Юбилей - это всегда некая пауза в пути, когда хочется оглянуться и вспомнить, с чего всё начиналось. Как это обычно и бывает, поворотные события в судьбе человека происходят будто бы случайно. У драматурга Ибрагимбекова, пьесы которого с успехом шли во многих театрах, появилась возможность попробовать себя в режиссуре. Он этой возможностью воспользовался и однажды проснулся с убеждением, что знает про своих героев гораздо больше, чем любой приглашённый "со стороны" режиссёр. Рано или поздно к этой мысли приходит практически каждый серьёзный драматург, тем более что режиссёры чем дальше, тем чаще относятся к авторскому замыслу как к чему-то "второстепенному", полагая, что ставят спектакль не для того, чтобы как можно точнее донести его до зрителя, а исключительно для самовыражения. Однако далеко не каждый драматург не просто отважится самостоятельно ставить свои произведения на профессиональной сцене, а примет рискованное решение создать собственный театр. Среди немалого числа бакинских актёров Рустам Ибрагимбеков нашёл "своих", тех, кто совпал с ним по группе театральной крови. И решил - если не я, то кто?
Их оказалось немного - всего семь человек, одарённых, разноплановых и таких же рисковых, как он сам. К тому же - двуязычных, то есть одинаково свободно владевших и азербайджанским языком, и русским (труппа играет одни и те же спектакли на двух языках). Предполагалось, что "Ибрус" будет существовать сразу на двух площадках: московская труппа будет приезжать в Баку, бакинская - в Москву, какие-то постановки будут совместными. В реальности театр, исколесивший едва ли не полмира, "московскую прописку" получил всего год назад. Что ж, лучше поздно, чем никогда. Первая же премьера - "Исповедь любительницы поэзии" (очень откровенная, как и положено исповеди, иногда даже несколько шокирующая, касающаяся проблем, с которыми сталкивается практически каждый, но о которых по-прежнему не принято говорить вслух) - вызвала неподдельный интерес и у просвещённой московской публики, и у критики.
Все пять спектаклей, кроме упомянутой уже "Исповеди", а в рамках фестиваля были показаны "Дорогие мои мужчины" и "Петля", много лет идущие в театре "Модернъ", "Последний поединок Ивана Бунина" и недавняя премьера - "Он и Они", объединены одной темой. Темой, которую сам Ибрагимбеков считает в своём творчестве определяющей: сопротивление человека механизму духовного порабощения независимо от того, какая часть его жизни попадает в зубья этого механизма - профессиональная или общественная, интимная или религиозная. Ведь принцип его действия неизменен - превратить уникальную личность, наделённую дарованиями и собственной волей, в марионетку, беспрекословно подчиняющуюся кукловоду, блюдущему лишь свои собственные интересы, будь то непосредственный начальник или государственная машина, сексуальный партнёр или "духовный наставник".
Театр Ибрагимбекова при всей своей социальной заострённости отличается особым тактом, если хотите, какой-то неуловимой дипломатичностью: диагноз всегда ставится очень точно, но в корректной форме, не оскорбительной для национальных, гражданских или личных чувств того, кому он выносится. Ибрагимбеков умудряется сказать правду так, что человек не обозлится, а задумается. Его драматургия более философична, нежели публицистична. Многие, возможно, сочтут это недостатком - на российской сцене яркой, бьющей наотмашь публицистичности и в самом деле не хватает. Однако если повернуть эту "медаль" оборотной стороной, обнаружим искреннюю убеждённость автора в том, что открытая провокация, эпатаж, кавалерийская атака с шашками наголо может удивить, даже заинтриговать зрителя, но не поможет ему жить в окружающей его агрессивной среде, не теряя самоуважения.
"Свобода болтать народу не нужна, ему нужна свобода работать и получать за это достойно. Да чтоб детишки росли и хозяйство в порядке было". Споры о демократии, которые в "Петле" ведёт полковник Субботин с призраком Распутина, не теряют актуальности оттого, что действие пьесы происходит в 20-х годах прошлого века в Париже, а в нулевых века нынешнего - где-нибудь в Москве или российской глубинке.
