензурой из его программ: пел, не очень веря, что в пух и прах разруганные песни теперь зазвучат повсюду — в каждом граммофоне или патефоне. И не ошибся: записи эти появились на пластинках с роскошными по тем временам этикетками — со сверкающим золотом небом над алой кремлевской стеной и Спасской башней. Надписи, напечатанные на стене, как раз под знаменитой башней — «С одесского кичмана (песня беспризорника)» и «Гоп со смыком», производили несколько странное впечатление…

…Ни в какую свободную продажу песни эти не поступали: продовольственные проблемы, вызванные успехами коллективизации, введение продуктовых карточек натолкнули правительство на создание в 1931 году сети специальных государственных магазинов сети Торгсин. Так называлась контора по торговле с иностранцами, открывшая магазины почти во всех городах, даже в таких, куда гости из-за рубежа отродясь не заглядывали. Да и не их имели в виду: торговля в этих «супермаркетах» предназначалась главным образом для тех, у кого еще сохранилось золото в любом виде… В Торгсинах были и отделы, торгующие пластинками с самыми дефицитными записями на золото и валюту; утесовское «народное творчество» попало в их число».

Впрочем, с упразднением системы Торгсинов в 1936 году вышел и приказГлавреперткома об изъятии из продажи и прекращении выпуска всех утесовских записей с «блатной романтикой». С тех пор Леонид Осипович «Гоп со смыком» публично не исполнял и не очень любил, когда его об этом просили.

Правда, знаменитый Рудольф Фукс (тот самый Фукс, который записывал первые кассеты с песнями Аркадия Северного и сочинил для певца ряд популярных текстов) в своих записках «От Паниной до Утесова» (подписанных псевдонимом Рувим Рублев) утверждал, что во время войны Утесов записал «Гоп со смыком» «на новую пластинку с текстом, в котором фашистская верхушка фигурировала в виде воровской компании». Однако на самом деле речь идет, скорее всего, о песне «С берлинского кичмана», где Гитлер и Геббельс действительно предстают в образе уркаганов.

В тех же записках Рувим Рублев рассказывает историю еще про одну пластинку — скорее всего, и этот рассказ является не более чем байкой: «После смерти Сталина Утесов выпустил, к сожалению, очень маленьким тиражом, оригинальную по содержанию пластинку на 78 оборотов, на обеих сторонах которой был записан как бы допрос Утесова следователем, которого играл тоже Утесов. Этот следователь пытался своими вопросами припереть к стенке певца, заставляя того признаваться, что тот пел блатные песни, играл запретный джаз и пр. В качестве «вещественных доказательств» следователь все время проигрывал отрывки из таких песен Утесова, как «С одесского кичмана», «Гоп со смыком», «Лимончики» и др. В конце концов, Утесов признается во всех своих «смертных грехах» перед соц. культурой. Эта пластинка была очень скоро изъята из магазинов, а матрица ее уничтожена. Этим и объясняется ее редкостность».

Кроме Фукса, никто из исследователей о подобной записи не упоминает. Во всяком случае, я таких упоминаний не встречал.

Одна из популярнейших переделок уркаганского «Гопа» применительно к политической ситуации конца 30-х годов. В очерке «Отечество. Блатная песня» Андрей Синявский (Абрам Терц) пишет:

«Сошлюсь на дурной вариант, в отличие от основного, классического источника получивший подзаголовок дипломатического «Гоп со смыком», где автор скакнул аж в советскую дипломатию и, надо признать, довольно ловко с точки зрения конъюнктуры… Перед нами обзор международной обстановки и советской внешней политики, как это тогда рисовалось по газетам, — в переводе на откровенный язык. Нетрудно установить дату сочинения: до войны с Гитлером, но после уже, либо в начале памятной Финской кампании, о чем и поется в соответствии с патриотической версией: «Финляндия нам тоже приказала: отдайте нам всю землю до Урала…» (Это Финляндия-то!..)».

Датировку песни подтверждает и Владимир Бахтин:

«Перед самой Отечественной войной, видимо, сразу после Финской кампании 1939–1940 годов, вдруг появилась уличная, хулиганская, но, как бы по тогдашним меркам, патриотическая песня. «К нам» по очереди приходят вояки, генералы из враждебных СССР блоков (ось Рим — Берлин — Токио), и требуют отдать какую-то часть советской территории.

Потом:

Потом:

Наши ответы я плохо помню. Но даже если бы и помнил, воспроизвести их невозможно: «Ах, ты… тра-та-та-та, самурай, ты пойди микаде передай…» Дальше уже ни одного нормативного слова.