Так вот все эти нарекания звучали в адрес режиссёров, театров и фестивалей неоднократно. Расколы и скандалы тоже случались.
Например, далеко не всем нравилась «Жизнь с идиотом» Ерофеева–Шнитке, которая в своё время была признана лучшей оперой России, – и критики наперебой писали, что это, «конечно, весьма символично». Можно вспомнить и циклопическую версию «Аиды» Дмитрия Чернякова с массовкой в 2000 человек, темой войны и толстым «чеченским следом». Ну и, разумеется, с соответствующим степени разработанности темы бюджетом.
А ещё приходит на память версия «Евгения Онегина», из-за которой разругалась с ГАБТом покойная Галина Вишневская, некогда исполнявшая партию Татьяны. «До конца своих дней я не избавлюсь от стыда за своё присутствие при публичном осквернении наших национальных святынь», – написала Галина Вишневская в открытом письме гендиректору Большого. И отказалась справлять в ГАБТе свой юбилей... Вот тогда, насколько я помню, никто не сетовал на угрозу раскола в театральной среде. Напротив, казалось, что наиболее «продвинутых» авторов театрального процесса такая перспектива даже радует. А тут несколько общих слов замминистра – и уже неподдельный испуг на лицах. Жизнь полна парадоксов.
Иными словами, получается, что яблоком раздора в ситуации с «Золотой маской» служит не та или иная постановка, а само право и возможность замминистра выступать с критикой фестиваля. То есть концепция постановки может быть любой, а вот критика нежелательна. Копья ломаются вокруг права на критику и выбора жанра высказывания.
Разумеется, право на публичную критику у министра есть, и не только по общегражданским соображениям, но и потому, что фестиваль находится на государственном финансировании: с 2002 года генеральным спонсором «Золотой маски» является Сбербанк России. А раз так, значит, имеют место стандартные отношения «заказчик – подрядчик». И если конечный продукт заказчика не удовлетворяет, то он вправе расторгнуть контракт, ничего не объясняя или же объясняя – это по желанию.
По-видимому, глубинная подоплёка конфликта в следующем. Отдельные культур-менеджеры очень хотят, чтобы театральное пространство рассматривалось обществом в советской парадигме, когда критиковать означало «запрещать» и «не пущать». Но с нынешними бюджетами и свободой действий режиссёров это, конечно, нонсенс. В СССР существовала монополия государства на культуру и любое неодобрение автоматически превращалось в зажим. Но нынешняя ситуация астрономически далека от советской. Существует огромное число мероприятий с частными спонсорами, и свои представления о красоте и истине всегда можно реализовать на опекаемых ими площадках. Поэтому свободы глас да не устанет звучать. Но, по-видимому, камень преткновения всё-таки в другом. А именно, в желании осваивать казённые бюджеты, не беря никаких обязательств взамен. Спору нет, это соблазнительная ситуация, когда всё, включая скандалы и бесконечную «актуализацию» классических сюжетов (один и тот же заезженный приём, давно переставший быть новаторским) – например, такую, при которой Онегин и Ленский дерутся пивными кружками, – режиссёры могут делать за государственный счёт, а фестивали – чествовать их достижения.
Но это противоречит законам здравого смысла. Где в природе что-то прибавляется, там что-то другое, согласно Ломоносову–Лавуазье, убавляется. Или – если перевести сказанное в моральный план – уменьшение ответственности влечёт за собой уменьшение свободы и наоборот.
Государство же не просто имеет право, оно обязано формировать свою культурную политику, в противном случае это просто не государство. Разумеется, используя при этом метод пряника, а не кнута. Так ведь об этом и речь. Разве не о переводе культуры на самоокупаемость и спонсорство шла речь все эти годы? Государство такой же спонсор, как и остальные, и имеет право выбирать направления финансирования. Поэтому обиды здесь неуместны. Просто назовём это целевыми инвестициями в культуру и обойдёмся без излишнего пафоса.
Теги: искусство , театр
Ведущий многосерийного проекта "Предатели", депутат Госдумы Андрей Луговой стал известен после того, как в Лондоне его обвинили в отравлении бывшего сотрудника ФСБ Литвиненко, которого многие считают предателем. А что такое предательство? Тому, как и из-за чего оно происходит, посвящён цикл документальных фильмов на канале «Звезда».
