Президент безмолвствовал. О какой заботе правительства о людях военных в этот момент можно было говорить? Деньги, при всем бедственном положении офицеров, не попали бы в армейский карман. Однако и опасения по этому поводу оказались преждевременными. Денег пока не было. Но кое-кому они казались уже в руках. И потому министерство внешних экономических связей не спешило.
Другая высокая договаривающаяся сторона, то бишь немецкая, работала исключительно активно и напористо. Достаточно привести лишь один пример. Она заключила договор с известной фирмой ИАБГ на проведение углубленной экологической экспертизы. На эти работы федеральным правительством было отпущено 70 миллионов дойч-марок (!). Я видел тома документов, где был исследован каждый клочок земли на территории советской воинской части. В доказательство прилагались цветные и черно-белые фотоснимки, результаты замеров и проб грунта, анализ состояния подземных вод, описание загрязнения. Все исследования проводились по нормам ФРГ, которые значительно отличаются от наших.
Конечно, уже тогда Западная группа войск резонно возражала. Как, например, в грунте того или иного аэродрома отделить бензин и масла советских самолетов от того же самолетов немецких люфтваффе. Ведь многие наши авиационные части дислоцировались на прежних аэродромах германских ВВС.
Вот лишь один пример — военный аэродром в городе Перце. Со времен войны здесь располагалась авиационная часть вермахта с базой обслуживания.
Пролив бензина 15–30 метров, определили немецкие экологи. Что ж, вполне возможно, аэродром не розарий. Но сколько тут советского, а сколько немецкого бензина, увы, не под силу ответить даже самым высоким профессионалам-экологам.
Разгорелся спор… А таких объектов в Германии — аэродромов, парков боевых машин, бензозаправочных станций, складов хранения ГСМ, — сотни.
Главком ЗГВ прекрасно понимал: «перетягивание каната» на местном уровне ничего не даст. Эту проблему следовало решить в Бонне и Кремле. Ибо она не начиналась и не заканчивалась временем пребывания группы Советских войск в Германии.
Мы не захватчики, мы не по собственной воле пришли на немецкую землю. Фашистская Германия и ее агрессия заставили сделать это. Тогда возникает закономерный вопрос: почему взаимные расчеты за нанесенный экологический ущерб начинать с 1945 года, а не с 22 июня 1941 года?
Логично было бы включить в этот счет гигантский ущерб, нанесенный фашистскими войсками экологии Советского Союза.
Но Кремль молчал. А в «региональной» борьбе силы были явно не равны. С немецкой стороны выступали высокопрофессиональные специалисты-экологи, а с советской — офицеры, весьма далекие от экологии.
Вы спросите, где же были наши ученые-экологи? А действительно, где? Во всяком случае, все призывы командования ЗГВ прислать таковых оказались гласом вопиющего в пустыне.
Но только ли о них речь? Видимо, логично (и этого ожидали в группе) было сразу после подписания Договора сформировать не только «высокую» комиссию, но и ее рабочие органы, включив в их состав компетентных в различных областях знаний специалистов, которые занялись бы изучением рынка недвижимости и ее продажей, а также и взаимными экологическими претензиями.
Увы, ничего подобного не случилось, да и случиться не могло.
Комиссия, которую с советской стороны возглавлял Министр внешних экономических связей Катушев, с немецкой — статс-секретарь министерства финансов Клемм, заседала, но по-прежнему не были согласованы две крайне важных статьи — седьмая и девятая.
Суть седьмой статьи — общие положения об определении возможных претензий. Что, собственно, считать ущербом, а что не считать?
Полигон, к примеру, — изъезженный танками, изрытый окопами, заваленный металлическими обломками. Считать все это, как ущерб, нанесенный немецкой стороне? На первый взгляд непосвященного в тонкости дела, разумеется, считать. Но полигон и есть полигон. Использовался по прямому назначению. Открывая его, никто не обещал, что здесь будут цвести сады, благоухать оранжереи.
Однако к этой простой истине совместная комиссия после бурных дебатов пришла лишь в июле 1991 года, на своем третьем заседании, спустя девять месяцев после заключения Договора между СССР и ФРГ.
Девять месяцев на утрясание одной статьи Договора. Браво! Весьма плодотворная деятельность Министерства ВЭС.
А время работало против нас. Жесткие, поистине фронтовые, сроки вывода войск Западной группы не давали возможности командованию оглядываться на ленивое «позевывание» катушевской комиссии.
