Мы понимали, что в случае победы Ельцина, если он останется с этими людьми, то не вполне понятно, чем это все может обернуться. Они действительно имели большое влияние на президента, и, в общем, для себя мы делили ситуацию так: есть красный фашизм - это коммунисты, и есть коричневый фашизм - это Коржаков, Барсуков и Сосковец. И нужно пройти по тонкой грани между этими двумя айсбергами. В это время я встречался с Гусинским. И когда мы узнали о том, что готовится, мы почувствовали, что наступил тот момент, когда мы должны попытаться через СМИ предупредить эту ситуацию, сделать ее гласной, чтобы ей противостоять. Это была довольно сложная задача. Но 17 марта нам не пришлось задействовать СМИ, не было необходимости.
Было очень точное понимание стоящих перед нами целей и способов их достижения. Была совершенно банальная мысль, которую мы сформулировали с самого начала, еще в Давосе, и не отступили от этого в дальнейшем: победят на выборах те, у кого больше воли. Это такая философская сентенция, но она совершенно конкретна. Коммунисты главным образом проиграли потому, что они своим основным противником видели не того, кто этим противником в действительности оказался. Они не придали значения новому нарождающемуся классу России - классу собственников, не верили, что этот класс может как-то повлиять на политическую жизнь страны, приготовились к тому, что будут сражаться с Гайдаром, с уродливыми, слабохарактерными демократами. И вдруг увидели «звериный оскал капитализма». И у них не нашлось достаточно сил, чтобы этому противостоять.
Наша волевая идея была очень конструктивна. Надо было дать понять людям, что им нечего бояться коммунистов. Ведь было много таких людей, которые готовы были проголосовать против коммунистов, но элементарно боялись - что они придут к власти, узнают и тогда. Вот этих людей нужно было освободить от страха, дать им понять, что есть другие люди, которые не боятся. Это было главное, что нам удалось сделать. А когда появились те, кто открыто сказал: мы вас не боимся и мы вас согнем, то сначала в обществе было удивление, а потом - констатация: да, смотрите, не боятся, ходят живы-здоровы, ничего с ними не произошло. И это было очень важно, важен этот знак. И тогда и коммунисты, и спецслужбы сделали выбор: они поняли, что нужно бороться не с теми, с кем они боролись, а с теми, у кого появились деньги.
Мы договорились с президентом о широком круге полномочий для нас. То есть он точно знал, что мы не играем против него, и поэтому был готов даже к самым неожиданным нашим шагам. Он верил, что мы не только искренни, но и грамотно просчитываем ситуацию. «Письмо тринадцати» - «Выйти из тупика!» - конечно, было адресовано обществу. Это была демонстрация решимости и силы. У нас между собой случилась даже борьба за формулировку в последнем абзаце. В результате она звучала приблизительно так: у нас достаточно воли и сил для того, чтобы не допустить, и т. д. Такая жесткая формулировка была неожиданна для общества. Основное, что нужно было сделать, - это показать людям, что есть сила, защищающая их право на свободное волеизъявление. Проще говоря, люди не должны бояться проголосовать по собственной воле, а не под давлением.
Мы все время подчеркивали в этом «письме тринадцати», что мы только за конституционное решение. И если конституционное решение во имя интересов общества позволяет осуществить перенос выборов, но легитимным путем, а не другим, на котором настаивал Коржаков, тогда это должно быть сделано, если опять-таки это пойдет на благо обществу.
Мы не старались лицемерить в этом послании. Мы старались выразить наши чувства, и в том числе нашу твердую волю, сделать все от нас зависящее, чтобы политики искали компромисс. Ну а ресурсы, которыми мы обладаем, они ни для кого не являлись секретом: это деньги. Может быть, в обращении об этом стыдливо не сказано. Мы впервые проявили себя как сила, единственным ресурсом которой являются капиталы. Те, кто подписался под этим обращением, имели достаточно серьезное влияние на средства массовой информации. Это один из инструментов, который позволяет побуждать политиков соответствовать интересам общества.
