Сравнивая свои впечатления от того или иного спектакля с мнением профессионалов, читатели "ЛГ" часто сталкиваются с несовпадением точек зрения, опубликованных в прессе, и собственных. Что тому причиной - разные вкусы, предвзятость или ангажированность театральных критиков? Не секрет, что в их среде процветают клановость и система взаимных услуг: кукушка хвалит петуха[?]
Высказать своё сугубое мнение, родить в споре истину призвана наша новая рубрика «Театральный разъезд». Милости просим театралов присылать на адрес [email protected] list.ru свои отзывы о спектаклях, комментировать, обсуждать, спорить с критиками.
На сцене «Под крышей», небольшого помещения на четвёртом этаже театра Моссовета – лаконичная обстановка из пары табуреток, старой железной кровати, кресла-качалки, комода и деревянная бобина (о ней ниже). Зрительские места – несколько рядов простых стульев, стоящих по обе стороны от места действия. Тут же разместился и ансамбль из пяти человек, сопровождавший музыкой и шумами ключевые моменты спектакля.
Молодой режиссёр Иван Орлов, прошлогодний выпускник ГИТИСа, вернул зрителям «Машеньку» Владимира Набокова после почти 20 лет отсутствия; напомню, что это повествование о жизни русских эмигрантов в Берлине в 20-х годах прошлого века; жизнь их если не беспросветна, то уж точно сумрачна.
Примечательны отдельные режиссёрские решения. Так, Орлов распространяет на «Машеньку» такой набоковский приём: герои то говорят от своего имени, то переходят к авторскому тексту. Клара, начиная перечислять жильцов пансиона, меняет манеру декламации в зависимости от характера персонажа: вот сдержанное и внешне холодное упоминание Льва Глебовича, бесцеремонно-суетливая интонация – это пошловатый муж Машеньки Алфёров, низкий грудной голос произносит имя самой Клары, а глуховатый бесцветный тон соответствует блеклой хозяйке пансиона Лидии Николаевне. Танцоры Колин и Горноцветов вдруг запевают басом, а в другой момент изображают корриду, где в качестве быка выступает рослый, упитанный и бородатенький Горноцветов. Деревянная катушка для кабеля последовательно выступает в качестве лифта, беседки, «каменной плиты, вбитой в мох», на которой Машенька говорит главному герою сакраментальное «Я твоя. Делай со мной, что хочешь», обеденного стола в берлинском пансионе. В финале вместе с этой катушкой в буквальном смысле выламывается за пределы сцены – и из жизни – поэт Подтягин, ставя бобину набок и стремительно выкатывая её в «небытие», пробив перед этим стену.
Неожиданным стал образ главной героини в исполнении Надежды Лумповой. Простоволосая, коренастая, по-подростковому бойкая и даже немного неряшливая, она совсем не похожа на ту Машеньку, которую большинство читателей, вероятно, создают в воображении с подачи самого Набокова, – Машеньку-цветок, Машеньку-прекрасную-русскую-женственность. Героиня Ивана Орлова – хулиганка, это Пеппи Длинныйчулок, в расшнурованных башмаках на босу ногу, свободной рубахе и простой юбке на резинке. Эта Машенька ходит солдатским шагом, временами вообще скачет по сцене и, флиртуя с Ганиным во время катания на лодке, даже несколько раз выбрасывает в воду его плащ, за которым он прыгает в реку.
Спектакль, конечно, в первую очередь заинтересует тех, кто знаком с произведениями Набокова и для кого будет ценно положить в копилку интерпретаций ещё одну трактовку романа. Ручаться же за восторженность впечатлений зрителей, не читавших «Машеньку», сложно: Набоков вряд ли самый эффектный для театрального исполнения автор, а постановка Ивана Орлова всё же незатейлива, хотя и добротна. Вместить всё произведение в один спектакль и не является основной задачей театральной постановки. Важнее ведь передать, как это ни банально звучит, основную ноту, дух романа, в случае с «Машенькой» – контраст между светлейшим прошлым в России и «тенистым» эмигрантским настоящим.
Есть такая примета времени: сегодняшние потребители индустрии искусств, как это ни коробит, в большинстве своём не расстаются со своими айфонами и прочими гаджетами даже во время концертов, спектаклей, не говоря уже о выставках и кинопоказах. Иногда, при всём уважении к труду творческих работников, детища их и вправду таковы, что нет-нет да и достанешь любимый девайс и уткнёшься в него хотя бы минут на пять – перевести дух, сморгнуть, снять напряжение от восприятия очередной версии прочтения или видения красоты. На «Машеньке» светящихся телефонов было немного: социальные сети проиграли в тот вечер хулиганке Машеньке, строгому Ганину, пророчески мудрому Подтягину, режиссёру Ивану Орлову и писателю Владимиру Набокову.
