Роберт Давид ИНТЕРЕС У НИХ ОДИН (Письмо из Израиля Александру Дугину)
ДОРОГОЙ АЛЕКСАНДР! Сеть Интернета донесла до меня вашу попытку найти себе новых, невероятных союзников, на этот раз — израильских крайне правых ("Завтра" № 23, А. Дугин, "Обреченный Израиль"). Замечательная статья, глубокий анализ, некоторые ваши наблюдения совершенно верны, обидно, что они сочетаются с неверными, на мой взгляд, выводами.
Так, семантические ошибки всегда указывают на ошибки семиотические. Вы называете ваших новых союзников "автохтонными". У этого емкого слова должен быть какой-то смысл, это не заклинание! Как можно называть "автохтонными" — вчерашних иммигрантов, колонистов и колонизаторов? Неужели стоит еврею подняться на 800 метров над уровнем моря, как он сразу становится представителем евразийского автохтонного горного населения?
Спор между разными сионистскими течениями — это спор между хорошим и плохим следователями, где каждое слово следовало бы закавычить. Вы правы — сионизм возник одновременно с прочими национал-социалистическими движениями Европы, и его близкое родство с немецким национал-социализмом неоспоримо. Это движение крайнего национального эгоизма и эгоцентризма, исключающее подлинное сотрудничество (в отличие от циничного использования) с национальными элементами других народов. Только неисправимый романтик и сентименталист может искать с ним союза.
Несмотря на романтическую веру в обратное, русские националисты не смогли бы договориться и с немецким национал-социализмом. Нацисты охотно играли в эти игры, чему примером — армия Власова, дружба с Бейтаром, с прибалтийскими, украинскими, французскими националистами, но не забывали о своих интересах. Они хотели поработить эти народы, и "союзникам" была уготована лишь роль полицаев. Попытки независимого поведения националистов во всех странах оккупированной Европы были жестоко подавлены. Националистам пришлось сражаться против своего народа в интересах немцев.
Несколько дней назад в таком же положении оказались произраильские силы Южного Ливана. Если в начале 80-х годов у некоторых маронитов Ливана была иллюзия сотрудничества с сионистами, исторический опыт двух десятилетий показал, что сионистам нужны палачи, мастера заплечных дел, каратели, готовые исполнять их приказы. Все этнические общины Ливана дружно ненавидели своих петеновцев и власовцев, и перед лицом этой ненависти "Армия Южного Ливана" растаяла, аки тать в нощи.
У националистов — борцов с империализмом и колониализмом — есть союзники. Но это не империалисты и колониалисты других стран, но борцы с империализмом. Каждый раз, когда вас хвалят сионисты и империалисты, задумайтесь, где вы совершили ошибку. Правые сионисты хвалят Россию за войну в Чечне, потому что она сыграла им на руку, создала постоянный конфликт между Россией и миром ислама, превратила Россию из защитницы "третьего мира" в малую империалистическую державу, пособницу НАТО и Америки, второстепенную колониальную державу, вроде салазаровской Португалии, способную выполнять функции мелкого местного жандарма в рамках мирового империализма. Поддержка чеченской войны привела к победе Путина и отодвинула шансы на победу коммунистов и их союзников.
Выбор союзников в Палестине не лежит между левыми и правыми сионистами, как в России подлинный выбор не стоял между Явлинским и Путиным. Цели у "атлантистов" и "евразийцев" одни и те же, только способы ее достижения разнятся. Правые сионисты — за покорение гоя огнем и мечом. Они не скрывают своих людоедских замашек. Левые сионисты (атлантисты, в вашей терминологии) за покорение тихой сапой, с помощью договоров. "Мирный план" Осло — создание "независимых" резерваций для палестинцев — не лучше прямого насилия правых. Шум против Осло — скорее декорация, призванная скрыть подлинный характер плана Осло. Так, в 1947 году правые сионисты шумели против плана ООН (мондиалистов) о разделе Палестины, левые сионисты согласились с планом, а все окончилось изгнанием палестинцев, победой сионизма и международным признанием для Израиля. Палестинцы давно поняли, что многообразие методов и школ у сионистов — это талмудический спор, как лучше зарезать пасхального агнца.
Друзья России в Святой земле — это те палестинцы и израильтяне, которые стоят на позициях интернационализма и антиимпериализма. Самые последовательные противники Америки в нашем регионе — православный палестинец, уроженец Иерусалима, профессор "Колумбии" Эдуард Саид и еврей из МИТ Ноам Чомски, которых я поддерживаю из своей Яффы. Сионисты-экстремисты считают, что Америка мешает им истребить палестинцев огнем и мечом, но они же уверенны, что Америка всегда будет помогать Израилю. Иными словами, они сердятся на Америку, как ребенок — на мать, мешающую ему поджечь дом.
