Факты, приведенные авторитетнейшим историком Церкви, свидетельствуют о явном несоответствии сюжета иконы Собора новомучеников подлинным событиям прошлого. Согласно исторической правде, следовало бы сначала изобразить архиепископа Алексия Дородницына, подстрекающего монахов к неповиновению священноначалию и благословляющего бритых вооруженных священников митинговать за автокефалию. Также во имя исторической правды необходимо было бы запечатлеть и монашескую братию лавры, идущую к революционным солдатам с жалобой на митрополита Владимира. Косвенный виновник гибели священномученика архиепископ Алексий умер через год, принеся Богу покаяние... Весь грех убийства, совершенного 25 января 1918 года, по воле иконописца лег несмываемым пятном на бойцов еще не существующей Красной Армии, экипированных на иконе в амуницию, утвержденную лишь в 1919 году.
Таким образом, произошла пиаровская подмена действующих лиц этой кровавой трагедии — вместо пятерых бандитов, учинивших грабеж и убийство, на иконе появились двое красноармейцев в буденовках.
Итак, силы зла, изображенные на клеймах данной иконы, воплощены в четкой форме политической символики. Совершенно очевидно, что икона Собора новомучеников Российских пронизана духом обычного антисоветизма, но уж никак не святости. Политическая пристрастность иконописца, его невежественное и небрежное отношение к русской истории заставляют нас, православных, сомневаться в правдивости этого иконописного памятника. Осеняя икону изображением деисусного чина, художник вольно или невольно, но вовлекает в ложь самого Господа вместе с небесными силами и святыми, что равноценно акту прямого богохульства. Автор данной статьи является свидетелем случая, когда молодая образованная женщина, реставратор по специальности, рассмотрев икону Собора новомучеников, выразила сомнение вообще в сущности икон как таковых. Она увидела изображенную неправду, выдаваемую за святую истину: "Если на этой иконе запечатлена ложь, то почему не могло быть лжи и на многих других иконах?"
Невозможно отрицать, что самые мучительные вопросы новейшей русской истории связаны с гибелью православного священства в период гражданской междоусобицы и последующих гонений со стороны власти. Но, рассматривая взаимоотношения Церкви и государства в начале 20-х годов, мы не можем молчаливо исключить из исторического контекста сам факт участия Церкви, ее священнослужителей в Гражданской войне. Сегодня трудно согласиться с тем, что обвинения в контрреволюционности Церкви со стороны большевиков — это лишь формальная условность для внешне законной расправы с Русской Православной Церковью, этим последним символом самодержавной России.
Многочисленные факты, зафиксированные в кино и фотодокументах, в письмах и воспоминаниях участников войны, в ныне открывающихся секретных архивах, свидетельствуют о том, что Русская Православная Церковь в лице крупных иерархов и рядовых священников активно участвовала в событиях гражданской войны, выполняя при этом не только свои молитвенные функции.
Здесь можно упомянуть деятельность Ставропольского Поместного собора 1919 года, созванного в стане Деникина. Собор резко разграничил две сферы своих действий — чисто церковную и чисто политическую. "В этой последней Собор немало времени и усилий затратил на обсуждение и организацию различных политических благоглупостей вроде устройства "крестного хода" из Ставрополя в Москву (через все фронты!) для освобождения ее от большевиков и вызволения из египетского плена Святейшего патриарха Тихона".
Объективно православные священнослужители, участвующие в гражданской войне, брали на себя огромную долю ответственности за действия белого движения. Церковные иерархи зачастую выступали как идеологические организаторы белой армии, освящающие и благословляющие борьбу с властью большевиков.
Об этой духовно-организующей поддержке белой армии ярко свидетельствует в своих воспоминаниях митрополит Вениамин Федченков, бывший епископ Русской армии и флота при бароне П.Н.Врангеле: "Так, генерал Врангель по собственному желанию был благословлен в Севастополе иконой Божией Матери во время решения вопроса о его избрании на должность, Главнокомандующего. Благословил генерала епископ Полтавский Феофан, бывший духовник царской семьи. Более того, барон окончательно разрешил свои сомнения в необходимости принимать командование, напрямую обратившись за советом к епископу Феофану и митрополиту Вениамину и заручившись их поддержкой.
