И всё похоже, всё подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом так-то несъедобно,
Что в голос хочется завыть
Известием о Царскосельской премии порадовала читателей сама "Литгазета", дав при этом фотографии и премианта, и изящного диплома премии, и статуэтки какой-то дамы в золоте (не самоварном?), сидящей, кажется, в руках с книгой Дементьева. С чем же ещё?!
А главное, тут же и десятка три стихотворений перманентного премианта. Не обошлось среди них, конечно, и без таких, написанных ещё в Иерусалиме: "Какие люди в городе Давида!" Прекрасно! Но разве в Москве таких нет? Медведев, например, не подходит? А Радзинский?
Иные строки сильно озадачивают, однако. Например:
Мы от тех времен ( библейских. - В.Б. ) так далеки,
Как весёлый бомж от президента.
Где он видел весёлых бомжей? Или не понимает смысла этого словечка, возникшего в эпоху ельцинской демократии? Бомжи - несчастные бездомные бродяги. И веселиться они могут разве что, когда им так повезёт, что найдут кусок колбасы, который ты, Дементьев, выбросишь из окна своей шестиоконной квартиры, сочтя, что колбаса эта утратила свою поэтическую свежесть и уже не рифмуется со словом "краса".
Однако, надо быть справедливым, надо признать, что вся эта шестидесятилетняя Ниагара должностей, наград и премий не вскружила голову мультилауреату, не лишила его способности хоть немного соображать. Об этом свидетельствует, в частности, тут же напечатанное стихотворение "Износился мой железный разум".И невольно хочется поддержать поэта:
Износился твой железный разум,
Умерла чугунная душа,
Смотришь ты на мир
стеклянным глазом
И уже не видишь ни шиша.
Евгений Сидоров
26 декабря 2013 0
Культура
Фланнери О'КОННОР. Мудрая кровь. - М., Астрель, 2013. - 224 стр.
Луи-Рене ДЕФОРЕ. Ostinato. Стихотворения Самюэля Вуда. - СпБ, 2013. - 336 стр.
Традиционно незаметно на прилавках появились книги, которые отлично подойдут для неспешного чтения в постновогоднее отдохновение. Одна - хорошо забытое старое, вторая - еще неизведанное новое.
Фланнери О"Коннор нельзя отнести к тем авторам, которых в России не знают и не издают, - на русском выходило несколько книг, в том числе и в переводе колоритного Дмитрия Волчека. Но если предыдущее издание главной книги автора было скорее для гурманов, то теперь - новый перевод и весьма внушительный тираж в крупном издательстве.
Есть такая легенда - Юрий Мамлеев написал своих "Шатунов" после того, как прочитал "Мудрую кровь". Сложно сказать, насколько это соответствует действительности, но то, что Фланнери О"Коннор - автор им уважаемый и ценимый - факт. Сам говорил.
Версия о том, что "Мудрая кровь" - это американские "Шатуны" вряд ли состоятельна. Это - как сказать, что Нил Армстронг - американский Гагарин. Но есть и доля истины: обе книги вбрасывают читателя в совершенно дикую, сюрреалистичную и весьма пугающую изнанку мира. И если Мамлеев отображал угрюмый ад нашей зацементированной действительности, то О"Коннор прекрасно удалось ухватить то американское безумие, которое только набирало силу.
Смертельно больной женщине, живущей на какой-то ферме в Богом забытой глуши, удалось нарисовать сердце американского городка в виде черной воронки, в центр которой стремительно засасывает всех персонажей: безумного парня, одержимого неуловимой и недоброй мудростью, молодого дембеля, мечтающего о церкви Христа без Христа и в которой спасение достигается через богохульство и чёрт знает что; площадных мессий, которые не прочь подзаработать на откровениях, слепого проповедника, который на поверку оказывается форменным трусливым шарлатаном, и, что особо прекрасно, маленькую мумию, которой отведена особая роль. Все эти персонажи, яркие и патологичные, подчинены извращенной логике повествования, где логики как таковой нет, и являются, по сути, декорацией, на фоне которой главный герой идет то ли к окончательному падению, то ли к подлинному спасению.
Фланнери О"Коннор удалось ухватить больной нерв американской духовности - страсть к представлениям и проповедям, где бы они ни происходили, в церкви или кабаке, и кто бы их ни произносил - сумасшедший на перекрестке или популярный телепроповедник с библией в одной руке и мешком для сбора денег в другой.