В демократическом обществе очень важен институт изучения общественного мнения, который только-только начал тогда формироваться у нас, потому что в демократическом обществе решения принимаются не наперекор обществу, а только с его согласия. Это предполагает понимание властью того, что хочет общество, а не того, что хочет власть. В тоталитарном обществе в этом нет необходимости, им надо только оценить: если они примут такое-то решение, то выйдет народ с лопатами и ломами или нет? А в демократическом обществе важна обратная связь - от общества к власти. Такой связью и служит институт общественного мнения. И вот во время выборов я впервые ощутил, как это работает. Саша Ослон, основатель фонда «Общественное мнение», создал уникальную возможность для нас с помощью фокус-групп, опросов опробовать те или иные идеи. И мы заранее понимали, какой будет реакция на те или иные решения. Мы верили, что можем победить демократическими методами, а не силовыми, которые пытались навязать Ельцину.
Когда мы проанализировали результаты того, что произошло, то оказалось, что в результате всех наших усилий дополнительно порядка 10-15 процентов избирателей сформировали свое мнение в пользу продолжения курса реформ. Именно они и оказались решающими. И это изменение произошло в ходе кампании. Люди не захотели назад. И в этом была победа Ельцина, как выразителя этой идеи.
А вот в истории с коробкой «из-под ксерокса» - это было первое публичное выяснение отношений со спецслужбами. Кстати, все решалось в Доме приемов «ЛогоВАЗа» на Новокузнецкой улице. Мы собрались здесь вечером 19 июня 1996 года - между двумя турами выборов. Нам было ясно, что происходит. Коржакову нужно было фактическое подтверждение тезиса, что новые люди вокруг президента воруют деньги. Обдумывая, как поступить, мы впервые для себя сформулировали идею: мы всегда проиграем спецслужбам, если будем действовать тайно. Но как только мы перейдем в плоскость открытого противостояния, то ситуация изменится, на свету они работать не могут. Во всяком случае, те спецслужбы, которые создавались советской властью. А Коржаков все же прямое наследие КГБ. Вот в этот самый момент я совершенно точно сказал Александру Васильевичу, что «мне с вами не по дороге».
Я не альтруист, и мое поведение совершенно рационально. Самые лучшие инвестиции -в политическую стабилизацию в России, инвестиции в политику. Мы уже стали элементом общего рынка. Что это означает? Это означает, что те компании, которые стоят в России, например, миллиард долларов, если ровно в том виде, в котором они стоят здесь миллиард долларов (я имею в виду прежде всего, конечно, сырьевые перерабатывающие компании), взять и поместить в другую политическую среду, например в Соединенные Штаты Америки, где высочайшая степень политической стабильности, эти компании без преувеличения будут стоить в десять, в пятьдесят раз дороже. Таким образом, понятно, что главное, что мы должны делать для увеличения стоимости России, чтобы то, что мы имеем, стоило реальные деньги, - это стабилизировать политическую ситуацию здесь.
Я абсолютно уверен, что отделять крупный бизнес от большой политики - глубочайшая ошибка. Возьмем конкретный пример - «Сибнефть». Тендер на покупку «Сибнефти» был в конце 1995 года, сразу после парламентских выборов, на которых победили коммунисты, и за шесть месяцев до президентских, когда никто не верил, что победит Ельцин. И когда потребовались средства на покупку этой компании, той я участвовал в поиске денег. Была идея занять их, в том числе и за рубежом. Я сам разговаривал с Соросом и другими крупными бизнесменами и банками. Он сказал, что не может дать ни копейки, потому что Зюганов победит на выборах, а инвестировать в страну, где побеждает Зюганов, абсолютно бессмысленно.
Тендер состоялся. Там было несколько групп, но, так или иначе, за компанию никто не предлагал более 200 миллионов долларов, вилка была от 100 до 200 миллионов. В этой вилке она и была продана. Сразу же после победы Ельцина на выборах компания получила предложения о покупке ее за миллиард долларов. Ничего не изменилось - ни технология, ни количество добываемой нефти. Изменились лишь внешние условия, и цена компании выросла. А к 1998 году она уже стоила семь миллиардов долларов. А если эту компанию, как она есть, взять и перенести на территорию США, то она будет стоить 50 миллиардов.
Я предлагаю ввести простой критерий для кандидата в президенты в его предвыборных обещаниях. Задача президента любой страны очень проста - повысить капитализацию страны. Я не знаю, сколько сегодня стоит Россия, все ее крупнейшие предприятия, вместе взятые. Но это вполне считаемая величина. Обещание президента должно быть одно - я приду, и страна будет стоить 700 миллиардов долларов. И всё! И мы сможем проверить, правду ли он говорит.