В марте 1991 года немецкую землю покинула 207-я мотострелковая дивизия, оставив свои военные городки в Стендале, в июле — 12-я танковая и 27-я мотострелковая ушли из Нойруппина и Галле. Сотни жилых домов, казарм, парки боевых машин оставались безхозными. И продать — не продашь, и бросить — преступление.
Правда, жизнь брала свое. И видимо, в кремлевских коридорах тоже поняли — без участия самой Западной группы в реализации ее имущества не обойтись. И пусть поздно, в мае 1991 года, но все-таки было создано Управление реализации собственности Министерства обороны СССР. Но и управление, по существу, работать не могло. Еще не была согласована девятая статья Договора.
Почему эта пресловутая статья стала камнем преткновения? В первую очередь потому, что вся недвижимость по Соглашению реализуется на рыночных условиях. А коли так, вставал вопрос: как распределять вырученные денежные средства?
Немецкая сторона предлагает открыть совместный счет. Правда, пользоваться им невозможно, пока не определится сумма претензий. И только после вычета этой суммы деньги могли идти в дело.
Естественно, СССР такая «блокировка» не устраивала. Перестройка набирала темп, страна нищала, валюта нужна до зарезу. Советская сторона заняла жесткую позицию.
И вроде бы уже намечались какие-то сдвиги. На 22 августа 1991 года планировалось четвертое заседание совместной советско-германской комиссии, на которой окончательно решалась судьба девятой статьи. Но грянул путч. «Катушевская» комиссия приказала долго жить.
Победившая демократия пела и ликовала, делила награды и должности. А миллиардное богатство Советского Союза в Германии повисло в воздухе. До него ли было в победном августе девяносто первого?
Отдел реализации недвижимости группы войск на свой страх и риск судорожно пытался спасти положение. Были выставлены на торги и даже удалось продать наш военный городок в Тюрингии, отдельные здания в других местах Германии.
Однако недоговоренности на межгосударственном уровне оставались булыжником на дороге: ни обойти, ни объехать.
О «германских» богатствах правопреемница Союза — Россия вспомнила лишь в начале 1992 года. Была создана новая комиссия при Президенте. Возглавил ее министр Е. Арапов.
22 апреля в Бонне состоялось-таки долгожданное четвертое заседание. Для Западной группы войск оно было громом средь ясного неба.
Дело в том, что несмотря на развал Союза и временную «забывчивость» России, рабочая группа комиссии, командование ЗГВ продолжало встречи и консультации с немецкой стороной. Сначала была достигнута договоренность об открытии двух отдельно взятых банковских счетов — российского и совместного, потом о зачислении на наш счет 20 процентов средств, полученных от реализации, а в октябре уже 50 процентов. То есть половину дохода мы получаем, что называется «чистоганом», а с другой половины оплачиваем претензии по экологии.
Казалось, надо ли желать лучшего. Однако и у нас в Министерстве обороны нашлись ретивые чиновники, которые никак не хотели считаться с реальностями. Какие 50 процентов, вопрошали они, только 80. На меньшее не соглашаться.
Ждали, что подключатся политики, дипломаты, ведь договоренности рабочей группы предварительные. Немецкие политики подключились, и руководитель рабочей группы доктор Фишер заявил:
«При подсчете стоимости и ущерба для вас не выйдет какая-либо положительная сумма… Вам нужны деньги. Мы понимаем это. Но и возможности нашего бюджета весьма узки. Мы принципиально не согласны с тем, что при реализации объектов выйдет плюс для России».
Это, по существу, и было ответом на наше упрямство и бездеятельность. Что ж, немцы народ практичный, и они отстаивали интересы своей страны. И это, кстати говоря, их право.
Точно такое же право имели и мы. Тем более, речь шла о нашей, «родной», российской недвижимости.
Увы, право это и возможности мы не использовали.
В 1992 году российское руководство оценивало нашу недвижимость в Германии значительно скромнее, чем Михаил Горбачев в 1990-м. Сумма называлась совсем иная — 10, а не 30 миллиардов марок. Однако тоже не мало.
Поползли упорные слухи, что Москва готовит предложения по так называемому «паушальному» варианту. То есть немцы выплачивают нам 7–8 миллиардов марок за недвижимость, а остальные 2–3 миллиарда идут в счет погашения экологического ущерба, нанесенного советскими войсками.
