Революция и гражданская война в Туве проходили так же, как и везде в Сибири — были и большевики, и колчаковцы, и сами за себя воюющие партизаны. Победили большевики, в правительстве ТНР (Тувинская Народная Республика) рядом сидели тувинцы и русские; среди героев гражданской войны был грузин Сургуладзе.
В 20-е–40-е годы Тува, экономически и политически явно завися от Советского Союза, формально сохраняла независимость. На картах мира крохотный Кызыл обозначали такой же жирной точкой, как и Москву, Берлин, Париж… В годы Великой Отечественной обязательного призыва из Тувы не проводилось, русские и тувинцы шли на фронт добровольно; население собирало деньги на строительство танков, слало солдатам мясо, валенки.
Официально Тува вступила в состав СССР в 1944 году, на двадцать с лишним лет позже всех остальных республик.
По-настоящему крупная волна миграции в Туву пришлась, как, впрочем, и во многие другие сибирские регионы, на конец 50-х — начало 60-х годов. В республике нашли асбест и кобальт, построили комбинаты, открылось множество предприятий, был разработан угольный бассейн.
Помню, как помпезно отмечали «сорокалетие Советской Тувы» в 84-м. Руководство сообщало, насколько далеко шагнула республика за последние десятилетия. Все радовались, правда, пряча в душе тревогу.
Дело в том, что как раз в то время у тувинского населения, становясь всё явственней, начала проявляться агрессия по отношению к «некоренным». Случались драки среди молодёжи, в итоге которых «некоренные» частенько попадали в больницу или морг с ножевыми ранениями; некоторые тувинцы постарше рассуждали: надо бы отойти к братской Монголии. Вместе с возрождением древней национальной культуры тут как тут проявился и национализм. Появились сёла, в которые русским (всё-таки буду так называть всё некоренное население) заезжать стало опасно. Или проткнут колёса у машины, или стёкла побьют, или сотворят ещё чего хуже…
Вообще-то, конечно, агрессия была срежиссирована, подогреваема, и некоторая доля вины есть на самих русских в том, что случилось.
Население столицы республики, Кызыла, на две трети было «некоренным». Из пятнадцати школ — всего две национальные, а в остальных училось по два — три тувинских ребёнка в классе. Въезд тувинского населения не приветствовался, да и наверняка сдерживался. Произошло неофициально такое разделение: основной массе тувинцев — районы, основной массе русских — город. И тогда в городе время от времени стали появляться ватаги молодняка из чисто национальных районов, которые более всего и наводили страх на кызылчан.
Отношение русских к тувинцам как к меньшим братьям, естественно, их раздражало. Хотя старики, проведшие там жизнь, относились иначе. Например, моя бабушка, Валентина Мартемьяновна Шаталова, родившаяся в Туве в 1922 году, никогда о тувинцах плохо не отзывалась, умела объясниться с ними на их языке, знала особенности их национального характера; следующие же поколения были воспитаны совсем иначе…
Настоящее обострение проблемы произошло (как и во многих районах СССР) в самом конце 80-х, а достигло апогея во время так называемого «парада суверенитетов». Этот «парад» обернулся тем, что в Кызыл из районов потекли потоки беженцев (действительно беженцев, перепуганных, с самым необходимым скарбом, бросивших родные избы на произвол судьбы); их жалобы напоминали рассказы не выдержавших тяжёлой и жестокой осады.
Надо отметить, что часто русские и тувинцы в деревнях селились так — половина деревни была русской, а половина — тувинской. Причём русское поселение появлялось раньше, а затем к нему пристраивалось тувинское… Сейчас русские (старообрядческие) деревни остались лишь на самом востоке, вдоль течения Ка-Хема (Малого Енисея).
После районов пришёл черёд и Кызыла. Выдавливание «некоренных» было и явным (избиения, а то и убийства, оскорбления и т. п.), и слегка завуалированным (сокращения на работе, замена национальными кадрами, отказ в приёме на работу). В итоге большая часть русских, читай «некоренных», выехала из Тувы (Республики Тыва, как официально она теперь именуется).
