Перед нами на чертежах предлагаемая крепежная платформа. Она не совсем удобна. Восемь ручек фиксации к поручням бросаются в глаза. Конечно, не хотелось бы губить чужие идеи; очень просто все критиковать. Нам французский подход не кажется лучшим, а эти ручки «ни в какие ворота не лезут». И все-таки нам не хотелось навязывать только своё.
Восемь ручек – восемь возможностей зацепиться при выходе, намотать кабели, которые здесь в невесомости из неподвижных, послушных превращаются в своенравных упругих змей (каждый со своим норовом) и пытаются опутать, зацепиться за конструкцию, связать тебя, превратить космонавта в открытом космосе в спелёнатую фигуру, как в известной скульптурной группе изображается Лаокоон.
Обсуждать приходится каждое движение, какую-нибудь контрящую шпильку, закрепляемую на ворсовке и ленте, все имеет свои номера, и нужно представить себе космонавта, как он все это выполняет и, тратя массу движений, ругает конструктора. А времени у нас мало; эта встреча – всего-то навсего три рабочих дня с перерывами на обед и чай.
Чертежи еще не детализированы и допускают разное толкование. И сама необходимость перевода, когда троим нужно понять – тебе, ему и переводчику, тормозит согласование. Пока ещё ты в глухом лесу несогласованного начинаешь прорубать основные просеки, а убирать сучья и щепки, да и стволы отдельных вопросов придётся потом. Вперед, вперед. Са ва? Са ва. Дакор.
Сроки поджимают, и, скрепя сердце, памятуя слова С.П. Королева, что лучшее – враг хорошего, идём на компромисс.
Когда страсти накалялись, многое зависело от перевода. Переводчики имели каждый свой стиль. Мари-Жан и наша Таисия Табакова переводили, казалось, не задумываясь. Виктор Николаев пытался порой подыскать более точный технический эквивалент. В этом сказывалось желание инженера сначала понять. Что же лучше? Не знаю. В бойком разговоре стремительная Мари-Жан не всегда находила те русские слова, заменяя их иными, но мы её понимали. Зная отлично французский, в том числе и технический, она легко доносила смысл до наших коллег.
Объявлялся чай, и желающие шли в особую комнату, где стоял самовар и хлопотали радушные хозяйки, играла музыка. В комнате было прохладней, но атмосферу здесь определяли продолжавшиеся жаркие споры и присутствовала шутка. Амин Мамод пытался изобразить заботы космонавта, одной рукой тянущегося к конструкции, а другой и ногой… Словом, выходило смешно.
Вспомнили, что в ходе предыдущего проекта не все вопросы удалось решить за столом. Существовали французская и русская точки зрения. Решили вынести спор на футбольный газон. Специалисты составили «сборную Франции» и «сборную СССР». Тогда советская выиграла, решив тем самым спор в свою пользу. Лабарт, правда, заявил, что так получилось потому, что его не было. Наверное, и в самом деле так, ведь все знали: Лабарт играет в футбол и возглавляет местный футбольный клуб.
Касались вскользь и чисто футбольной темы. В газетах сообщалось о переходе Дасаева в спортивные зарубежные клубы. Чтобы положить конец досужим спорам, Лабарт предложил занести обменные варианты в наш протокол и в числе «специалистов», желаемых в Тулузе, назвал ещё и киевлянина Демьяненко. Как мы поняли, к футболу в Тулузе относятся серьезно, тому свидетельством обстоятельство, что президент весьма солидной и знаменитой фирмы «Матра» является и президентом тулузского футбольного клуба.
Столбик термометра не поднимался в эти дни выше минус 25°, а в Тулузе была в это время плюсовая температура: плюс 18°. Чтобы акклиматизироваться, объявил Лабарт, он по прибытии поместит себя в морозильную камеру, а затем, начиная от московской, с помощью регулятора постепенно сведёт её к тулузской температуре.
В конце прошлой, октябрьской, встречи Мамод сказал, что передаст работу Патрику Обри. Патрик оказался высоким, спортивного вида молодым человеком, одетым несколько экстравагантно. Он увлекается виндсерфингом и круглый год плавает под парусом то на побережье Атлантики, то в Средиземном море. До этого он работал в Париже и ему принадлежат слова: «Париж для туристов». Теперь он житель Тулузы.
На Пиренейском перешейке Тулуза расположена между океанским и морским побережьем. В свободные дни Обри, узнав из прогноза, где будет ветер, мчится или к Средиземному морю или к Атлантике. Он и родился на побережье, в курортном Биаррице.