"Чехов вынес приговор интеллигенции. Даже если мы берёмся за оружие, всё равно промахиваемся, убивают только нас". В спектакле "Он и Они" не обделённый талантом актёр, руководящий неким провинциальным театром, мучительно репетирующий со своими артистами отрывок из "Дяди Вани", столь же мучительно (и, можно сказать, без отрыва от производства) ищет ответ на вопрос, что в силах изменить порядочный человек в существующем миропорядке и чего он изменить не в силах, несмотря на всю свою искренность и самоотверженность. И оттого, что размышления эти искрят на границе совмещения таких разных по природе и структуре бытийных пространств - пространства чеховской пьесы и пространства обыденно повседневной театральной жизни, - рождается чувство сопричастности, какое сегодня нечасто встретишь в театре.
В своём театре Ибрагимбеков остаётся больше драматургом, нежели режиссёром. Кажется, что он нарочно ограничивает палитру визуальных эффектов, сводит к минимуму арсенал режиссёрских ходов - ему важнее всего быть именно услышанным, и потому он безжалостно отказывается от всего, что может отвлечь зрителя от интенсивного внутреннего монолога с драматургом. Новации внешнего порядка Ибрагимбекову глубоко чужды. Для него театр и остаётся храмом, куда человек, ослабевший в борьбе за право оставаться самим собой, измученный поисками своего призвания на земле, приходит за надеждой, за душевной силой, столь необходимой ему. Не так много мест осталось на свете, где мы можем эту силу восстановить[?]
Виктория ПЕШКОВА
Обсудить на форуме
Танец Льва
ЮБИЛЯЦИЯ
Народному артисту и лауреату Государственной премии СССР Льву Голованову исполнилось 85 лет. На правах давнего и верного друга - вот-вот исполнится "золотая" дата нашей встречи и дружбы - скажу, точнее, добавлю к тому, что говорил и писал о нём раньше. Это благодаря таким людям, как незабвенный и великий Игорь Александрович Моисеев, вместе с созданным и выпестованным им Ансамблем народного танца и его выдающимся мастерам - солистам, первым среди которых по праву можно назвать Льва Голованова, мы стали и были первыми в балете весь советский период существования России.
Говорю это без шуток и преувеличений. Помню, как полвека назад впервые увидел его на славной сцене зала Чайковского в китайском танце "Санчокоу", испытав чувство, равное потрясению. Магия головановского танца заключалась не только в пластической красоте и виртуозности исполнительского мастерства, чем знаменит весь моисеевский ансамбль.
Лев Голованов всем своим существом выражал радость и полноту чувств и ощущений танцующего человека. В обыденной жизни это называют обаянием, в политической сфере - харизмой, а в искусстве я не нашёл и не придумал иных слов, кроме магии и чудотворства. Что его поведение и пребывание на сцене было не просто обаянием, я понял позже, когда в 1968 году он в статье "Мимика чувств" (написанной для книги-сборника "Культура чувств") ярко и образно описал любимое им испанское фламенко. И пришёл к выводу, который можно считать и советом каждому ищущему причину чуда настоящего искусства: "[?]и ведь все действия танцовщицы фламенко складываются из тех же самых жестов, движений тела и лица, какими мы пользуемся постоянно в нашей жизни. А повседневно мы пользуемся обычными словами: "душа", "печаль", "любовь", "я хочу" и т.д. И только поэт с помощью этих слов скажет: "Я вас любил, любовь ещё, быть может[?]"
Я как-то попросил Льва Викторовича сравнить мастерство нынешнего ансамбля с прежними временами, и он сказал, что в технике исполнения современные солисты "на голову выше". Но в искусстве (любом, не только танцевальном!) помимо фактурных, "милостью божьей" и родительской, данных огромную, ничем не заменимую роль играют личностные качества и особенности творца. Они-то своим, внешне необязательно заметным, способом и определяют творческую, художественную высоту творений того или иного профессионала.
Магия творческого дара самого Голованова помимо мастерства слагалась из потрясающего сочетания личностных качеств: необыкновенной личной скромности и безоглядной щедрости служения любимому искусству. Пять лет назад, в день его 80-летия, образ жизни и творчества Льва Голованова надоумили меня изобрести собственную формулу восприятия и оценки человеческих способностей: "Люблю гениев, которые не знают, что они гении". Наблюдая сегодня более чем скромные плоды "фабричного производства" звёзд искусства (а теперь уже и в политике), я настаиваю на этой самодельной формуле. В балетном искусстве она вымывается заметной подменой пластической красоты хореографии элементами художественной акробатики, не нуждающейся в развитии личностных качеств исполнителя.