Ну и, как водится, по книге был снят очень плохой фильм. Естественное желание превратить чистый ад в зрелище для вечера пятницы.
Луи-Рене Дефоре - из тех классиков, которых в России отчего-то упорно не хотят открывать, хотя для Европы - вполне себе мэтр. Причины этого должны были бы выяснить филологи и написать об этом статьи, но статей нет, и нам остается только два варианта - либо гадать, либо просто читать его книги.
Вторая книга Луи-Рене Дефоре, изданная на русском языке, особой популярности автору среди российских читателей вряд ли добавит. Никакого ажиотажа вокруг нее не наблюдается, что, наверное, делает книгу еще привлекательнее. Из нее не выжать ни провокаций, ни пресловутой актуальности. "Ostinato" - безнадежно неактуальная книга.
Аннотация гласит: "Ostinato" представляет собой собрание фрагментов, в которых автор либо воссоздает наиболее яркие моменты своего прошлого, либо осмысляет процесс этого воссоздания, неполноту, избирательность, неточность человеческой памяти и попыток ее фиксации в текстах"
Читать аннотации - дело неблагодарное, нужно разбираться самим. Перед читателем - самый откровенный рассказ о самом интимном - о воспоминаниях. "Ostinato" избавлен от повествования, структуры, и что самое важное - динамики и напряжения.
Это похоже на то, как если бы пожилой человек, понимающий, что ему недолго осталось, решает извлечь свою память и просмотреть на фрагменты прожитой жизни через старый кинопроектор.
Читатель не вправе участвовать в событиях, которых по большому счету и нет, он может лишь наблюдать со стороны за тем, как меняется картинка на стене.
В итоге - кристальной прозрачности фрагменты текста, без интеллектуальных фокусов и изощрений, автор пишет свою автобиографию, полностью устранив необходимость принуждать себя к рассказу - воспоминания сами выстраиваются в необходимую последовательность, сами подбирают нужные слова и тембры. По сути - идеальная автобиография человека. Человека, а не персоны.
Небольшая по объему, но бесконечно глубокая, книга наполнена такой простотой, которую может позволить себе только тот автор, который перешел ту черту, за которой слова уже не помощники, а помеха в фиксации авторского замысла.
А замысел своей книги автор сформулировал в одном предложении и поместил это предложение в самом конце.
"Ум тихо впадает в сон, воспоминаниям предается только сердце".
Трудно найти более "не-умной" книги.
Стрела времени Ивана Бурляева
Михаил Кильдяшов
26 декабря 2013 0
Культура Общество
Как-то в одной из статей Захар Прилепин высказал спорную, но интересную по своей метафоричности мысль о том, что Леонид Леонов не передал никому в русской литературе своего теплого рукопожатия. Нечто подобное можно сказать и в музыке о Георгии Свиридове, чья божественная, имперская нота, казалось, не коснулась ни души, ни слуха будущих поколений, не оживила нотный стан молодых композиторов и растворилась в пневматосфере, как растворяется звук лопнувшей струны. Казалось, стрела времени, выпущенная Свиридовым, прошла сквозь все эпохи, породила гениальные литургические произведения, вальсы, марши и романсы и исчезла в русском космосе, оставив трассирующий след. И теперь нынешние композиторы выпали из классической музыкальной традиции, как дети из колыбели, увязли в безвременье саундтреков и не слышат, как после тяжелой контузии, ангельского пения, которым всегда питалась русская музыка. Но подлинному русскому композитору тесно в этом прокрустовом ложе, музыка сломает панцирь саундтрека, выйдет из берегов фильма, растечется, если будет иметь силу, по сердцам, умам и душам.
Но, как известно, "Бог сохраняет все". И покидая земное пространство, свиридовская стрела времени коснулась сердца тогда еще юного Ивана Бурляева, заветная нота каплей святой воды пролилась на его партитуры, впиталась в благодатную почву, музыкальным кодом, спасительным геном пращуров возродилась в творческом ростке. Благодатной оказалась почва Ивана Бурляева для свиридовского зерна, потому что было в ней изначальное душевное здоровье, родительская и дедовская прививка от искушения иноземной чумой и скверной, тяга к чистоте, свету и созиданию.
