– Народ не может ждать, – выкрикнул Иштоци, – пока правительство поймет его нужды… Сам народ должен подняться на защиту против организованной эксплуатации его евреями…
Снова возник шум, и в этом шуме, не знаю, заметил ли кто-либо из присутствующих следующие слова Генрици:
– Истинное решение еврейского вопроса дал Дюринг. Оно в социальном государстве, в социальной экономике и в социальной культуре…»
Поскольку главный вопрос, который в настоящее время дискутируется на конгрессе – экономический, то есть засилье евреев в экономической сфере, мы рассмотрим воззрения теоретика социалистического антисемитизма Евгения Дюринга на экономические проблемы и его положительные экономические идеалы в социалитарном государстве, свободном от капитализма вообще и от еврейского капитализма в особенности. Впрочем, расовый социализм Дюринга возможно проанализировать особенно тщательно в его полемике с классовым социализмом Маркса – Энгельса, поскольку они с разных сторон рассматривают одно и то же. Ну, прежде всего, воззрения обоих направлений в социализме на капитал. Дюринг утверждает, что любая сумма, достигшая определенного уровня, м о ж е т превратиться в капитал. В этом «м о ж е т» принципиальная разница меж двумя социалистическими воззрениями на капитал. Для того чтоб это понять, призовем опять на помощь Энгельса, в изложении которого Маркс становится более ясен, чем в своем собственном изложении. А для понимания сущности капитала Энгельс в свою очередь призывает на помощь не более не менее как французского императора Наполеона и его представления о сражении дисциплинированной французской кавалерии с лучшей в единоборстве, но недисциплинированной конницей мамлюков: «Два мамлюка, безусловно, превосходили трех французов, сто мамлюков равны по силе ста французам, триста французов обычно одерживали верх над тремястами мамлюков, а тысяча французов всегда побивала тысячу пятьсот мамлюков».
Далее Энгельс пишет: «Подобно тому как у Маркса определенная, хоть и меняющаяся минимальная сумма меновой стоимости необходима для того, чтоб сделать возможным ее превращение в капитал, точно так же у Наполеона определенная минимальная величина конного отряда необходима, чтоб дать проявиться силе дисциплины, заложенной в сомкнутом строе и планомерности действия, и чтобы эта сила дисциплины выросла до превосходства».
Иными словами, если Дюринг видит в капитале только количество, которое проявляет себя с помощью аморальных средств, то Маркс видит в капитале количество, переходящее в качество при помощи экономического умения. Капиталист выступает в качестве экспроприатора частной собственности, основанной на собственном труде, и таким образом происходит концентрация капитала в немногих руках и концентрация неимущих масс в городах. Социалист Дюринг считает это аморальным. Однако, как пишет Энгельс:
«Эта апелляция к морали и праву в научном отношении нисколько не продвигает нас вперед». Далее, правда, делая полшага навстречу Дюрингу, Энгельс пишет: «В нравственном негодовании, как бы оно ни было справедливо, экономическая наука может усматривать не доказательство, а только симптом». В том, что даже эти полшага навстречу Дюрингу опасны, мы убеждаемся сразу, ибо Энгельс пишет (и как мы, жители XX века, теперь уже знаем, не без основания пишет): «Мы едва ли ошибемся, если скажем наперед, что Дюринг (и дюрингианцы, добавим от себя) политическую экономию в конце концов сведет к окончательным истинам в последней инстанции, к вечным естественным законам, к тавтологическим, абсолютно бессодержательным аксиомам – и в то же время все положительное содержание политической экономии протащит с черного хода».
Что же тащит с черного хода расовый социализм Дюринга?
«Такие учреждения, как рабство и наемная кабала, к которым присоединяется их близнец – насильственная собственность, должны рассматриваться как формы социально-экономического строя, имеющие чисто политическую природу».
«Это положение, – полемизируя с расовым социалистом Дюрингом, пишет классовый социалист Энгельс, – играет роль фанфары, которая, подобно вагнеровскому лейтмотиву, должна возвестить нам выступление двух пресловутых мужей». О двух пресловутых мужах Дюринга, символизирующих нравственного юберменша и нравственного унтерменша, мы уже немало слышали на конгрессе, когда речь шла об арийце-христианине и семите-еврее. Но специально остановимся на них, когда будем разбирать представление о морали и праве в социалитате, которое иллюстрирует этими двумя мужами расовый социализм Дюринга. Что же касается положения о насильственной собственности, то, по Энгельсу, оно «представляет собой еще нечто большее – оно образует основную тему всей дюринговской книги». Вместе с тем мы подходим к одной из самых важных тем книги самого Энгельса, понимание которой было бы затруднительно без такого инструмента, как полемика между двумя формами социализма – расового и классового. Энгельс ясно заявляет: «Насилие только охраняет эксплуатацию, но не создает ее… Отношение капитала и наемного труда возникло чисто экономическим путем, а вовсе не путем насилия». Таким образом, прибавочная стоимость как основа капиталистической эксплуатации признается обоими социализмами. Но Дюринг считает, что она возникла путем простого насилия и в любой подходящий момент может быть отнята насилием. Энгельс тоже считает, что прибавочная стоимость может быть отнята насилием, но лишь когда в недрах капитализма для этого созреют экономические условия. Несколько ниже мы остановимся на том, что означает определение Энгельса об экономических условиях перехода от капитализма к социализму. Сейчас мы лишь приведем основной аргумент Энгельса против понимания теоретиком расового социализма Дюрингом частной собственности вообще и капиталистической в особенности как результата насилия и грабежа. «Он тем самым переносит всю теорию распределения с экономической почвы на почву морали и права, то есть из области прочных материальных фактов, в область более или менее шатких мнений и чувств. Ему, таким образом, нет больше надобности исследовать или доказывать, а достаточно только очертя голову пуститься в декламацию…»
(Добавим от себя: такой «нравственно-моральной» антикапиталистической и антисемитской декламации мы уже слышали на разбираемом нами конгрессе немало.)
