Ёсида Кэнко-Хоси - Записки от скуки

Что ни говори, а пьяница – человек интересный и безгрешный. Когда в комнате, где он спит утром, утомленный попойкой, появляется хозяин, он теряется и с заспанным лицом, с жидким узлом волос на макушке, не успев ничего надеть на себя, бросается наутек, схватив одежду в охапку и волоча ее за собой. Сзади его фигура с задранным подолом, его тощие волосатые ноги забавны и удивительно вяжутся со всей обстановкой.

Куродо, Черная дверь,- это комната, в которой император Комацу, уже будучи коронованной особой, обычно занимался собственноручным приготовлением пищи – любимым своим делом, не забытым его величеством еще с тех далеких времен, когда он был просто принцем.

Говорят, что название «Черная дверь» эта комната получила из-за того, что прокоптела от очага.

Однажды, когда у принца Камакура-но-тюсё играли в кэмари, прошел дождь, после которого во дворике никак не просыхала грязь. Стали обсуждать, как быть. И тут-то монах, в миру Сасаки-но Оки, нагрузил в тележку опилок и, поскольку их оказалось достаточно, покрыл ими весь дворик, так что грязь перестала мешать игре. Все решили, что предусмотрительность, благодаря которой опилки оказались под рукой, была редкостной.

Когда один человек рассказал об этом случае, Ёсида-но- тюнагон изволил заметить:

– Однако никто не позаботился о сухом песке! – И рассказчику стало совестно. Опилки, которые ему только что казались изумительными, представились никуда не годными.

Ведь говорят, существует старинное правило: людям, которым поручено следить за порядком во дворике, надо запасаться сухим песком.

Слуги из одного дома, увидев однажды священные танцы кагура в Найсидокоро, рассказывали людям:

– А какой-то человек был опоясан священным мечом!

Услышав этот разговор, одна из придворных дам после по секрету рассказывала:

– При выходе в Отдельном павильоне его величество был с мечом из Полуденных покоев.

Как это тонко!

Говорят, будто эта дама была старой фрейлиной.

Высокомудрый Догэн – шрамана, ходивший в страну Сун,- привез свитки «Всех сутр» и поместил их в местности, называемой Якэно, поблизости от Рокухара. Там он особенно ревностно объяснял сутру Сюрёгон, и храм на-рекли храмом Наранда. Мудрец сей говорил когда-то:

– Люди, ссылаясь на мнение Косоцу, передают, будто главные ворота в индийском храме Наланда обращены на север, однако этого не видно ни из «Записок о путешествии на запад», ни из «Биографии Фа Сяня». Там нет и намека на это. Я понятия не имею, на каких таких сведениях основывался Косоцу в своих утверждениях. Вот что храм Западного Просветления в Китае обращен к северу, это бесспорно.

Факелы сагитё появились оттого, что стали возжигать молоточки, которыми бьют по мячу в первую луну, вынося их из павильона Истинного Слова в Парк Священного Источника ". Когда же поют: «В Пруду Исполнения Молений», то имеют в виду не что иное, как пруд в Парке Священного Источника.

Фурэ-фурэ, кокжи, Тамба-но кокжи! Падай-падай, снежок, Из Тамба" снежок! -

поется в детской песенке. Снегопад напоминает просеивание истолченного риса, поэтому и говорят: «снежная крупа».

Говорить Тамба-но коюки – «Из Тамба снежок» неправильно, нужно говорить: тамарэ, коюки – «сугробами наваливай, снежная крупа!»

Один знаток говорил мне:

– Следует далее петь: каки-я ки-но мата-ни – «на заборы и развилки дерев».

Возможно, что эта песенка распевается с древнейших времен. В дневнике Сануки-но Сукэ ЗО сказано, что, когда экс-император Тоба был ребенком, он любил напевать ее во время снегопада.

К высочайшему столу подали сушеного лосося, и один человек сказал по этому поводу:

– Вряд ли августейший вкусит столь презренное блюдо!

Услышав это, вельможный Сидзё-дайнагон Такатика заметил:

– Допустим, что такая рыба, как лосось, и не годится в яства его величеству. Но что худого в сушеном-то лососе? Разве не вкушает августейший сушеной форели?

Если бык бодается, ему обрезают рога; если лошадь кусается, ей обрезают уши, и этим отмечают животных. Когда этого не сделали, а кто-то пострадал,- вина хозяина.

Если собака кусается, ее не надо держать. Все это вменяется в вину хозяину и запрещено законом.

