Ничего нового, оригинального, своего в теории социализма Сталин не создал. Все его идеи — это бледные, а главное, извращенные копии письменно и устно высказываемых сентенций Троцкого, Бухарина, Рыкова, Томского и других. Кроме Ленина. Повинуясь принципу сальеризма, Сталин, может быть, он делал это даже интуитивно, а не сознательно, облегчим ему этот грех, отрицал все, что было предложено Владимиром Ильичом. Но от Сальери Сталин отличался тем, что первый все-таки был хорошим композитором, хотя и не гениальным. Сталин же только, если продолжить аналогию, хороший аранжировщик мелодий, придуманных другими.
Разумеется, такие люди тоже необходимы обществу, как проводники новых идей к умам широкой массы, как двигатели теоретических новаций. Но коль отсутствует центр, где вырабатываются гениальные идеи, а его заменяет каркасная административная система, бесплодная в духовном отношении, препятствующая возникновению каких-либо генераторов нестандартного мышления, происходит то, что произошло.
И если признать существование некоей сильной воли Сталина, то она проявлялась в количественном отношении, распространялась вширь, а не вглубь, давала трагические сбои — отрицание роли социал-демократии в рабочем движении, бездумность внешнеполитического курса перед войной, первые дни и недели войны, оценка стратегической позиции на сорок второй год, неумение увидеть перспективы в физике, биологии, военном деле, наконец…
Но главная беда Сталина, которая принесла неисчислимые бедствия советскому народу, да и остальному человечеству, была в том, что «вождь всех времен и народов» являлся законченным и ярко выраженным метафизиком. Истоки этого надо искать, наверно, тоже в его былой религиозности, ибо любая вера метафизична по самой природе своей. Не обладая диалектическим мышлением, нельзя оценить новое, невозможно правильно разобраться в том невообразимо сложном конгломерате противоречий, которые возникают в политической и экономической жизни страны и всего цивилизованного мира.
Человек, бойко рассуждавший в четвертой главе «Краткого курса ВКП(б)» о диалектическом материализме, в конкретных действиях лидера партии и государств совершал такие чудовищные ошибки, которые говорят о том, что диалектики как метода Сталин, по существу, никогда не понимал.
Возникает резонный вопрос. Каким же был психологический процесс возвеличивания Сталина в его собственных глазах, с помощью какого нравственного, вернее, безнравственного механизма уверовал он в собственные непогрешимость и гениальность? Следует обратить внимание на устоявшуюся еще до войны привычку вождя говорить о себе в третьем лице. «Товарищ Сталин считает… Товарища Сталина нельзя обманывать… Товарищу Сталину это непонятно…» Поначалу окружавшие генсека люди удивлялись этой его манере, потом свыклись, воспринимали как должное.
Объяснение кроется в том, что Сталин интуитивно понимал: убедить самого себя в собственной гениальности можно, лишь отделив себя… от себя. Не только вознестись на ступень, не доступную простым смертным, но и отодвинуть все человеческое от того божества, которому он, Иосиф Джугашвили, поклонялся, называя самого себя уже в качестве обыкновенного гражданина «товарищем Сталиным». Налицо эдакий глобальный нарциссизм, чудовищная иллюзия исключительности, этический солипсизм, разрушить или опровергнуть который не было дано никому, кроме всесильной Смерти, уравнивающей перед собой всех: и Моцартов, и Сальери.
Или это банальное раздвоение личности?
Во всяком случае, при жизни Сталина только такой, надутый всеобъемлющим ложным величием образ «отца народов» мог вознестись над личностью Ленина и с высоты возведенной винтиками пирамиды с пренебрежением взирать на Владимира Ильича.
Ведь с горной вершины все кажутся одинаково маленькими. И автоматы-«винтики», и гении…
Поэтому Сталина можно считать жертвой только с нашей, гуманистической, позиции. В глазах людей нравственных, обладающих развитым этическим чувством, он — существо с потерянной человеческой душой. Разумеется, цена его жизни как индивидуума никак не соизмерима с другими жизнями, которые Сталин отобрал у миллионов.
Но можно ли судить о душе с помощью арифметики? Только вот была ли вообще у Сталина душа?..
