Ж-Ж.Руссо в «Рассуждениях о происхождении неравенства» (1755) так писал о возникновении гражданского общества:
«Первый, кто расчистил участок земли и сказал:
«это мое» — стал подлинным основателем гражданского общества».
В основании гражданского общества — непрерывная война, «хищничество богачей, разбой бедняков».
За морями и снегами от Запада жили люди, не признающие частной собственности. Здесь царил принцип «один за всех, все за одного».
Согласно теории гражданского общества, эти люди находились в состоянии дикости. Западная философия создала образ дикаря, которого надо было завоевать, а то и уничтожить ради его же собственной пользы. Колонизация заставила отойти от христианского представления о человеке. Cоздатель теории гражданского общества Локк, чье имя было на знамени буржуазных революционеров в течение двух веков, помогал писать конституции рабовладельческих штатов в Америке и вложил все свои сбережения в акции английской компании, имевшей монополию на работорговлю. Для Локка в этом не было никакой проблемы — негры и индейцы касательства к гражданским правам не имели, они были «дикарями».
Так гражданское общество породило государство, в основе которого лежал расизм. И объектом его были не только «дикари», но и свои неимущие, что вызывало ответный расизм с их стороны. Пролетарии и буржуи стали двумя разными расами: уже Адам Смит и Рикардо говорят о «расе рабочих», а Дизраэли о «расе богатых» и «расе бедных».
Даже столь привычное нам понятие «народ» у идеологов гражданского общества имело совсем другой смысл. Народом были только собственники, борющиеся против старого режима. Крестьяне Вандеи в «народ» не включались. Де Кюстин так пишет и о России середины XIX века:
«Повторяю вам постоянно — здесь следовало бы все разрушить для того, чтобы создать народ».
Уж, кажется, на что близкое нам слово, а и то может быть призраком!
Гражданское общество основано на войне с неимущими. Под его правом террор Французской революции, который был предписан философами Просвещения и Кантом как совершенно необходимое и даже моральное явление. Большая кровь есть основа «социального контракта».
Читаем в фундаментальной многотомной «Истории идеологии», по которой учатся в западных университетах:
«Гражданские войны и революции присущи либерализму так же, как наемный труд и зарплата — собственности и капиталу. Демократическое государство — исчерпывающая формула для народа собственников, постоянно охваченного страхом перед экспроприацией. Начиная с революции 1848г. устанавливается правительство страха: те, кто не имеет ничего, кроме себя самих, как говорил Локк, не имеют представительства в демократии. Поэтому гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как «народ» утверждается через революцию, а политическое право — собственностью. Поэтому такая демократия означает, что существует угрожающая «народу» масса рабочих, которым нечего терять, но которые могут завоевать все. Таким образом, эта демократия есть ничто иное как холодная гражданская война, ведущаяся государством».
Значит ли все это, что гражданское общество плохо, а общинность хороша, что индивидуализм — зло, а солидарность — добро? Ни в коем случае! Это — дело идеалов и веры, а о них спорить бесполезно. Но долг каждого разумного человека — не гоняться за призраками, а верно понимать значение слов. А лучше в уме переводить их на «язык родных осин» — пересказывать другими словами. Тогда многие призраки рассеются.
Дезориентация больших масс людей во многом была предопределена тем, что опозиция, по сути, соучаствовала в культурной диверсии «перестройщиков».
Она приняла и ввела в оборот ложные, искажающие мир слова и понятия. Одно из них — рыночная экономика.
Простодушный человек думает, что речь идет о рынке товаров. Раньше их производство и распределение у нас планировалось, а теперь это будет регулировать рынок. Велика ли разница? Невелика. Да ведь к делу перестройке да реформе — это никакого отношения не имеет. Рынок товаров существовал за тысячи лет до появления «рыночной экономики» и будет существовать после ее исчезновения — если она не вгонит человечество в гроб. Суть «рыночной экономики» в том, что на рынок в качестве товара стали выноситься сущности, которые по своей природе товарами быть не могут: деньги, рабочая сила и земля.
Между тем сигнал к тому, чтобы задуматься, был вполне ясный: почему же нерыночная экономика называется натуральным хозяйством? Что такое натуральный? Это значит естественный. Именно натуральное хозяйство было естественным, а рыночная экономика — явлением неестественным.
