Сказать «да» или промолчать
Вот уже три года мы живем в условиях политической реформы. В ее рамках была либерализована деятельность партий, возвращены выборы губернаторов. Региональные власти получили указание не снимать кандидатов и не зачищать политическое поле. Все эти меры вызвали большие надежды на то, что система сможет обновиться, стать более открытой, что политический процесс из кулуаров переместится в публичную плоскость, что на выборах можно будет выбирать, а не выражать поддержку заранее подготовленному списку победителей.
figure class="banner-right"
var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }
figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure
Однако политическая система оказалась весьма труднореформируемой. Выборы показали, что административные аппараты в регионах и связанные с ними элиты адаптировались к новым условиям, сохранив наработанную годами практику. Так, в большинстве регионов электоральное поле подверглось зачистке, действительно сильные оппоненты региональной власти покинули кампанию (например, Раиль Сарбаев в Башкортостане, Александр Руцкой в Курской области и ряд других). Делалось это с применением административных рычагов и разного рода правовых уловок, чему яркий пример — «двойные подписи» муниципальных депутатов на губернаторских выборах, провокации при сборе этих подписей и т. д. До избирательной кампании часто не допускали даже заведомо непроходных, слабых игроков, почти повсеместно оставив в игре спарринг-партнеров врио губернаторов.
Все политические баталии имели место в период до регистрации кандидатов. Большая их часть прошла не публично, без участия избирателей. Попытки провести открытые праймериз, привлечь общество к участию в кампании закончились стандартными плакатными мероприятиями (при этом в Москве некоторые победители праймериз в итоге не были выдвинуты в качестве кандидатов). Дебаты нигде не получились, врио губернаторов традиционно не принимали в них участия. Агитационная кампания вообще была настолько вялотекущей, что нельзя было понять, проводятся выборы реально или их отменили, забыв проинформировать об этом общественность.
Там, где оппоненты врио губернаторов дошли до финиша, и там, где была интрига (эксперты называли до пяти регионов из тридцати, в том числе Астраханскую и Мурманскую области; на практике более или менее интересной в день голосования ситуация оказалась в Якутии), все равно было заранее ясно, кто в итоге окажется лидером.
Вообще, политические преобразования не изменили главного принципа: действующая власть всегда побеждает. С ней можно конкурировать, но ее нельзя победить. Федеральный центр проводит политику обновления кадров, уходят неизбираемые, проштрафившиеся губернаторы. В целом система стала аккуратнее и вежливее. Но если лицо получило статус «врио», то оно будет избрано.
Аналогичным образом действуют и сами губернаторы. Все кадровые и политические конфигурации создаются до начала выборов, и избирателю нужно просто утвердить готовый дизайн-макет. При этом, выражаясь фигурально, в бюллетене есть только квадратик «да», возможности отказать в утверждении не существует. Реальная электоральная альтернатива — это или прийти, или не прийти на выборы. То есть сказать «да» или промолчать.
Политические декорации
Несколько живее проходят парламентские выборы. Тут более разнообразное на первый взгляд политическое предложение — есть разные партии, между ними идет борьба. Однако и здесь, по существу, нет публичной политики. Ее место занимает тактическое электоральное оппонирование, созданное технологами и практически не привязанное к актуальной повестке.
Это хорошо видно по прошедшей кампании — в ней слабо прозвучали темы, касающиеся положения страны в связи с украинским конфликтом и санкциями. Не была полноценно разыграна даже «патриотическая», государственническая карта. Политический курс вообще обсуждался вяло, вся суть кампании свелась к представлению партийных брендов.
Одна из главных причин этого — в слабости партийной системы, ее неспособности сформировать полноценное общественно-политическое представительство и модерировать дискуссию в стране. Задача партий — представлять различные сегменты общества и предлагать политические альтернативы. Но этого не происходит в современной России. Наши партии — это бренды, чаще всего имеющие лишь условную идеологическую привязку. Они не располагают ни кадрами, ни экспертным потенциалом, чтобы формировать политические программы. Складывается впечатление, что они к этому и не стремятся, довольствуясь теми скромными, но гарантированными результатами, которые традиционно получают (15, 10% голосов и т. д.).