В своей книге "Сосна и олива" я тоже обратил внимание на саббатианцев наших дней. Может быть, в другой ситуации они смогли бы преодолеть свою расовую ненависть к гою и пойти по пути Саббатая Цеви. Но опыт миновавших лет показал, что этого не произошло. Союз с ними только подорвет и без того пошатнувшиеся узы России с палестинцами, подлинными автохтонами горного региона.
Вы с вашим сатанизмом слишком далеко заходите. Есть такие дьявольские силы, с которыми не стоит пытаться дружить. Недаром даже немецкие национал-социалисты уклонились в конце концов от многочисленных предложений сионистов о дружбе.
Роман Багдасаров МИР БАШНИ (Cемь полотен Владислава Провоторова)
КОГДА СМОТРИШЬ идиотские телерепортажи с московских выставок, пробегаешь глазами статьи продажных искусствоведов, наблюдаешь унылый маразм "народных" и "заслуженных", довольных тем, что удалось вписаться в очередной вираж "культурной политики", возникает мысль: подлинную историю живописи XX столетия только ещё предстоит написать. Она не будет повторять отцветшее дерево бесконечно дробящихся "-измов", но соответствовать импульсам Духа, идущим из глубины времён, чтобы властно определять своих избранников и через них вести человечество к новому сознанию реальности.
Одним из лидеров современной религиозно-мистической живописи, безусловно, является Владислав Провоторов, чьи картины известны публике с середины 1970-х годов. В 1977-91 гг. вместе с рядом других наиболее интересных нонконформистов он входит в группу "20 московских художников" и регулярно выставляется на Малой Грузинской в "доме Высоцкого". В начале 90-х участвует в вернисажах галереи "М'Арс". Ряд его наиболее значимых картин оказывается в США, Германии и Финляндии, чтобы, испытав невероятные перипетии, снова вернуться на Родину. Когда в 1998 г. галерея "Ковчег Нового Завета" провела персональную выставку Провоторова, подводящую итоги его 30-летнего творчества, стало понятно, что христианское искусство Европы хоронить рановато.
Живопись Провоторова ведёт свой N-лог (синхронный международный диалог — термин Э.Блейка) не с теоретиками постмодерна или ревнителями древних икон, но непосредственно со средневековой и возрожденческой традициями, с афонским мастером Панселином и северянами Брейгелем и Дюрером, с итальянцем Мантеньей, Симоном Ушаковым и ярославскими стенописцами. Если первые циклы художника ("Жёсткая пластика", "Анатомический театр") вызывали на память нарочитые нарушения анатомии у Матиса Грюнвальда, то потом (хотя манера, не переменилась, а лишь усовершенствовалась) ценители стали замечать непринуждённо-естественное прорастание в ней тем, присущих лицевым апокалипсисам Древней Руси. Если поначалу Провоторова числили по ведомству авангарда (куда валили всё, что не совпадало с официозом), то цикл, посвящённый Страстям Христовым (1980-81), и знаменитый "Поцелуй Иуды" (1984), поставил критику в тупик.
Следующий сюрприз ожидал в 1988-м, когда Провоторов впервые выставил "Семь смертных грехов". Этот утончённо дерзкий цикл в то же время был явным порождением европейского Ренессанса и православной сюжетики "Страшного суда". Провоторов не "цитировал" мастеров, он говорил с ними на равных, ибо действительно извлёк урок из молчаливых шедевров и нашёл оправдание в Вечности собственному индивидуальному стилю. От такого масштаба зрителя целенаправленно отучали, внушая, что главнейшие произведения искусства будто бы созданы в прошлом. Если "Корабль дураков" (1981) ещё пытались рассматривать как "протестную" вещь, то тут открылось иное: автор ставит диагноз не режиму, но каждому из своих современников; он не кривляется, не развлекает, а откровенно учит жизни. Учит как власть имеющий, как легитимный наследник Северного Возрождения (интересно, что художник, будучи сыном военного, даже родился в Германии) и изографов-палешан. Такого искусствоведческий истеблишмент уже не мог стерпеть, ибо подобный контекст исключает его существование по определению. Понимая, что в эпоху арт-бизнеса даже негативное упоминание является рекламой, на фамилию Провоторова наложили негласное табу и любое нарушение этого вызывает искреннюю злобу среди критиков-профессионалов.
