Способ, каким образом Дмитрий Ливанов решил "разобраться" с РГТЭУ — детищем ректора Сергея Бабурина, столь нелюбимого настоящими прогрессистами, много говорит не только об отношении нынешнего министра образования к самой идее "университетской автономии". Но и о том, какое плохое воспитание и образование получил в "эпоху реформ" сам г-н Ливанов, и о том, насколько глубоко чужды нашим правительственным "либералам" и "прогрессистам" все эти либеральные и прогрессивные европейские мантры, на которые им сего- дня приходится официально ссылаться.
То, что нынешний министр сам является, в известном смысле, жертвой "лихих девяностых", ректорам российских вузов стало ясно уже в ходе первой официальной встречи с новым министром. Каковой обратился к ним с речью, существенную часть которой, в случае показа её по телевидению, пришлось бы заменять политкорректными звуковыми сигналами (странным образом, этот "продвинутый пользователь" "Твиттера" то ли забыл о существовании таких простых телефонных "гаджетов", как диктофоны, то ли посчитал, что никто из приглашенных не решится ими воспользоваться — и зря так посчитал). Ректоры были явно шокированы, ибо предшественник Ливанова, Андрей Фурсенко, будучи человеком хорошо воспитанным, даже с идейными противниками общался исключительно на литературном русском языке.
Когда под Новый год наши правительственные любители "айфонов" столкнулись с фактом студенческих протестов против действий министерства, первой и единственной реакцией их было раздражение и непонимание. И — желание поскорее "решить вопрос" с явно "зарвавшимися" представителями академического сообщества.
Парадоксальным образом, именно известный в прошлом политик, депутат Верховного Совета РСФСР, с самого начала 1990-х находившийся в жесткой оппозиции ельцинскому режиму, и одно из знаковых лиц известного блока "Родина" в четвертой Думе, ректор РГТЭУ Сергей Бабурин продемонстрировал в этом конфликте правильное понимание академической свободы и — государственной ответственности.
То ли потому, что помнил ту обстановку последних советских лет, когда он — двадцати восьми лет от роду — стал едва ли не самым молодым в СССР деканом юридического факультета родного ему Омского университета. То ли потому, что даже в "лихие девяностые" он занимался не новым русским бизнесом — бессмысленным и беспощадным, не выживанием только, а — чистой политикой: причем, в качестве ее субъекта, а не объекта.
Единственный из ректоров вузов, попавших под горячую руку нашего стального министра, он прямо и недвусмысленно, а главное — гласно, оспорил сомнительную для всех процедуру так называемого "мониторинга". Более того, он предложил открыто — в суде — разобраться с тем, каким образом "министерские" заварили всю эту кашу. Именно взаимная поддержка ректора РГТЭУ и его студентов, их готовность к публичному протесту против несправедливости продемонстрировали — сделали их, по сути, единственными законными носителями идеи университетской автономии.
Все остальные ректоры (далеко не последних вузов!) предпочли по-тихому договориться об исключении их университетов из "чёрного списка" Минобрнауки; и сама относительная легкость этого исключения многое говорит о серьёзности критериев пресловутого министерского "мониторинга". Ни о каком публичном выражении солидарности с единственным "буйным" ректором речи не шло.
Все остальные студенческие советы также предпочли не солидаризоваться с протестовавшими студентами РГТЭУ.
Мэрия столицы также сделала вид, что студенческие волнения в одном из крупнейших вузов города ее никак не касаются. Подобной политической скромности нельзя было бы ожидать от городских властей Лондона, Мадрида или Парижа. Что не может не радовать всех сторонников нашей политической самобытности, нашей не-европейскости.
Зато вожди "креативной оппозиции" с готовностью поддержали протест студентов РГТЭУ: Удальцов и Навальный не мечтали даже о подобном новогоднем подарке.
Если бы еще назначенному Министерством "чистильщику" дорогу в ректорский кабинет стала пробивать московская полиция, то "дух Сахарова" мог бы просто торжествовать.
