Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие: Письма. Рабочие дневники. 1942-1962 г.г.

Но вернемся к переписке. Очередной «солдатский треугольник».

Борису Стругацкому, ученику 7-го класса средней школы от младшего лейтенанта Аркадия Стругацкого, слушателя Военного Института — салют! В Москве началась весна, и жаркие дни перемежаются с сырыми и холодными, как в аду, днями. И люди ходят, то распаренные, как курицы в кастрюле, то зябнущие, как крысы на тонущем корабле. Мы готовимся к Первомайскому Параду и изо всех сил опускаем ногу с высоты тридцати сантиметров на пыльный асфальт московских набережных, мы щеголяем в поношенных мундирах с выцветшими позументами, мы устаем, как черти, и придя домой валимся в кровати и сразу же засыпаем. As to[10] лично меня, то я еще сохранил остатки силы воли и читаю сейчас английский фантастический роман «Lost Horizon»,[11] где описываются приключения четырех англичан в стране, где остановилось время. И так идут дни за днями. У меня большие планы на это лето и на будущий год: хочу, во-первых, изучить теорию вождения крупных общевойсковых соединений по опыту прошлой войны (для чего — напишу как-нибудь потом), во-вторых, основательно проработать Маркса (для чего — тоже напишу позже). Кстати, чем сейчас занят ты? Коллекционируешь ли еще марки? Как твои дела с учебой вообще и с английским и математикой и физикой в частности? Имей в виду, это самые важные и нужные сейчас subject`ы. Вот пока все. Крепко поцелуй мамочку, жму твою драгоценную лапу, твой брат Арк.

P. S. Напиши, как прошел день рождения.

О марках АН спрашивает не просто так. Увлечение филателией Андрея Т. из ПОДИН, Аполлона из ВНМ, Вайнгартена из ЗМЛДКС — это коллекционирование марок БНом, возникшее еще в детстве.

А. Первушин: …давно известно, что Вы были и, как я понимаю, остаетесь филателистом. Расскажите, когда и почему Вы выбрали именно этот вид коллекционирования?

ВН.: Естественно, я ничего уже не помню, потому что начал собирать марки классе эдак в пятом. Дружки, помнится, собирали, и я начал… Да! Приятель старшего моего брата Аркадия, к тому моменту уже курсант-медик, подарил мне году в 45-46-м свою коллекцию — это и послужило, я думаю, главным первотолчком. Видимо, это и был будущий академик Ашмарин, «генерал-чума». И вдобавок в те же примерно времена я обнаружил в магазине «Старая книга» каталог Ивера 1933 года и упросил маму купить мне его. Ничто так не способствует увлечению филателией, как систематическое перелистывание марочных каталогов!

Е. Обухов: Ведь до сего дня мало кто знал, что Вы имеете отношение к филателии.

БН: Отношение имею, и очень давно. Серьезно увлекался еще в 1948 году, когда появился знаменитый, известный каждому филателисту каталог марок СССР. Я тогда учился в восьмом классе, и было у меня честно накоплено рублей этак пятнадцать. И вот в магазинчике на углу Невского и Литейного я купил этот каталог и пакет марок «Золотого стандарта». С тех пор и занимаюсь филателией самым серьезным образом, иногда с перерывами на год-два.

Но вообще-то альбом у меня был еще до войны. Он прошел со мной блокаду, эвакуацию, однако тогда это было увлечение на совсем уж детском уровне.

БН вспоминает школу:

…я, да и АН — тоже, учились в 107-й средней школе, что недалеко от завода «Красная заря». На стадионе «Красной зари» у нас проходили занятия физкультурой, и там я однажды сломал себе руку во время соревнований по бегу с препятствиями. А жили мы (с конца 20-х годов) по адресу проспект К. Маркса, 4, в большом семиэтажном доме, который потом еще долго простоял рядом с нынешней гостиницей «Петербург» и был снесен уже в новейшие времена.

О сломанной руке — в следующем письме АНа. На обороте письма рисунок: панорама битвы с подписью внизу: «Ракетные противотанковые минометы, новые ручные пулеметы. Мы будем иметь кое-что, чем встретить желающих побуянить».

Здравствуй, Бобка.

Давно собирался написать тебе, да все как-то времени не было. Ну вот, как видишь, собрался-таки. Наслышаны мы, что ты сломал руку, бродишь сейчас в гипсе и совершаешь другие поступки, не токмо звания разумных недостойные, но прямо вредительские в рассуждении морального их воздействия на нашу маму. Ты бы написал (если в состоянии писать), как это с тобой случилось.