За двадцать лет существования у нас многопартийной системы в ней так и не сложились четкие идеологические течения. В частности, остается нереализованным левый политический проект, несмотря на очевидный количественный «перегруз» левого партийного фланга. В стране нет левой оппозиции, которая могла бы оппонировать неолиберальному экономическому курсу, смягчать связанные с ним социальные издержки. Это было хорошо видно на примере дискуссий вокруг пенсионной системы, в которой голоса «левых» не были слышны вовсе. Вместо этого — пустая и набившая оскомину риторика о «бабушках», состоянии ЖКХ и дорог. И абстрактная критика власти.
На правом фланге ситуация ничуть не лучше. Опять же при обилии либеральной оппозиции политическая альтернатива здесь не сформирована. К слову сказать, «либералы», будь они таковыми не на словах, а на деле, вообще не должны были бы быть в оппозиции, потому что действующее правительство проводит именно либеральный курс. Но природа праволиберальной оппозиционности не является идеологической. Либералы стараются объединить под своим крылом западническую часть общества и, соответственно, «расторговать» этот электорат.
При таком раскладе сторонники демократии и личной свободы, являющиеся патриотами и не приемлющие ортодоксального западничества, оказываются лишенными представительства на правом фланге — как, впрочем, и на левом и в центре.
Ситуация мало изменилась с началом политической реформы. Количественный рост партий в последние три года не изменил качества системы. Она не стала представительнее. На выборах не появилось новых, перспективных игроков. Напротив, мы наблюдаем продолжающийся партийный застой и деградацию основных партий как политических институтов.
Парламентские оппозиционные партии превратились в закрытые клубы с лидерами-брендами (такого лидера нет только у «Справедливой России»). Реализуется вождистская парадигма с передачей власти по наследству (нашумевшая история с внуком Геннадия Зюганова на московских выборах тому подтверждение). Несмотря на свою «оппозиционность», парламентские партии настроены конформистски и готовы заключать альянсы с властью, «сливая» и своих партнеров по лагерю, и собственные кадры, и электорат. Причем их лояльность идет гораздо дальше украинского вопроса, она проявляется на всех уровнях и является по существу системной. Партии постепенно стали декорациями политического процесса, частью политической инфраструктуры, создаваемой региональной властью.
При этом общей чертой оппозиции является ее неготовность объединяться, формировать даже тактические союзы, не говоря уже о стратегических. Разобщенность оппозиции позволяет власти доминировать в политическом процессе, что особенно ярко проявилось на выборах в Мосгордуму.
Для партий в целом характерна институциональная и кадровая слабость, отсутствие политических стратегий. Это серьезным образом деформирует всю политическую систему. Подтверждением тому все те же губернаторские выборы: редко где по-настоящему сильные конкуренты врио губернаторов — это партийные кадры. Чаще всего эти выборы — борьба между группами элиты (пример из последней кампании — Башкортостан). Когда та или иная группа хочет «снести» губернатора или оказать на него давление, чтобы реализовать свои интересы, она выставляет игрока-оппонента, выбирающего себе партию для выдвижения. При этом он не приобретает какой-либо идеологической окраски и с партией связан лишь условно. В итоге политической альтернативы не возникает: есть выбор из двух лидеров элиты, но не из двух политических курсов.
Между тем, если бы партии представляли политические альтернативы и располагали при этом кадровым потенциалом, это могло бы серьезно изменить политическую систему, превратив выборы высших должностных лиц регионов в публичный политический процесс и дискуссию о выборе курса. Возникли бы предпосылки к системному обновлению правящей элиты — не «сверху», а на основании консенсуса всех слоев общества в регионе.