«…Очертя голову пуститься в декламацию – и вот он уже выдвигает требование, чтоб распределение продуктов труда совершалось не сообразно его (распределения) действительным причинам, а в соответствии с тем, что ему, г-ну Дюрингу, представляется нравственным и справедливым. Однако то, что представляется справедливым г-ну Дюрингу, отнюдь не есть нечто неизменное, а следовательно, весьма далекое от того, чтоб быть подлинной истиной, ибо подлинные истины, по заявлению самого г-на Дюринга, «вообще неизменны»… Если бы наша уверенность относительно надвигающегося переворота в современном способе распределения продуктов труда, с его вопиющими противоположностями нищеты и роскоши, голода и обжорства, опиралась только на сознание того, что это распределение несправедливо, то наше положение было бы незавидно и нам пришлось бы слишком долго ждать».
И Энгельс легко доказывает, что несправедливость не есть монополия капиталистического общества, что она существует с давних рабовладельческо-феодальных времен. Однако мы видим, что ни Энгельс, ни Дюринг долго ждать не собираются. Причем оба по одной и той же причине: «Производительные силы, порожденные современным способом капиталистического производства, и созданная им система распределения материальных благ пришли в вопиющее противоречие…» Далее пути их расходятся. Дюринг считает – в противоречие все с той же нравственностью. Энгельс – с самим этим способом производства. Энгельс не собирается долго ждать, ибо он верит в скорую замену капиталистического способа производства социалистическим. Что означает капиталистический способ производства, Энгельс (под Энгельсом, как мы условились, понимается и Маркс) определяет достаточно четко: разделение труда и существование свободного рынка труда и капитала. Упразднение т о л ь к о какого-либо одного из этих двух основных факторов означает не ликвидацию капиталистического способа производства, а лишь экономическое уродство, которому приданы внешние социалистические черты.
Дюринг думает иначе. Энгельс весьма остроумно смеется над этим философом действительности и заявляет: «Коротко говоря, философия действительности оказывается в конечном итоге, употребляя выражение Гегеля, «самым жиденьким отстоем немецкого просветительства»». О философе действительности номер один, расовом социалисте Дюринге, Энгельс говорит: «Этот человек расхваливает свои фокусы и свои товары под гром литавр и труб не хуже самого заурядного базарного зазывалы». Энгельс – диалектик, представитель научного классового социализма, и его ожидание близкого конца капиталистического способа производства можно понять. Всякий диалектик правильно понимает процесс, но, подобно своему учителю Гегелю, неизбежно впадает в метафизику, когда речь идет о конце процесса, об Абсолюте, о бесклассовом обществе. Но как во всяком диалектическом учении, главное не его конечный результат, а его метод. Метод же Энгельса – это преобладание экономики над политикой и переход к социалистическому обществу, лишь когда в полном объеме созреет социалистический способ производства, основанный на ликвидации разделения труда в условиях высокой механизации и культуры, а также на ликвидации в связи с этим рынка труда и капитала. Энгельс верит в свой научный социализм так же, как химик верит в эквивалентный вес метана – СН4. А если подвергнуть его всяческим насильственным реакциям? Позвольте, – скажет химик, – тогда это уже не газ метан. Это твердое тело, образующее бесцветные кристаллы, плавящиеся при температуре 21° и кипящее при 278°. Это гексадекан С14Н34… Всякий, кто убеждает в обратном, может быть назван невеждой, и его невежество может быть подтверждено научно и документально. Однако история науки чужда диалектике, и в ней важны не практические процессы, а идеологические результаты. Дюринг понял это, выдвинув теорию насилия как основу всей своей социалистической идеи. Такие антидиалектические, антинаучные личности, как Дюринг, являются любимыми балованными детьми истории, этой самой лживой из наук, но в конечном итоге в человеческой судьбе все-таки торжествует не история, а природа. Поэтому, несмотря на историческую правоту Дюринга, мы будем уповать на природную правоту Энгельса в тех местах, где он выступает оппонентом Дюринга, а не там, где он сам переходит на позиции социалистического историка-метафизика. Дюринг утверждает: «Первичное все-таки следует искать в непосредственном политическом насилии, а не в косвенной экономической силе… До тех пор пока люди будут рассматривать политическую группировку не как существующую ради нее самой, не как исходный пункт, а исключительно как средство в целях насыщения желудка, – до тех пор во взглядах людей будет скрываться изрядная доза реакционности, какими бы радикально социалистическими и революционными эти взгляды ни казались».
