– Владимир Андреевич, в ваших интервью вы часто говорите, что выросли на русской классике. Что вы включаете в это понятие?
– Классика – это то, что живёт вечно. И к какому бы направлению ни принадлежал прозаик или поэт, если он пишет качественное, высокое, сильное произведение, то оно сразу классикой и становится. Качественное произведение, в том числе принадлежащее модерну, сразу становится образцом, с которым другие должны согласовывать свои отношения. В поэзии со времён античности, а может быть и раньше, ничего существенного не произошло. Поэзия, как говорил Гегель, есть высшее искусство духа. Поэтому нет смысла обращаться к физиологии или, скажем, психиатрии. Поэзия есть выражение некоторого исторического духа. Такое ощущение, что есть огромное живое существо, которое живёт тысячелетия. И мы – часть этого существа. Мы как бы обмениваемся с ним некоей информацией. Мы говорим о себе, стараемся остаться в этом мире, преодолеть смерть, а оно посылает нам импульсы в виде классической поэзии.
– А какой автор позволил вам почувствовать связь с этим существом?
– Может быть, это Бог. Я не знаю… (Задумывается.) Ну, во-первых, конечно, Пушкин, во-вторых, Лермонтов. Если мы собираемся представить себе что-либо бессмертное, проще всего, как я говорю своим студентам, прочитать «Белеет парус одинокий…» или, например, «Горные вершины…». Восемь строк, перевод Гёте, а на самом деле это, конечно, самостоятельное произведение Лермонтова. Или, предположим, романс «Гори, гори, моя звезда». Это бессмертное произведение – и с музыкой, да и без музыки тоже. Пока живы русский народ и русская история, это произведение будет жить.
– В юности вас увлекли поэзия и химия. А почему сначала химия вышла на первый план?
– Честно говоря, я не знал, что в Москве существует Литературный институт, и, поскольку вторым увлечением была химия, поступил на химфак МГУ. Вы знаете, у науки и поэзии много общего. Огромное количество совпадений. Ну, во-первых, настоящая поэзия и настоящая наука требуют абсолютной внутренней честности. Когда человек в своих стихах кривит душой, это всегда заметно. Во-вторых, и поэзия, и наука основываются на художественном образе или метафоре. Вот, предположим, в физике есть понятие «атомы Бора». Это всего лишь метафора, но она очень точно работает, помогает в описании процессов. Что бы мы ни захотели узнать, мы должны сначала создать метафору и посмотреть, совпадает ли она с действительностью. Весь мир вращается на метафоре, поскольку только так происходит познание.
– А есть у вас достижения в химии?
– Я впервые в мире синтезировал класс веществ, первыми членами которого являются дитретичные алкилметаны с тремя четвертичными атомами углерода. Об этом был доклад на Менделеевском съезде, руководителем была Роза Яковлевна Левина, а я был дипломником. Потом, работая на заводе в Загорске, я участвовал в процессе совершенствования поляризационных плёнок, на которых работают плоские жидкокристаллические телевизоры, часы, 3D-кино.
– Как воспетый вами в стихах идеализм сочетается с материализмом науки?
– Вообще-то учёные тоже идеалисты. Они ищут идеальные истины в природе. Поэтому – я идеалист. Много наговаривают на советское время. Да, были страшные и горькие события, но были и великие. Например, в СМИ не пропагандировалось зло. Оно существовало, но им не гордились. Да, мы были тогда доверчивы, нас поймали на наивности. Да и сейчас ловят, обещая свободу, демократию. А свобода и демократия есть только в поэзии. В поэзии все равноправны: и пастух, и граф, и наследник престола. Из разных сословий, национальностей поэзия выдвигает людей, которые высказывают важное, действенное и нужное человеку.
– Как проходила творческая жизнь в литобъединении МГУ?
– Литература в наши молодые годы занимала огромное место в жизни: и классика XIX века, и советская классика, которая может быть представлена на равных с произведениями дореволюционной поры. Мы стремились к чтению, к познанию через литературу. Писали очень многие. Я вышел из литературного объединения МГУ, которым руководил поэт Николай Старшинов. Многие из нашего выпуска стали знаменитыми авторами. Например, Наталья Горбаневская, Сергей Есин, Дмитрий Сухарев – замечательный поэт и учёный. Литература нам компенсировала несовершенство жизни. Она давала нам то, что Блок называл «тайной свободой», представление о возможной высокой жизни – футуристической и, быть может, идеалистической. На занятия приходили поэты: Юлия Друнина, с которой мы дружили, замечательный фольклорный светоч Виктор Боков, Евгений Евтушенко. Тогда поэты не чванились, не просили денег. Всё было очень демократично.