Однако важно подчеркнуть, что сам С.Н. Бабурин непосредственно перед наступлением Нового года обратился к протестующим студентам и сотрудникам с предложением приостановить акцию на время новогодних праздников. То есть, именно он предпочел не доводить дело до приезда камер иностранных корреспондентов, демонстрации на весь мир новогодних столкновений протестующих студентов с полицией, "болотного" восторга и всего того политического бреда, к которому вели действия Д.В. Ливанова сотоварищи.
Поэтому Бабурина, в итоге, можно признать ответственным политиком и гражданином, а действующего министра образования — административным спонсором протестных действий, вольным или невольным. Вообще говоря, поверить в то, что национал-патриотический "тяжеловес" согласится быстро собрать вещи и покинуть ректорский кабинет только потому, что этого захотел какой-то там "образованец", мог только полный политический идиот.
Всем другим было заранее ясно, что человек, который в 1991 году проиграл упорную борьбу за пост председателя Верховного Совета Р.И. Хасбулатову только из-за того, что последнего всеми средствами поддержало горбачевское руководство, и который в 1993 году был одним из самых активных участников защиты тогдашнего конституционного строя — выдержав все, вплоть до ареста, ментовских побоев, прямой угрозы (попытки) расстрела и, наконец, тюремного заключения; не может воспринимать тупое административное давление так же, как среднестатистический постсоветский ректор, то есть — хотя бы внешне — покорно.
Ректор С.Н. Бабурин явно слишком высоко ценил принцип университетской автономии, отказываясь принимать во внимание внутриполитическую реальность родной страны: он позволял себе не только публично прославлять в 2008 году решение президента Д.А. Медведева о признании Абхазии и Южной Осетии, но и не менее публично осуждать в 2011 году решение того же президента о поддержке известной резолюции ООН, давшей зеленый свет англо-французской интервенции в Ливию, превратившей некогда процветающую страну в зону войны всех против всех.
В том же 2011 году, после грязного убийства Муамара Каддафи, в вестибюле РГТЭУ был выставлен стенд с портретом погибшего почетного профессора РГТЭУ и некрологом.
А в октябре 2012 года тот же неугомонный Бабурин, среди прочего, возглавляющий общественный Комитет солидарности с народами Ливии и Сирии, провел в своем университете "круглый стол" на тему "Ливия без Каддафи: год спустя", с выводами которого вряд ли мог согласиться нынешний премьер.
Очевидно, что проверять Бабурина на соответствие его своему собственному политическому образу не стоило — его реакции были заранее ясны.
Если же чьей-то целью было провоцирование политического протеста и, впоследствии, развитие политического кризиса — тогда действия министра образования обретают какой-то смысл. Как известно, правильно организованные административные благоглупости провоцируют и спонсируют протестные настроения гораздо эффективнее, нежели действия самых отъявленных оппозиционеров.
Есть в вопросах уничтожения РГТЭУ и увольнения его ректора не только внутриполитическая, но и внешнеполитическая составляющая.
Ведь это Бабурин, бывший в 1990-е годы одним из самых красноречивых сторонников как вступления России в совет Европы, так и того, что сегодня зовется "евразийской интеграцией", поддерживал и поддерживает свои особые отношения со многими ведущими политиками и государственными руководителями многих стан СНГ, включая даже и весьма трудных для Кремля переговорщиков. Его политическое прошлое позволило ему играть серьезную, хоть и неофициальную, роль в отношениях как с Абхазией, Южной Осетией и Приднестровьем, так и с Сербией, Ираном, Сирией, Кубой и другими латиноамериканскими странами.
Возможно, более скандальное увольнение Бабурина с поста ректора должно, в сегодняшних условиях, послужить для всех этих раздражителей Запада достаточно ясным сигналом, свидетельствующим о глубинных и резких изменениях во внешнеполитическом курсе РФ. Хотя определение внешней политики РФ относится к конституционным прерогативам Кремля, а не кабинета министров, и никаких резких пируэтов на международном направлении, на самом деле, не ожидается.
Но что с того, что этот сигнал, вольно или невольно посылаемый вовне министром Д.В. Ливановым — очевидно ложный? Тем больше от него вреда: ибо, к сожалению, в мировой политике принято обращать достаточно пристальное внимание не только на официальные заявления уполномоченных лиц, но и на неофициальные сигналы и действия лиц, формально никем не уполномоченных.
