Парень перешел в наступление:
— Здоровье состоит: кура жареная со сложным гарниром, утка жареная с зеленым горошком…
— Кур и уток не хочу, — замахал руками старик. — Они мне не по зубам.
— Тогда возьмите мойву, тушенную в масле… мокраруса жареного… путассу, тушенную с овощами…
— Эту? — старик зычно расхохотался, я дома жарил. Она мне не понравилась.
Официантка принесла мне первое. Старик поднял кверху свои невидящие глаза.
— А-а-а, Людочка! Здравствуйте, Людочка!
— Здравствуйте, товарищ Исаев, — сдержанно отозвалась официантка. — Что-то вы давно к нам не заходили…
— Только из Крыма возвратился. И сразу — сюда. — Старик взял Люду за локоть и снова повернулся к соседнему столику. — Ребята, вы, конечно, не знаете, что Люда когда-то пела в хоре. Как она красиво пела!
— Было время, — вздохнула Люда. — Скоро внуки запоют… Что будете заказывать? — терпеливо напомнила она, держа наготове блокнот и карандаш.
— Запишите: борща половиночку, мокрарус, кофе с молоком. Можно два стакана. Я его люблю. Пока все… Да, мы все успевали, продолжал старик, когда Люда ушла. — И работали, сколько требовалось, и пели, и плясали, хотя жили в бараках, без газа, воды и теплых нужников. Нынче молодежь слегка облепилась. Верно я говорю, ребята? Не в обиду, но верно…
— Слегка есть, — снисходительно согласился волосатый. — Ребята уже закончили обед и собирались расплачиваться.
— То-то! А почему? — поднял указательный палец старик. И сам же ответил: — От избытка роскоши. Слишком много дается всего. Умные люди говорят: что слишком, то нездорово…
— Старая песня, — отозвался длинноволосый. — Вы, Александр Федорович, только первую очередь сдали. А сколько еще настроили после вас?! В три раза больше. И на комбинате, и в поселке. Мы тоже не лыком шиты, кое-чего поделываем…
— Не спорю, — сказал старик. — Я только тому удивляюсь: энтузиазма стало поменьше. Теперь перво-наперво смотрят в платежную ведомость. А для нас она была делом десятым.
— Угу, — согласился тот же парень. — Но за ресторан энтузиазмом не рассчитаешься. Здесь требуют наличные. В ваше время ресторанов в Коряжме не было, потому и ведомость была ни к чему… Будьте здоровы, товарищ Исаев.
Старик не ответил. Оп проводил парней своим невидящим взглядом, заметно сник и несколько минут сидел молча, пока Люда принесла борщ. Он ел неторопливо, по-крестьянски, низко склонясь над тарелкой и сопровождая ложку кусочком хлеба, чтоб не капнуть на стол.
— Обиделись, видимо, — задумчиво проговорил Исаев каким-то притихшим голосом. — Как он сказал? «Энтузиазмом за ресторан не рассчитаешься». Так?
— Примерно, — ответил я. — И вообще, думается, мы бываем несправедливы, упрекая сегодняшнюю молодежь в материальном достатке. Это, простите, похоже на зависть. У вас есть дети?
— Четверо. Три сына и дочь, — сообщил Исаев. — Внуков имею. Может, и правнуков дождусь. Чувствую себя еще бодро. Вот только глаза подводят. Сложная болезнь. Глаукома. Надо, говорят, операцию делать. Сын собирается свозить меня к хорошим врачам. Он прокурором работает.
— Вы постоянно живете в Коряжме?
— Только зимой. На лето уезжаю в Крым. Там у меня домик и садик, и все двадцать четыре удовольствия…
— Купили домик?
— Нет, построил. Трест побеспокоился. И участок помогли выхлопотать, и материалами снабдили. У нас к пенсионерам относятся с пониманием. Я ведь ветеран Котласбумстроя. Работал начальником монтажа первой очереди комбината. Потому меня здесь многие помнят. Десять лет с Сафьяном работал. Знаете такого знаменитого строителя? Сафьян Михаил Ефимович.
— Наслышан, но лично не знаком.
— Большой человек! Он сейчас в министерстве консультантом по строительным вопросам. А ведь ему — за семьдесят… Между прочим, я тоже до семидесяти работал в тресте. Правда, монтажом последние годы уже не руководил, а только принимал оборудование для второй и третьей очереди…
— А сколько же вам было, когда приехали сюда?
— Почти шестьдесят, — с некоторым пафосом сообщил Исаев.
— Что же вас потянуло на Север? Комсомольская романтика двадцатых годов? — пошутил я.