Да, Боба, нехорошо. Конечно, заживет, срастется и т. д., но все же нехорошо. Впрочем, в твоем возрасте это в некотором смысле даже полезно, и я нимало не сомневаюсь, что ты ходишь среди своих приятелей и приятельниц героем и, когда кто-нибудь заводит разговор о ранениях и увечьях, ты, гордый, как негр Джим из «Гека Финна», заявляешь: — Ну, что вы понимаете в настоящих травмах! И все смущенно замолкают.[12]

Ну, что нового у меня. Почти ничего. Меня учат, кормят, одевают, я учусь, ем, одеваюсь. Основное домашнее занятие — писание конспектов по книгам Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина. Сначала делалось это из-под палки, но теперь увлекся — до чего оказалось интересно! Хотелось бы мне знать, чем ты занимаешься. Я, откровенно говоря, с нетерпением жду того момента, когда тебе набьют оскомины фантастические романы, и ты займешься чем-нибудь порядочным. Займись радио, историей, биологией, следи за политикой — пойми, что только такие занятия, а не вольное чтение, обусловят легкость работы в старших классах, а особенно — в институте. И еще я жду этого потому, что хочется посидеть с тобой за бутылкой пива (или ситро, как ты хочешь) и поговорить с тобой, как со взрослым.

Эх, Боб, далеко ты от меня. А хотелось бы мне, чтобы жил ты около меня, и сам бы учился, и стимулировал бы мои занятия, ибо, между нами говоря, разленился я страшно, а заниматься хочется.

Ну, пока все. Поправляйся скорее, крепко целую.

Твой Арк.

Вообще же БН вспоминал о школе не раз:

Ваша мама работала школьным учителем литературы, и Вы учились в той же школе. Правда ли это, и если да, то как складывались Ваши отношения, так сказать, с учителем и мамой в одном лице?

Евгений. Новосибирск, Россия

Мама преподавала в пятых—седьмых классах, когда я учился уже в восьмом. Так что дороги наши не пересекались, и мы даже почти не видели друг друга в школе. Правда, «плохие учителя» всегда с особенным наслаждением сообщали маме о моих подвигах, и это было крайне неудобно.

В одном из интервью Вы упомянули о своей школе. Можно ли было Вас назвать «трудным» ребенком, и если да, то кто из братьев Стругацких «отличился» больше в этом? И подозревал ли кто из учителей наличие безусловного таланта в Вас?

Денис. Южно-Сахалинск, Россия

Мы оба были хорошими учениками, я — так вообще отличником был и медалистом. Никакими особенными подвигами в школе не славились и никак так уж особенно учителей наших не доводили. Помнится, впрочем, что моя воспитательница всегда сетовала на мою «антиобщественность» — не любил я классных мероприятий, культпоходов, кружков и прочей лабуды и с друзьями своими предпочитал общаться в неформальной домашней обстановке. «Неприручаемость» эта моя, как я теперь понимаю, очень нашу воспитательницу раздражала, но в остальном вреда от меня было немного.

— Судя по Вашим книгам, Вы не очень любите современную педагогику и сегодняшнюю систему воспитания?

— Я не любил школу, это верно. Хотя волею судеб, начиная с восьмого класса, учился в очень хороших, я бы даже сказал — привилегированных условиях и у очень хороших учителей. В выпускном классе нас оставалось всего двадцать человек, и тринадцать из них кончили с медалью. Но от атмосферы принуждения, ограничения, зубрежки, несвободы все равно деваться было некуда, И если добрая половина учителей наших были настоящие профессионалы, то другая половина… Господи, какие это были монстры и кретины!

Жаль, конечно, что не сохранилось писем БНа этого времени. Что мог школьник писать старшему брату в письмах? Жаловался ли на школу? Хвастался ли своими победами? Видимо да, поскольку позднее, в письме уже из Канска упоминается об одном школьном конфликте БН: «Очень рад за тебя — я имею в виду то, что ты, наконец, наладил с твоим Мироном нормальные взаимоотношения». БН пояснил нам: «Мирон Михайлович Рабинович. Учитель истории в 9— 10-м классе. За свои подвиги прозванный Кровавым. Земля ему пухом! Он был хорошим учителем, хотя и жестоким. Но с нами, интеллигентными бандитами, наверное, иначе было нельзя…»

Порадуемся хотя бы сохранившимся письмам АНа.