Мать Токиёри, владетеля провинции Сагами, звали монахиней Мацусита. Однажды она ожидала светлейшего к себе в гости, а черные от копоти сёдзи оказались про-рванными. Монахиня принялась собственноручно маленьким ножичком вырезать заплаты и заклеивать дырки. На это ее старший брат Ёсикагэ, управитель замка, помогавший ей в тот день по дому, заметил:

– Оставь это мне: я распоряжусь, чтобы заклеил такой-то человек. Он в подобных вещах хорошо разбирается.

– Не думаю, чтобы тот человек проделал такую тонкую работу лучше монахини,- ответила она, продолжая кусочек за кусочком клеить дальше.

Ёсикагэ опять обратился к ней:

– Гораздо легче было бы заново оклеить всю поверхность.Неужели тебе приятно смотреть на эту пестроту?

– Я тоже считаю, что как-нибудь потом нужно будет переклеить все целиком, но на сегодня сойдет и так. Я на-рочно решила залатать только те места, которые повреждены, чтобы они попали на глаза молодому человеку и он обратил на них внимание,- проговорила женщина.

Это были поистине удивительные слова.

Управляя миром, во главу угла нужно ставить экономию. Мацусита, несмотря на то что была женщиной, по уму годилась в мудрецы. И действительно: разве можно назвать простой смертной ту, что с детства воспитывала человека, ставшего опорой Поднебесной?

Управитель замка, губернатор провинции Муцу – Ясумо-ри был непревзойденным наездником. Однажды, увидев, как конь, которого ему выводили, подобрал ноги и разом перемахнул через порог, Ясумори сказал:

– О, это слишком горячий скакун! – и велел перело-жить свое седло на другого.

Но когда этот другой, вытянув ноги, задел ими за порог, Ясумори заявил:

– Он глуп, и с ним не миновать неприятностей.

Может ли быть столь осторожным человек, который не знает своего дела?

Наездник по фамилии Ёсида говаривал так:

– Надо понять, что всякий конь силен и что силой человеку с ним не справиться. Если вы намерены объездить коня, то прежде всего вам следует хорошенько присмотреться к нему и узнать его сильные и слабые стороны.

Далее: если, после того как вы проверили, нет ли какой опасности в удилах и сбруе, у вас остаются сомнения,- вы не должны скакать на том коне. Тех, кто не забывает об этих предосторожностях, считают настоящими наездниками. Вот и весь секрет.

Какое бы поприще вы ни взяли, профессионал, пусть даже он будет и не очень искусен, при сравнении с лю-бителем, хотя бы и большим умельцем, всегда выигрывает. Причина этого кроется в том, что первый занимается своим делом усердно, без небрежения и легкомыслия, второй же не бывает поглощен им без остатка. Это относится не только к изящным искусствам – в любом деле, любом занятии трудиться прилежно, невзирая на отсутствие таланта,- основа успеха. Но следовать собственным прихотям, полагаясь на мастерство,- основа неудачи.

Некий господин, отдавая сына в монахи, напутствовал его:

– Занимаясь науками, постигай сущность причины и следствия, а читая проповеди, набирайся житейской мудрости.

И сын, чтобы стать, согласно родительскому наказу, проповедником, первым делом принялся обучаться верхо-вой езде. «Когда я прослыву наставником, не имеющим ни паланкина, ни упряжки,- думал он,- будет, должно быть, нехорошо, если за мной пришлют коня, а я буду сидеть на нем, как собака на заборе, и упаду с него». Потом он стал обучаться стихосложению, решив, что верующие могут подумать о нем с пренебрежением,- мол, наставник ничего не смыслит в искусствах,- если им случится после службы угостить его вином.

Молодой человек все более и более входил во вкус этих двух занятий и, питая надежду стать замечательным мастером, все упражнялся в них, между тем как для штудирования проповедей времени не оставалось совсем, а годы его стали преклонными.

Это касается не только того монаха – люди в этом мире вообще склонны так поступать. Пока мы молоды, мы преуспеваем во всем, чем бы ни вздумали заняться, а потому, лелея в душе надежду когда-нибудь в отдаленном будущем и великие дела совершить, и к искусству приобщиться, и в науках продвинуться, к жизни своей относимся с крайним легкомыслием, распускаемся, отдаемся прежде всего заботам лишь о самых неотложных делах, что попадаются на глаза ежечасно, и вот проходят дни и месяцы, глядь – ты уже и состарился, так и не завершив ни одного дела. В конце концов ты и мастером не стал, и карьеры, о которой некогда мечтал, не сделал; тебя мучит раскаяние, однако тех лет уже не вернуть назад, ты не двигаешься к гибели, как колесо, что, разогнавшись, скатывается по склону холма.