— Долг! — отрезал старик. — К сожалению, теперь не всем известно такое понятие. Это меня больше всего возмущает в нынешних молодых специалистах, которые, ничего не создав еще, научились только требовать, ставить условия… Ранней весной пятьдесят второго года меня неожиданно вызвал в Москву заместитель министра и сказал: «Так вот, товарищ Исаев, принято постановление о форсировании строительства прообраза большой химии — Котласского ЦБК- Мы направляем вас туда на ответственную работу. Надеемся, что оправдаете наше доверие…» И все! Тогда особого согласия не спрашивали. Не принято было отказываться. Раз посылают — значит, надо. Это теперь упрашивают, агитируют, предлагают, выслушивают разные мотивы, советуют подумать, гарантируют благоустроенные квартиры и прочие блага. Нам никто ничего не гарантировал, кроме трудностей. Приехал в Черемуху ранней весной. На станции зашел к стрелочнику. Он меня накормил, ночевать оставил. Утром отправился в тамошний леспромхоз позвонить в Коряжму. Телефонная связь была смешная, однопроводная: глотку надорвешь, пока докричишься. В общем, кое-как вышел на связь с управлением стройки. Прислали за мной лошадку, которая чуть не утонула в грязи. Не она, а я с конюхом тащил ее всю дорогу по болотине. Точно так же передвигались по строительной площадке, которая очерчивалась тридцатью квадратными километрами Машины ездить не могли, их таскали тракторы. На месте комбинат стоял мачтовый лес, его рубили, тут же перерабатывали на материал и строили бараки. Люди жили в избах по деревням, в разных времянках и даже в палатках. Когда я ознакомился с пояснительной запиской к проекту, голова пошла кругом. До этого приходилось работать на разных стройках, но такого размаха не встречал. На строительстве первой очереди предстояло вынуть пять миллионов кубометров грунта, уложить шестьсот тысяч кубометров бетона и триста тысяч кубометров кирпича, только на площадке протянуть сто километров коммуникаций. А чего стоили дренажные работы! На это шли пятитонные трубы полутораметрового диаметра. Закапывали их в болото на глубину шесть метров. Сразу же возводили базу строительной индустрии, тянули железную дорогу от Низовки. Короче говоря, сметная стоимость работ приближалась к миллиарду рублей. Меня, конечно, больше волновали монтажные дела. Кадров не было, приходилось готовить люден на месте… Позже, когда начался монтаж оборудования первой очереди, у меня работало сорок семь подрядных организаций. Представляете, какая была запарка?!
— Представляю, — сказал я, — Бывал на строительстве Сыктывкарского ЛПК н многих ударных стройках…
— Значит, бывали! — Исаев почему-то обрадовался этому сообщению. — Наверно, ездили с лекциями? Вы сильно похожи на лектора. Или ошибаюсь?
— Ошибаетесь, — сказал я.
— Что делаете в Коряжме, если не секрет? — наседал Исаев. — Вы ведь командированный. Я это сразу понял, потому и подсел. Люблю поговорить с незнакомым человеком. Правда, я только вчера с юга, свежей информации полная голова. Однако уважаю новые знакомства. Я частенько сюда хожу… Молодежь наблюдаю. И нравится она мне чем-то, молодежь, и кое-какими качествами не нравится…
Разговор прервался, поскольку официантка принесла второе и одновременно в зал вошли мои добрые коряжемские знакомые, супруги Сахаровы — Ирина Петровна и Валентин Андреевич.
Пока старик Исаев будет разделываться с мокрарусом и тушеными овощами, я на время оставлю его и познакомлю читателей со своими коллегами-журналистами, без которых трудно представить культурно-политическую жизнь поселка в течение всей его двадцатипятилетней истории.
До получения первой котласской бумаги было еще далеко, — более шести лет, — когда 3 июня 1955 года вышел первый номер многотиражной газеты Котласбумстроя, ныне носящей название «За коммунистический труд». Она печаталась на бумаге, изготовленной уральцами. Делала эта маленькая газетка все возможное, чтобы как можно скорее печататься на бумаге Котласского ЦБК.
Человечество знает довольно много способов хранения своей истории: древние и современные памятники материальной культуры, старинные рукописи и новейшие книги, наскальные рисунки первобытных людей и сегодняшнее цветное кино, музеи доисторических находок и выставки достижений народного хозяйства…
Лучшим историческим памятником советскому человеку могут служить прекрасные города и гиганты индустрии, воздвигнутые им самим в дикой тайге и коварной тундре, где еще совсем недавно власть природы над людьми казалась непреодолимой. Но человек Страны Советов преодолел и это представление, и самую власть жестокой северной природы. Стране понадобился уголь — и в фантастически короткие сроки выше Полярного круга родилась Воркута. Возникла необходимость получить северную нефть — родилась Ухта. Геологи вывели на поверхность земли первый фонтан таежного газа — и на тысячи километров протянулся всемирно известный газопровод «Сияние Севера». Понадобилась бумага, много бумаги, — и на архангельской земле вырос гигант лесохимии — Котласский ЦБК с Коряжмой. а неподалеку по берегу той же Вычегды, на земле Коми, аналогичный Сыктывкарский гигант с Эжвой.