У него двое детей: девятилетняя дочь и двухлетний сын. На фотографиях сын выглядит потешно: в глубокой панаме, с теннисным мячом и огромной ракеткой. А сам Патрик очень фотогеничен, точно киноартист. В Москве в морозы он ходил в белоснежной куртке и постоянно носил с собой коробку с документацией, точно прибывший рослый Дед Мороз с коробом гостинцев.
Опять кутерьма с протоколом. В период коротких встреч нужно не только все тщательно обдумать и обговорить, но и успеть сформулировав занести в итоговый протокол. Нередко записанное переписывается и обсуждается ещё и ещё. Потом протокол следует отпечатать и подписать руководством, а времени уже остается всего ничего. И время от времени к тебе подходят и вежливо осведомляются: «Как протокол?» Тебя не гонят, понимая, что толку гнать, а только видом и тоном напоминают; и наступает тревожная атмосфера, когда улыбки натянуты и разговор скор.
На этот раз затянули медики. У них горячие дебаты. В то время как техническая группа «отстрелялась»: протокол на машинке, и можно вести спокойный, подчищающий разговор. Становится легче шутить, можно отвлекаться, и допускается такая роскошь, как спор. К тому же пришла какая-то журналистка. Она о чем-то выспрашивает французов, и они за круглым столиком в вестибюле отвечают ей.
И вот на длинном столе заседаний появился выверенный протокол, и его подписывают. Приехали все, что были наскоками в период встречи. Идёт общий, легкий, шутливый разговор, но с примесью горечи: все сделано, встреча в прошедшем, и мы друг другу не нужны. Одни уезжают тут же, другие пойдут на банкет, который мы устраиваем в складчину в «Арбате». Мы завтра не встречаемся, а у медиков и назавтра намечено обсуждение до самого крайнего времени, пока ещё можно успеть на самолёт.
Прощаемся с Эриком Конде. Мне перед ним неловко. Все время отдано «ЭРЕ», а «Амадеус» в роли падчерицы, хотя он – очень красивый и интересный эксперимент. Эрик с трубкой, хотя он и не курит: в апартаментах Главкосмоса запрещается курить. Он повторяет при прощании: «Марс, марс». Я его не понимаю. На помощь приходит проходящая мимо Мари-Жан. Оказывается, Эрик прощается до мартовской встречи, до марта. «До марта нужно ещё дожить», – отвечаю я.
Мари-Жан делает протестующие жесты: ответ ей явно не понравился, хотя, к сожалению, я оказался прав. Руе мы больше не увидели (он умер вскоре после этой встречи), но мы узнаем об этом только в конце проекта на заключительных испытаниях в «Аэроспасиаль».
Большой шумною толпой отправляемся в ресторан «Арбат». В его огромном зале для нас накрыт длинный стол. Ближе к эстраде садится руководство, а мы с противоположной стороны. Начинается русско-украинское варьете. Французы следят за ним внимательно и аплодируют каждому номеру. Затем танцы. На свободном пространстве туристы из ФРГ затеяли групповую пляску. Но у эстрады остался пятачок для пар. И вот с далекого, противоположного конца стола к нам направляется мадам Тулуз, и на глазах у всех к моему удивлению и удовольствию приглашает меня танцевать. Мы пробираемся ближе к эстраде и входим в круг танцующих, и начинается этот современный танец, когда партнеры вроде бы вместе и одновременно сами по себе, выделывают индивидуальные па и даже вращаются вокруг своей оси, каждый раз оглядываясь, чтобы совсем не разлучиться в толпе. Разве это танец? Но я доволен. Работа закончена, и меня пригласила на танец француженка, руководитель проекта и, возможно, очень интересный человек, но в силу полного незнания языка для меня человек-загадка.
«Вода, вода. Кругом вода»
Первая неделя марта. По белому скрипящему снегу иду в ЦПК – Центр подготовки космонавтов. Сегодня первая примерка в бассейне гидроневесомости. Припорошенные снегом ели и сосны, и вот в конце расчищенной финишной прямой передо мной цилиндр здания бассейна с полукругом тускло-блестящих запотело-замерзших окон, температура-то минус двадцать пять.
Макет станции на решетчатом полу, который затем погрузится в воды бассейна. Поручни по четвертой плоскости, на которые будет устанавливаться крепежная платформа, в самом верху, а по бокам слепленные на скорую руку временные якоря, на них закрепляются ноги операторов в скафандре. Один якорь на прямолинейных поручнях конуса третьей плоскости.
Поднимаюсь к нему по временной лестнице, становлюсь на площадку якоря, пробую. Получается очень далеко. Нужно переделать площадки, устанавливать их на кольцевых поручнях. А телекамеры лучше устанавливать на рабочем отсеке и смотреть как бы со стороны.
