В противостоянии Америки с ОПЕК и ближневосточными нефтяными шейхами у Соединенных Штатов, пожалуй, был единственный верный союзник - иранский шах Реза Пехлеви. Что не помешало шаху “агрессивно и громогласно” добиваться максимального повышения нефтяных цен ОПЕК. Президент Никсон в своем приватном послании предостерегал его о “катастрофических последствиях”. Шах не внял. В ответном письме в Белый дом даже попенял: “Нефть - благородный продукт…” Зачем же, дескать, истреблять его в течение ближайших десятилетий, если электроэнергию можно получать из угля? А на будущее посулил: “Богатым странам Запада придется затянуть пояса; время дешевой нефти кончилось”. Новому поколению придется не только прожигать унаследованные капиталы, но и привыкать зарабатывать себе на жизнь трудом праведным. “Морализаторский пафос, - не без язвительности подмечал Ергин, - дорого обошелся шаху через несколько лет, когда ему спешно понадобились друзья”. Немилость Америки и в самом деле обернулась для Реза Пехлеви, прозападного реформатора, изгнанием.
Сегодня Иран - застарелая головная боль Америки. Это не просто политическая мигрень, но своего рода “карма” для всего Pax Americana. Давняя, 70-х годов, подзабытая история о том, как опростоволосилась Америка, потеряла стратегическое влияние и деловые интересы в Иране, не имела бы никакой особой значимости для России 2007 года, если бы не поразительные совпадения и параллели.
Шах на весь мир провозгласил, что Иран непременно станет пятой индустриальной страной мира, “второй Японией”. Ни дать ни взять: предтеча идеи “энергетической сверхдержавы” не кто иной, как Мохаммед Реза Пехлеви, прозападный реформатор.
Иранский монарх, к слову, был смелым инициатором нового, жесткого порядка определения цены барреля нефти в ОПЕК. Отныне она складывалась не от игры спроса и предложения, а от расчетной стоимости “корзины цен” угля, газа и горючих сланцев. Так что Запад многим “обязан” династии Пехлеви.
Правда, у персидского монарха не было на подворье ходорковских и фридманов, заначивавших нефтяную ренту. На приток нефтедолларовых миллиардов шах с размахом модернизировал экономику, вооружал армию новейшим современным оружием. Щедро тратился на просвещение и современную инфраструктуру Ирана. Экономический рост страны оказался стремительным. Тегеран при шахе стали называть “Парижем Востока”. Но дело-то обернулось худо…. Шах и его союзники и покровители в Вашингтоне, каждая сторона на свой лад, но приложили руку к крушению всего многообещающего модернизационного проекта.
“Фанатичность и эйфория (шаха. - В. П.), поток нефтедолларов и сам нефтяной бум разрушали структуру иранской экономики, всего иранского общества”, - свидетельствует Дэниэл Ергин. Он перечисляет и сопутствующие лихорадке нефтяного бума расточительство, инфляцию, коррупцию, раскол и отчуждение в обществе. Со временем и сам Реза Пехлеви признал, что нефтедоллары стали не “лекарством, а скорее причиной бедствия страны”.
Если нам, в России, взять Иран 70-х годов за матрицу, то с малым отклонением она совпадает с состоянием нашей страны на рубеже нефтяного бума 2007 года. Только у нас все еще “красное лето” на дворе, а “ягодки” впереди.
Разительны совпадения и в том, какое беспримерное тупосердие проявила американская политическая элита по отношению к режиму шаха. Это, грешным делом, весьма походит на сегодняшний вашингтонский накат на путинский режим, который у высокопоставленных “друзей Америки” в кремлевских коридорах вызывает недоумение, раздражение: “Блин!
Чего же еще им, янки, надо?”
Спору нет, Иран и Россия - разные цивилизационные миры. Но давайте всё сопоставим и рассудим, почему нефтяной бум и золотой дождь нефтедолларов разрушили общество и подточили устои иранской монархии, и что за мистерия запоздалых угрызений творится ныне у нас, в Белокаменной. И тогда сходство судеб Москвы и шахского Тегерана, думаю, выявится без какой-либо натяжки. И будет над чем призадуматься хоть власти, хоть оппозиции…
Дэниэл Ергин пишет: “…Нефтедоллары породили экономический хаос и нестабильность”.