Торжественные молебны в честь побед добровольческой армии, встреча белых воинских частей в городах и селах колокольным звоном, поднимающие боевой дух проповеди священников, благословение на удачную военную операцию и даже милосердные предложения пленным красноармейцам причаститься перед казнью — все формы церковной и общественной деятельности духовенства, так или иначе нравственно поддерживающие белое и любое контрреволюционное движение, несомненно, в годы жесточайшей гражданской междоусобицы были равносильны политической клятве.
Контрреволюционность Церкви в период гражданской войны — не миф. Не случайно Патриарх Тихон в своем "покаянном заявлении" от 16 июня 1923 года подчеркнул принцип отказа Церкви от борьбы с властью. Как отмечает Н.А.Кривова: "Гражданская война обострила отношения между властью и Церковью, так как основная масса православного духовенства влилась в ряды противников Советской власти. Только на Урале с октября 1917 по 1920 годы произошло 118 антисоветских выступлений с участием духовенства, из них — 13 вооруженных".
В последующие годы, после победы в гражданской войне, особенно во время варварской кампании по изъятию церковных ценностей, Советская власть во всей полноте "припомнила" Русской Православной Церкви именно ее, в прямом смысле слова — антисоветскую деятельность. И вплоть до начала Великой Отечественной войны Церковь не могла избавиться от государственного клейма "контрреволюционности", продолжая подвергаться гонениям со стороны власти.
С точки зрения исторической объективности необходимо прямо сказать: у карательных и репрессивных органов советского государства были и своя логика, и свое право, и своя цель, исходящие не только из природы государства как такового, но и из тех новых задач, которые осуществляла власть во имя большинства, народа.
При этом для большинства историков, изучающих период гражданской войны, уже давно известно, что самые жестокие и кровавые преступления против духовенства совершались в годы гражданской междоусобицы не русскими, а латышами, китайцами и другими инородцами, словом, людьми, глубоко враждебными Православию. Расправы над священниками носили характер открытого ритуального глумления и садизма, не свойственного русским людям, даже отпавшим от Бога и Церкви. Донесения же воинских частей 1924 года в политуправление армии о состоянии религиозности среди красноармейцев свидетельствовали о том, что бойцы Красной Армии в большинстве своем носили крестики и молились Богу. В мемуарной литературе сохранились свидетельства о том, как рядовые воины Красной Армии отказывались стрелять в священников. Даже среди командного состава, согласно данным на 1924 год, часть красных командиров носила в душе традиционные взгляды на религию и участвовала в проведении церковных праздников.
Применительно к трагическим событиям гражданской войны нельзя отдельно изъять жестокость Советской власти из определенного исторического контекста и представить проигравшую битву часть русского народа в виде невинного жертвенного ягненка. В годы революции и гражданской войны были и открытое сопротивление, и активная борьба против большевиков, которая отличалась со стороны белого движения не меньшей жестокостью. Так ли уж свято было белое воинство? Откровенную и беспристрастную характеристику духовно-нраственного состояния добровольческой, а затем и Русской армий дал митрополит Вениамин Федченков, глава военного духовенства в Русской армии.
Об отношении к религии в стане добровольческой и Русской армий митрополит высказывается однозначно: движение "не ставило себе задачей защиту веры". Одновременно митрополит не отказывал белым воинам в их религиозности, но подчеркивал: "...у многих эта вера была прохладная, как проявление традиции старого быта ушедшего строя и, конечно, как противоположение безбожным большевикам". В подтверждение этому приводится следующий эпизод: "Генерал Кутепов в присутствии генерала Врангеля в вагоне рассказывал ему и мне очень характерный случай". Когда был обсужден вопрос о целях войны, дошли и до веры. По старому обычаю говорилось: "За веру, царя и отечество". Хотели включить первую формулу и теперь, но, рассказывает очевидец Кутепов, генерал Деникин, как "честный солдат", запротестовал, заявив, что это было бы ложью, фальшивой пропагандой, на самом деле этого нет в движении. С ним согласились, и пункт о вере был выброшен из проекта. Такая откровенность делает честь прямоте генерала, но она показывает, что в белом движении этого религиозного пункта не было, а если пользовались им позже, то лишь в качестве антибольшевистской пропаганды".