В 90-е годы слово «предательство» почти совсем исчезло из речи. А если и звучало, то только в бытовом и экономическом контексте - предать интересы фирмы, изменить жене. О предательстве перестали говорить в том нравственном, этическом смысле, в каком употребляли это слово раньше. Словосочетание «измена Родине» вызывало усмешки: «Какая Родина? Хватит, наслушались коммунистической пропаганды». Или: «Как тут выговоришь «предательство», когда вся страна замаралась? Сами-то кто?» Особо чувствительные и интеллигентные углядывали в «предательстве» рудименты тоталитарного языка. Слишком оно совковое, слишком отдаёт не свойственным современному обществу нравственным ригоризмом, нетерпимостью к плюрализму мнений и свободному мировоззренческому выбору.
На помощь всем наконец пришли учёные-гуманитарии. Вбросили в широкое обращение цивилизованное, умное, сближающее с Западом слово – коллаборационизм. Так столбовая дорога человечества дошла и сюда. Это ведь раньше, по темноте невежества, в России были предатели, а теперь свет просвещения воссиял, и стали предатели, как и везде, коллаборационистами.
Даже чуткие к слову и делу люди не заметили фундаментальности осуществившейся подмены. Пропустили её, искренне полагая, что ничего страшного не произошло – всего-навсего свершился переход от оценочного, идеологизированного определения к объективному, бесстрастному, научному. А что такое коллаборационизм? Сотрудничество, помощь. Простое описание действий и поступков, при котором глубинная суть уже безразлична. И тогда нетрудно представить такой диалог:
– Что же делали в годы Великой Отечественной войны на оккупированной немцами территории полицаи?
– Сотрудничали.
– Как следует называть деятельность перебежчиков, которые передавали секретную информацию американцам и англичанам?
– Это было сотрудничество, помощь в борьбе демократии с тоталитаризмом, отстаивание общечеловеческих ценностей гуманизма и свободы.
Предателей (таких, как, например, один из «героев» цикла Платон Обухов, которого в 90-е страстно защищала наша либеральная общественность) при таком подходе нет и в помине. Начинает действовать механизм оправдания вещей недопустимых и неприемлемых для любого здорового общества. С человека слагается личная нравственная ответственность за предательство. Ведь если предатель сам несёт всю полноту ответственности перед Родиной и людьми, то у коллаборациониста только своей вины нет, у него вина всегда совокупная, все его действия совершены вместе с кем-то, его всегда кто-то заставил, он всегда жертва условий и обстоятельств. Суд совести и суд людской становятся неправомочны. Раскрепощённая, освобождённая от этических оценок мысль с невероятной быстротой совершает схоластические переходы – от предателя к коллаборационисту, от коллаборациониста – к «борцу с системой», а затем и вовсе к герою.
В итоге возникает нечто нигде не виданное и не слыханное – люди не только не скрывают, но бравируют своим предательством. Они, не таясь, выступают в газетах, идут на выборы, и народ голосует за предателей, поддерживает всей душой, видит в них своих защитников, свою опору. Они становятся депутатами, высокопоставленными чиновниками, как в случае с Олегом Калугиным. Книги предателей (история Виктора Суворова (Резуна) весьма показательна) расходятся миллионными тиражами, расхватываются людьми как горячие пирожки, отравляя чувства, мысль и память народную. Поэтому стоит ли удивляться тому, что за этим переходом из предателей в герои, из-под суда в руководители вполне логично следует развал страны.
Где такое возможно? В России. Время перестройки и гласности. Эпоха «царя Бориса».
Обо всём этом, переходя от психологии и антропологии предательства (им в основном были посвящены серии, показанные осенью прошлого года) к политическим и философским обобщениям, рассказывает недавно вышедшее продолжение цикла «Предатели».
Прослеживая судьбу отдельных перебежчиков времён холодной войны, Андрей Луговой подводит зрителей к важному выводу – идейного предательства в отношении Родины быть не может. Предательство Родины во имя самой Родины, классическое объяснение своего поступка, которое пускает в ход рано или поздно каждый из предателей, – это нонсенс, бессмыслица, откровенный обман. Идеологическое объяснение всегда прикрывает уже свершившееся предательство. А между тем за актом измены стоят причины вполне прозаические – страх, жадность, глупость, карьеризм, беспринципность, стремление красиво пожить, а вовсе не романтический позыв к свободе. Пьянство, моральное разложение, блат, кумовство, отсутствие собранности и дисциплины, невежество, пренебрежительное отношение к долгу, профессиональному и гражданскому, – вот благодатная почва для формирования будущего предателя.