Высшей справедливости ради, коль взялись судить о вожде не по уголовным законам, надо признать, что Иосиф Сталин в критических ситуациях мог спускаться на землю, пытался относительно трезво оценивать обстановку. И, кто знает, сумел бы он принести человечеству пользу, оставь его судьба на каком-то ином, соотносящемся с его личностной структурой, месте.
Когда разразилась война, Сталин решил: все кончено. Но потом с удивлением увидел, что страна сопротивляется, народ бесстрашно борется с врагом, ломает планы немецкого блицкрига, несмотря на внезапность для армии и народа нападения, слабое вооружение и недостаток грамотных полководцев. И вождь, всегдашний иностранец в принадлежавшем ему государстве, впервые вдруг начал если не понимать, то чувствовать истинную природу русского человека, его способность на небывалые мужество и героизм.
И тогда в суждениях Сталина произошел резкий перелом. Экспрессивная натура вождя совершила скачок от отчаяния не только к надежде, но и к вере во всемогущество советского народа. Эта новая крайность как проявление метафизического мышления привела его после Московской битвы к выводу, что войну можно закончить уже в 1942 году. Такой злополучный вывод лег в основу всех стратегических планов Ставки ВГК на сорок второй год. И этот новый просчет Сталина привел Страну Советов к еще большим потерям, чем в сорок первом…
Мучительно преодолевая сопротивление собственного «я», когда необходимо было слушать советы профессионалов и даже порой принимать их к сведению, в течение всей войны Сталин с переменным успехом учился воевать.
Товарищ Сталин не знал сомнений. Робость и неуверенность время от времени охватывали того невзрачного и щуплого человека по имени Иосиф Джугашвили, который жил в его незыблемом, гранитно-бронзовом и могущественном обличье.
Ведь Сталин был не только внешне одинок.
Каким бы демоническим не казался этот Администратор, глобально захвативший власть, заменивший творческий интеллект множеством неисчислимых реальных функций, какой бы чертовщиной ни веяло от этого функционера в степени «n», необходимо все-таки признать, что Иосиф Джугашвили рожден был обычной женщиной, и никакие инопланетяне, эти архангелы или люциферы двадцатого века, не заменяли в телесной оболочке Сталина его человеческую суть.
Поэтому, будучи от рождения человеком, вождь не мог до конца остаться одиноким, он разделял одиночество с маленьким сыном сапожника из грузинского местечка Гори.
Иосиф Джугашвили мог иногда сомневаться, имел даже право задавать товарищу Сталину вопросы.
Когда на фронтах возникали проблемы, вождь начинал день с рассмотрения представлений на высшие награды. Одарять ими хороших русских людей Сталин любил. Тогда он физически ощущал себя Отцом миллионов «винтиков», которые все вместе составляли смонтированное им, Великим Конструктором, небывалое по силе и могуществу государство-механизм. Тут воочию представала оборотная сторона проводимой им политики обострения классовой борьбы при победившем социализме. Врагов народа, вредителей и диверсантов, всех инакомыслящих — к стенке и в лагерь. Тем, кто с нами — ордена и медали.
Когда шла война, Сталин придавал награждениям за проявленные мужество и героизм большое значение. Чтобы оперативнее осуществлять этот процесс, широкие полномочия получили командующие фронтами, их военные советы, которые могли самостоятельно определять уровень награды, до ордена Красного Знамени включительно.
Ордена Ленина и Золотые Звезды Сталин распределял сам. Конечно, потом это формально закреплялось калининским указом, но без визы вождя Михаил Иванович и шагу самостоятельно сделать не мог.
Справедливости ради надо сказать, что к собственным регалиям вождь был индифферентен. Как, впрочем, его бывший союзник Гитлер. Товарищу Сталину вполне хватало чувства внутреннего величия, непоколебимой уверенности в себе, воспитанной в душе Иосифа Джугашвили, взращенным в его сознании неуклонным вознесением образа товарища Сталина на вершину пирамиды. У подножия стоял «альтер эго» вождя и любовался собственным идолом в одиночестве.
«Товарищ Сталин — скромный человек, — гипнотически повторял Иосиф Джугашвили, молитвенно заводя глаза в экстатическом внутреннем восторге, — товарищ Сталин не нуждается в наградах, товарищ Сталин велик уже тем, что он Сталин…»