Миллионные толпы обездоленных из иранской глубинки устремились в перенаселенные города. Нахлынувшее дешевое импортное продовольствие разоряло допотопное крестьянское хозяйство. В Тегеране разразился спекулятивный бум на рынке недвижимости. Средний чиновник платил две трети жалованья за найм квартиры. На улицах столицы образовались километровые автомобильные пробки. Национальная энергосистема не выдержала нагрузок и пошла вразнос. В городах на 3-4 часа отключали электроэнергию в самый разгар жары… Обитатели богатых пригородов (“тегеранской Рублевки”) благоденствовали. “Гетто для богатых”? Ни дать ни взять, смахивают на нашу гламурную Москву сегодня! С той невеликой разницей, что при шахе электричество вырубалось в самый зной, а дилетанты “монетаристы” у рубильника РАО “ЕС” отключают энергию в стужу. Шахский двор затевал, вполне по-нашенски, престижные дорогие проекты, вроде чествования 2500-летия персидской династии в древнем Персеполисе. А “питерским” ныне загорелось непременно провести зимнюю Олимпиаду в Сочи, на что из казны готовы щедро отвалить 12 млрд долларов. На эти средства можно было бы воскресить из праха загубленное гражданское авиастроение в стране. Но строительный бизнес и пронырливые лоббисты требуют: “…Лыжню!”
Самые губительные последствия шахской “вестернизации” скрытно вызревали в недрах иранского общества. Нация, по сути, раскололась надвое. У преуспевающего и беспечного меньшинства “западников” иными, чуждыми исконным, стали и ментальность, и устои жизни.
В мечетях и глинобитных хижинах окраин накапливался гнев “черни”. Оппозиция “нечестивому” режиму, иновластию сплотилась под лозунгами исламского фундаментализма. Однако за религиозной оболочкой угадывался националистический и классовый запал противостояния. Мелкая буржуазия, торговцы, ремесленники, крестьяне и люмпены полны были решимости отбить нефтяную ренту у шахской камарильи. Аятоллы верно уловили народный посыл. Стародавний тегеранский Базар был символом, оплотом традиционного иранского уклада жизни. Тогда как супермаркет с прохладой от кондиционеров “Хитачи” - островком Запада и символом “общества потребления” для знати и англоговорящей буржуазии.
Вторжение западной масс-культуры воспринималось верующими - как и ныне простым людом в малых русских городках и слободах - напастью и нечестивым соблазном. Вызов заветам, преданиям. Иранская правящая элита, как и “новые русские” ныне, жили, “под собою не чуя страны”. По мере того как страстные проповеди аятолл овладевали сознанием масс, преуспевающая компрадорская элита оказывалась в моральной изоляции. Реформаторы-технократы недоумевали и сокрушались по поводу “демонической силы невежества”. Ведь и впрямь “белая революция” шаха, так или иначе, принесла какую-то - и немалую - толику благ цивилизации и неимущим.
Почему же простонародье в “нефтегосударстве” не дорожит этими благами и жаждет вернуться к старому? Готово, когда час пробьет, идти в огонь и воду за предводителями протеста? Иранская элита уповала на человеческий рассудок и плотоядные чувства потребителей земных благ, но круто просчиталась. “Великие события, - предупреждал социолог Лебон, - родятся не из рационалистического, а из иррационального. Рациональное творит науку, а иррациональное творит Историю”.
Бьюсь об заклад, едва ли кто из наших думских “медведей” способен взять в толк эту критическую меру вещей. Кремль и Охотный ряд, глядишь, не нарадуются “стабильности” в российском обществе. Свято веруют, что стабильность измеряется в дензнаках “прибавок”, скаредных индексациях пенсий и пр.
И сегодняшние иллюзии путинского правления, и самообольщение
шаха, на мой взгляд, имеют одну природу. Суть в преувеличении неотразимости “чар рынка”, “общества потребления”, “свободы” на западный
либеральный лад. Режим в Тегеране уже шатался, а шах твердо заверял британского посла, что он непреклонен и будет и дальше продвигать “либерализацию” иранского общества.
Джон Кеннет Гэлбрейт с неизменным сарказмом утверждал, что “неоклассическая” теория либералов слепа: “Не рынок, а укоренившаяся …система ценностей связывает общество”. Вторя автору теории “постиндустриального общества”, социолог Верблен убедительно выявил: “Не рациональный, а реальный человек - главный объект общества”. За ним - последнее слово. Чаяния, вера, даже предрассудок сильнее выгоды, материального расчета… Тем более, когда речь идет о традиционном обществе, каким до сих пор является Россия, а уж Иран и вовсе - глубокий Восток! Амбициозный шах не смог понять это заветное, коренное. Вот и Владимир Путин со своим “менеджерским” складом ума возводит рыночные силы вровень с Провидением. Он крепко уверовал в “экономического человека”. В этом, похоже, вся разгадка путинского президентства, его ограниченности и опрометчивой заданности.