Екатерина БОГДАНОВА
Теги: театральное искусство
«Не существует ничего более отвратительного, чем музыка без скрытого смысла»
Апрелю суждено теперь быть фортепианным месяцем - в Санкт-Петербурге свой единственный концерт в России даёт пианист Григорий Соколов. И более важного события в музыкальной жизни нет. Почему апрель? Потому что в апреле – день рождения музыканта, Григорию Соколову только что исполнилось 64 года! В программе концерта – Шопен. Не сомневаюсь, это как-то связано. Как – мы никогда не узнаем. Пианист Соколов не любит рассказывать о мотивах своей жизни. Он, в сущности, закрытый человек. И слава богу! Болтающий пианист невыносим. В природе музыки есть нечто, предостерегающее от этого пагубного увлечения. Соколов уберёгся. Но зато мы кое-что можем услышать. Роялю в его жизни доверяется всё. Секретов нет и быть не может, так как он с инструментом в исключительной степени доверия, близости, взаимопонимания. Любой убеждается в этом с первым звуком концерта.
В этот раз, 23 апреля, в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии звучали соната № 3 си минор и десять мазурок Шопена. Рецензия самая короткая – нет слов! И быть не может никаких слов. Борис Пастернак в эссе о Шопене написал, что его музыка – "[?]олицетворение достоверности в своём собственном платье". И о концерте Соколова можно сказать то же самое. Каждый звук западает в душу, он адресован и композитором, и исполнителем именно душе. И люди в зале, обладающие ею, так глубоко и трепетно воспринимают откровения Шопена, так слушают – загляденье! Зал у Соколова особенный, как и он сам. Всё богатство гармоний Шопена, разнообразие полутонов, оттенков, тончайших звуковых деталей воспринимаются как необыкновенный бальзам, экзистенциальное пиршество, тайна, в которую так неожиданно и так поэтично вторглись…
Григорий Соколов прост и не любит всяких поз. Это определяющее качество и его исполнительства. Оно – внутреннее, смысловое, глубокое и настоящее. Подлинность и привлекает, и заставляет вполне заслуженно восхищаться этим редким даром.
Конечно, он как, обычно играет «бисы», устраивая к восторгу присутствующих третье отделение концерта. Шуберт, ещё одна мазурка Шопена и вальс Грибоедова. Всё незабываемо. Как в музыке бывает – накануне отъезда в Питер слушал способного и яркого молодого пианиста в Москве с той же сонатой № 3. Казалось, всё превосходно. После исполнения Соколова думаешь: а что же играл тот молодой музыкант?
Так что до следующего апреля.
Закончен отбор претендентов на участие в Пятом международном конкурсе пианистов памяти Веры Лотар-Шевченко. Собирается интересная и многообещающая команда. Посмотрим, что будет в итоге.
В Москве вновь играл Александр Гаврилюк. Концерт Рахманинова № 2 (вторая редакция). Вечер был посвящён памяти народного артиста СССР профессора МГК им. Чайковского пианиста Николая Петрова. Николай Арнольдович в своё время поддержал неизвестного у нас в ту пору музыканта. И, как теперь понятно, нам всем нужно его за это благодарить. Каждое выступление Александра Гаврилюка – событие. Рахманинов, безусловно, его композитор. Блестящая техника, обаятельнейший музыкант. Рахманинов был таким полнозвучным, захватывающим, волнующим!
Гаврилюку, по-моему, доступно всё. Он сейчас живёт в Германии, очень подходящее место для музыкальных штудий и планов. Надеюсь, они всегда будут учитывать Москву, где у него теперь много восторженных и сочувствующих поклонников. Сам музыкант сообщил мне, что по осени собирается к нам с сольной программой. И это замечательно!
В апреле много играли студенты. Традиция консерватории представлять классы великолепна и не должна быть потеряна. Разные впечатления от этих концертов. И приятные, и малоприятные тоже. Вот народная артистка России профессор консерватории Вера Васильевна Горностаева представляет своих воспитанников. Я попал на выступление Андрея Гугнина. Мусоргский, «Картинки с выставки». Вера Васильевна произнесла замечательную вступительную речь. И это была лучшая часть концерта. Дальше явился Андрей Гугнин. И стал соперничать с Мусоргским Модестом Петровичем в громкости передаваемых впечатлений. Получалось, что тот, гуляя по выставке с критиком Стасовым, то ли был пьян, то ли просто кричал от восторга. И Стасов тоже кричал. И Гугнину Андрею ничего не осталось, как к ним присоединиться. Очень громкий рояль. Временами меня посещало ощущение, что Андрей пытается разбить инструмент, нанести непоправимый урон родной консерватории. При этом у него замечательное, очень подвижное лицо. Исполняемое произведение начинается здесь. И, признаюсь, следить за выражением лица интереснее, чем слушать. Так как на лице идеальное исполнение, а до пальцев многое не доходит. Театральные подмостки потеряли весьма перспективную персону. Откуда такая любовь к громкости? И надо ли её поощрять? К сожалению, многие студенческие концерты в апреле были необоснованно громкими. И тенденция сия настораживает. Но, может быть, это стечение обстоятельств. Так тоже бывает.