Конечно, коренное население искусственно направляли против русских некоторые политики, разжигали агрессивность под лозунгом национального самоосознания, добиваясь тем самым поддержки, большинства голосов на выборах. Вдобавок — именно в конце 80-х в Туву зачастили туристы из Прибалтики… Кстати сказать, этот край всегда привлекал внимание путешественников и туристов — горные реки, по которым спускались байдарочники, горы и скалы для альпинистов, фантастической красоты природа… Но вот в последние годы поток туристов не особо велик, хотя вроде бы всё для них там приготовлено, предусмотрено, — боятся, наверно…
Я был в Кызыле два года назад. Центр города внешне не изменился, за исключением того, что теперь, судя по лицам прохожих, чувствуешь: да, нахожусь в столице национальной республики. На южной окраине города, за белыми панельными девятиэтажками, раскинулся многокилометровый «шанхай» — дощатые будочки, где, как мне объяснили, живут приехавшие из районов тувинцы, точнее — те, кто опоздал купить по дешёвке квартиры у уезжающих русских.
Жить в районах, говорят, невозможно, — совхозы (в основном животноводческие), как и везде, распустили; сначала был съеден крупный рогатый скот, а потом и бараны; сейчас на кызылском рынке лежит в основном тёмно-красное, с толстыми волокнами мясо обитающих высоко в Саянских горах сарлыков (разновидность яков), которое нужно очень долго варить, иначе не разжуёшь… Предприятия закрылись, строительство жилья прекратилось, даже на ТЭЦ работать некому, и зимой, в частый здесь сорокаградусный мороз, людям в квартирах несладко. Недавно закрылся и молокозавод, пьют теперь завозное молоко из пакетиков компании «Вимм-билль-данн».
А что же выехавшие из Тувы русские (украинцы, евреи, белорусы, немцы, татары, буряты)? В основном они осели поблизости, на юге Красноярского края и в Хакасии. Заполонили города и городки, посёлки, сёла, деревни. Их не любят, как и везде не любят чужаков, тем более что интеллектуально выходцы из Тувы (может, оттого, что отправлялись туда некогда люди активные, образованные, умные) выше большинства местного населения. Например, в руководстве Хакасии очень много «тувинцев» (так здесь называют таких приехавших).
Вдобавок к ним туда же, на юг Красноярского края, ринулся почти в то же время поток с Севера — из Норильска, Дудинки, Енисейска (тоже люди не вялые). Работы, жилья на всех, конечно, не хватает. Ещё недавно маленький (тысяч семьдесят населения), состоящий чуть не наполовину из пенсионеров, уездный Минусинск в последние годы (причём — резко) увеличился почти вдвое, забурлил, засуетился… Плюс к городу то же самое и в близлежащих сёлах… Это, конечно, процесс нездоровый, рождающий новый очаг напряжённости…
Многие, наверно, помнят телерепортажи из деревень и сёл центральной России: у местного русского населения происходили чуть ли не побоища с русскими же переселенцами из Киргизии, с Кавказа… Не исключено, что ещё одна людская волна с любой из четырёх сторон света (а это вполне реально) спровоцирует такие побоища и на юге Красноярского края…
И ещё об одной проблеме — о проблеме более чем активного притока сельского населения в города.
Помещики (после реформы 1861 года), затем советская власть, теперь вот демократическая, каждые по-своему старались удержать крестьян на земле. Сталину это удалось лучше других: он просто вернулся почти к крепостничеству, — отнял паспорта.
Как я убедился, большинство деревенской молодежи не хочет жить на своей родине, точнее — хочет жить в городе. Одним это удаётся, другим нет, но пробуют уехать практически все. И тех, кому не повезло, без преувеличения можно назвать «внутренними эмигрантами», они как правило не работают (да и работы сейчас в деревне негусто), многие воруют и пьют.
Но если бы дело было только в одной параллели: деревня — город. Сейчас как, кажется, никогда создан культ столицы — блещущей огнями, сытой, веселящейся круглые сутки Москвы. Любой телевизионный канал, включая и центральные, общероссийские, ориентирован в первую очередь на москвичей. И, естественно, молодёжь, да и люди постарше едут попытать счастья в этот райский оазис, где их на каждом шагу поджидают люди в погонах.
Можно, конечно, возразить, что это было всегда, испокон веку мчались «в Москву за песнями», но, я уверен, не так массово. Никогда не создавалось такого разрыва между столицей и остальной страной, никогда Москву не рисовали столь пошло-нарядной, ежедневно праздничной, тусовочной.
Вообще, мне кажется, в последнее время происходит как бы сужение, съёживание населённой территории России. Веками обживаемые регионы Русского Севера, Сибири, Дальнего Востока обезлюдевают. Понятно ещё, когда покидают поселения, подобные Норильску — искусственно созданные, никак не приспособленные самой природой к жизни. Но оставляются и места, где селились, по своей воле, ещё в XVI веке, а то и раньше.