Уже Аристотель указал на первый выверт «рыночной экономики», на первое ее нарушение законов естества: возникновение рынка денег. Деньги порождение цивилизации, всеобщий эквивалент полезности. Это — кровь хозяйства, свободная циркуляция которой обеспечивает здоровье организма. Никто поэтому не может быть собственником денег, перекрывать их циркуляцию и извлекать выгоду, приоткрывая задвижку, — подобно разбойнику на мосту, взимающему с путника плату за проход. Ростовщики, а потом банкиры наложили руку на артерии общества и взимают с него плату за то, что не сжимают слишком сильно. Заплатил — чуть разжали, нечем платить — придушили. Красноречивый пример — «кризис неплатежей» в нашей промышленности. Как только банки стали коммерческими, их хилая рука может задушить огромные заводы. Что бы сделал советский банк в этой фантастической ситуации? Будучи ориентирован не на хрематистику, а на экономику, на ведение дома, он просто произвел бы взаимный зачет неплатежей — и дело с концом. Но это как раз то, чего не допускают монетаристы, ибо это лишает власти тех, кто превратил деньги в выгодный товар.
Образ банковского капитала идеологи тоже превратили в призрак. Убедили нас, что без ростовщичества и без того, чтобы кто-то собирал с нас деньги, а потом продавал нам их, и хозяйства быть не может. Представьте себе метро — огромную производственную систему, мизерным элементом которой являются кассы и турникеты. И вот, некая банда приватизировала этот элемент. И берет за жетон тройную цену. Одну цену отдают метрополитену на покрытие издержек, а остальное — ее доход. Не хочешь платить — иди пешком. Страдают пассажиры, хиреет метро, а идеолог скажет, что эта банда выполняет необходимую организующую роль: обеспечивает метро средствами, выявляет платежеспособный спрос, побуждает людей больше зарабатывать.
Никаким естественным правом превращение в товар общественного платежного средства не обосновано. Поэтому все мировые религии запрещали узурпацию денег и взимание платы за их обращение — процент. Соответственно, и народная мораль отвергала ростовщичество. Оно разрешалось лишь иудеям, они и основали финансовый капитал, но повсюду стали париями общества. Для возникновения полномасштабной «рыночной экономики» понадобилась Реформация в Европе. Было сказано, что «деньги плодоносны по своей природе» и оправдан рынок капиталов. Это и есть первая ипостась «рыночной экономики» — овладение и торговля тем, что человек не производит и что товаром быть не может. Торговля деньгами.
В ходе Реформации именно накопление получило религиозное обоснование. Раньше оно допускалось, но не одобрялось христианством — это была деятельность, неугодная Богу, и у всех отцов Церкви мы видим эти утверждения. Впервые Лютер и Кальвин представили накопление не только как полезную деятельность, но дали ему очень высокий статус — предприниматель наравне со священником стал представителем высокой профессии.
Второе условие рыночной экономики — рынок рабочей силы и возникновение пролетария. Именно ощущение неделимости индивида породило чувство собственности, приложенное прежде всего к собственному телу. Произошло отчуждение тела от личности и его превращение в собственность. До этого понятие «Я» включало в себя и дух, и тело как неразрывное целое. Теперь стали говорить «мое тело» — это выражение появилось в языке недавно, лишь с рыночной экономикой. Русских, которые не пережили такого переворота, это не волновало, а на Западе это один из постоянно обсуждаемых вопросов, даже в политике. Если мое тело — это моя священная частная собственность, то никого не касается, как я им распоряжаюсь. Тут и права гомосексуалистов, и полное оправдание проституции, и оправдание судом врача-предпринимателя, который оборудовал фургон изобретенными им приспособлениями для самоубийства и выезжает по вызову. Эвтаназия, умерщвление старых и больных (с их «согласия») — право собственника на свое тело.
Превращение тела в собственность обосновало возможность свободного контракта и обмена на рынке труда — возможность превращения рабочей силы в особый товар. Каждый свободный индивид имеет эту частную собственность собственное тело, и в этом смысле все индивиды равны. И поскольку теперь он собственник этого тела (а раньше его тело принадлежало частично семье, общине, народу), постольку теперь он может уступать его по контракту другому как рабочую силу. Это — вторая ипостась «рыночной экономики».
