Вот ведь, блин, поскольку одним способом держат ручку, а совсем другим барабанят по клавиатуре — я совсем разучился писать большие тексты от руки. Заболел большой палец, и писать дальше не стало никакой возможности.
10 марта 2002
История про одну супружескую пару
Поутру все путаются и всем плохо. По утру всем больно. Нужно держаться. Притворимся, что мы одни, в мужской компании, и я расскажу одну историю. Приходит ко мне одна супружеская пара. Там жена — певица. Был у неё концерт, на котором она, по собственным словам, спела неважно. Они с мужем где-то набрались и пришли ко мне догоняться. Принесли, понятное дело, пива с водкой. Слово за слово, сидим, пьём. По телевизору что-то очень ночное показывают, и при этом довольно фривольное. Певица меня спрашивает:
— Владимир Сергеевич, а у вас что-нибудь порнографическое есть?
— Есть, — говорю, — только по причине ремонта заштабелировано, как писали в отказах Ленинской библиотеки. Вот в Сети сейчас чего-нибудь найдём.
Нашли. Смотрим. Муж свешивается через плечо жены и тоже смотрит, а я понимаю, что они про меня забыли и начинают говорить о своём, наболевшем. Муж в какой-то момент произносит:
— Смотри, смотри, какой у него член!
А жена, не поворачивая головы, отвечает:
— Молчал бы. На твоём я свои часы застегнуть не смогла…
Всё это повергло меня в состояние прострации.
10 марта 2002
История про один спектакль
Ко мне приехал друг из далёкого иностранного города Х. Я повёл его в театр. Театр был знатный, пьеса — древней. Но началась она необычно.
Надо сказать, что есть такой фильм режиссёра Мамина "Окно в Париж". Там один эмигрант, проживающий в столице Франции, признаётся, что отдал бы всё, чтобы снова очутиться в Ленинграде. Приятель завязывает ему глаза и переправляет в город на Неве через магическое окно. Эмигрант едет в такси, повязка сползает, и первое, что он видит — огромный памятник Ленину. Кажется, у Финляндского вокзала.
И тогда эмигрант начинает орать, как резаный.
Вернёмся к моему другу. Мы сели в первый ряд забитого до отказа зала. Тяжёлая ткань раздвинулась, и чайка на ней замахала крыльями. Публике явились два человека в костюмах и женщина с букетом цветов. Клянусь, у неё на голове была настоящая хала.
Она представила присутствующим министра торговли, и ещё кого-то, стоящего рядом. Министр начал речь со слов "я, вообще, мужчина…".
Речь была поздравлением с 8 Марта. Эта дата, кстати, особая — название месяца в советское время писалось в ней почему-то с большой буквы. Министр поздравлял работников торговли, они хлопали, и я хлопал вместе с ними. У работников торговли в зале были настоящие брыли, а у работниц — всё те же халы и настоящие груди. Груди, что так модно было носить в торговле лет тридцать назад.
Друг мой, уехавший из страны десять лет назад, планомерно хуел.
Никакого спектакля не было, я ничего не понимал. Косноязычные речи длились пять минут, десять… Пахло настоящим советским праздником, словами "дефицит", "прогрессивка" и "перевыполнение плана", профсоюзными апельсинами и каспийской акацией, что, по слухам, в начале марта на юге косят косами, чтобы вручить старухам у переходов и станций метро — вместо флагов и транспарантов.
Я посмотрел на друга-эмигранта. Челюсть его упала с глухим стуком на грудь, и я понял, что сейчас он заорёт, крик забьётся раненой птицей под сводами, но всё потонет в овации.
11 марта 2002
"Парфюмер" Зюскинда есть история о злом гении. Это ещё история о химии.
Зюскинд написал роман о волшебнике запахов, сюжет этого романа быстр, как сюжет хорошего рассказа — вот рождается ребёнок, вот он движется по жизни, коллекционируя все существующие запахи и создавая свои, новые. Противоположно Мидасу, всё, к чему он прикасается превращается в прах и тлен. Это не изгой, не унтерменш, это существо-функция, катализатор. Живое превращается в неживое. Это химия распада. А распад всегда пахнет сладко. Специфика запаха разложения в том, что она притягивает. Империя, великая французская империя, загнивает на корню, как неубранный урожай. Человечество готовится к опыту настоящей народной революции.
Зюскинд написал успешный роман-метафору. Он успешен потому, что это, одновременно, и триллер, и философский текст, синтез массовой культуры и элитарной эстетики. Он увлекателен и стимулирует логические построения.
Во-первых, Зюскинд написал роман о соотношении гения и злодейства. Ещё пример Вагнера показал, что можно быть подонком и гением одновременно. У Зюскинда эта мысль представлена в чистом виде.
Во-вторых, тема романа — бытовая химия. Именно с химией связан наш быт. Химия, кстати, долгое время была в литературе тенью физики. Пугало ядерного оружия и планетарных катаклизмов делало своё дело в массовом сознании, но на рубеже веков физика отдалилась от обывателя, а химия медицинская и парфюмерная начала отвоёвывать свои позиции.
Физика окончательно залезла в чёрный ящик, красота квантовой механики и построений единой теории поля недоступна обывателю. А слово "химичит" недаром имеет особый смысл в русском языке. И недаром Маяковский просил о воскрешении именно химика.
Большинство героинь американских фильмов о любви и любовных романов вначале сомневаются в своём чувстве — "ведь это просто химия", убеждают они себя.
Зюскинд написал о химическом парфюмерном оружии. Особом оружии современной цивилизации.
12 марта 2002
История про пальму, белку и фотографа
Однажды, давным-давно, когда вода была мокрее, а сахар был слаще, некоторых студентов возили на археологическую практику. Студенты ковырялись в сухой и жаркой земле Тавриды, пили бессмысленное розовое вино и гуляли по набережной. По набережной так же фланировала публика. Эту картину точно описал хороший писатель Коваль: "Прогулка по набережной без всякого сомнения, — всегда любопытна. Вот курортные молодцы шастают взад-вперёд, глазами излавливая девиц. Да немного ныне на свете девиц — так, не поймёшь чего шандалит по набережной — и недоростки, и переростки, и откровенно поблёкшие бляди". К этому, правда, Коваль пририсовал ещё рисунок с автографом: "Вот и девки, ждущие женихов. Такие, однако, толстопопые".
Публика на набережной время от времени фотографировалась, давая пропитание целой мафии нищих фотографов. Один из них был примечателен своими фотографическими аксессуарами — вместо обезьяны у него была ручная белка. Так же рядом с ним в кадке стояла помесь пальмы и ёлки. Этот фотограф всем пришедшим за фотографиями говорил, что дескать, зайдите через неделю. Учитывая, что люди часто фотографируются в последний день перед отъездом, чтобы показать на далёком севере знакомых толстопопых