– А когда к вам пришла первая известность?
– Я впервые напечатался в журнале «Юность» в 1959 году. Потом в «Новом мире» вышла статья с обзором молодёжных публикаций, в которой обо мне был очень хороший абзац. В 1961 году меня даже без изданной книги приняли в Союз писателей. Рекомендовали: Ярослав Смеляков, Николай Старшинов, Юрий Левитанский и Александр Межиров. Были публикации в «Литературной газете» – в 1960-м там было напечатано стихотворение «Ворон». Тогда в «ЛГ» работал Булат Окуджава, и оно ему очень понравилось.
– С чего началось ваше сотрудничество с композиторами?
– В своё время я написал несколько стихов для студенческих песен, и некоторые из них московское студенчество пело. Вы-то вряд ли их знаете. Это 1956–1958 годы. Например, была песня «С тобой мы идём по вечерней Москве». Печатаясь в «Юности», я получил некоторую известность. И вдруг мне позвонили от знаменитого композитора Вано Ильича Мурадели. Среди его сочинений – песня «Москва – Пекин», потрясающая вещь «Бухенвальдский набат». В то время он был скандально известен: его ругали за музыкальную сумятицу. Меня попросили написать стихи для новой песни. Мы с моим другом Олегом Дмитриевым написали текст. В итоге песня «Нет преграды мечте» заняла первое место и стала гимном Фестиваля молодёжи и студентов в Болгарии. Конечно, это несколько барабанное, публицистически-громкое произведение. Я не могу в полной мере гордиться этим текстом. Но с него всё началось.
– Песни на ваши стихи, можно сказать, пошли в народ…
– Да, у моих стихов в этом смысле хорошая судьба. Я прикидывал: на них написано более двухсот песен. Юрий Поляков рассказывал, что недавно на Грушинском фестивале исполнялась песня на стихи, за которые я стал лауреатом премии «ЛГ» – «Золотой телёнок»: «Жизнь такова, какова она есть, и больше ни какова». Я знаю, что на эти стихи есть даже несколько мелодий. Вообще музыку на мои тексты пишут композиторы из разных городов. Песни поют Уральский народный хор, Кубанский казачий хор. Есть много вещей для академического звучания, например сюита замечательного композитора Романа Леденёва, посвящённая памяти Георгия Свиридова.
– А какие композиторы, кроме Свиридова, вас вдохновляют?
– Александра Пахмутова. Большое впечатление производит Давид Тухманов. Дружеские отношения у меня были с великим, на мой взгляд, композитором Валерием Гаврилиным. С Лорой Квинт мы написали ряд песен, которые были во главе хит-парадов. Но я не хвастаюсь, потому что многие из них написаны мной специально, даже на спор. Мне нравятся песни, которые написали на мои стихи уральский композитор Евгений Щекалёв, руководитель Кубанского народного хора Виктор Захарченко. С композитором Николаем Романовым мы написали песни для кинофильмов «Прощальное эхо» и «Юнкера». Публикуемое сегодня стихотворение «Реквием по эскадре» – это тоже текст песни, написанной для фильма «Белый ковчег». Близок мне молодой композитор Юрий Алябов.
– Вы немало переводили, в том числе французскую лирику Тютчева. При переводе вы старались быть ближе к французскому оригиналу?
– Поэзия не может быть отделена от языка, на который ты переводишь. С языком оригинала она всегда немножко не совпадает. А язык, на который переводишь, должен быть глубоко прочувствован, понят и выражен в произведении. Мне нравится точное и сильное высказывание Бродского: «Пока существует такой язык, как русский, поэзия неизбежна». То есть в свойства нашего языка входит необходимость такого рода общения. Итальянцы поют: они музыкальны. Евреи умеют хорошо считать, рассчитывать, проникать вглубь физических процессов. Немцы и американцы делают гигантские машины. Наше достоинство в том, что мы любим звучное, мощное слово. Россия – страна слова, страна поэзии.
– Вы много лет ведёте творческий семинар в Литинституте. Что для вас значит институт?
