Появление гения, с одной стороны, обусловливается появлением нового жизненного материала и новых художественных целей, определяемых в глубине вступлением в жизнь новых слоев населения или какой-нибудь мощной передвижки социальных слоев. Но вместе с тем новая эпоха не сразу находит своего гения. Можно всегда найти его предшественников, маленьких, средних и очень крупных работников, подготовлявших ему почву. Можно сказать с уверенностью, что Гете был бы немыслим без Лессинга и Клопштока, а Лессинг и Клопшток без предварительной работы десятков выдающихся интеллигентов пробудившейся к жизни немецкой буржуазии. Можно с уверенностью сказать, что Пушкин не явился бы во всем блеске своего гения, если бы до него не было и Державина, и Жуковского, и многих других, гораздо меньших по калибру.
К тому же мы представляем из себя государство, основанное впервые на глубоком знании социальных законов, государство, желающее максимально вмешиваться в царство случая, вносить повсюду максимальный порядок. И сами гении, если таковые появятся, и те, окружающие их, второстепенные, но тем не менее значительные таланты, которые вместе с ними создают эпоху, – явятся тем легче, чем яснее будут намечены их пути нашей общественностью, чем больше облегчены будут им трудности борьбы и достижений.
С этой точки зрения Союз Революционных Драматургов может сыграть большую роль. Он так широко захватил всю пишущую для театра братию, что вряд-ли мимо него пройдет хоть одно крупное дарование; вступивши же в его среду, это дарование сразу найдет моральную и эстетическую поддержку, останется в среде напряженной мысли, направленной к разрешению драматургических проблем, очутится в лаборатории, где постоянно возникают, обсуждаются, отвергаются или исправляются попытки создать потребные нашему времени произведения.
Никоим образом не могу сказать, чтобы уже сейчас в потоке драм, которые проходят через Союз, не было вещей, заслуживающих постановки, вещей безусловно талантливых. Конечно, все еще заметно некоторое отсутствие мастерства, т.-е. понимания всех сторон театра, понимания театра, как инструмента. Конечно, бывает так, что идеологии приносится в жертву театральность или, наоборот, жажда скорее овладеть театральностью – приводит к неряшливости в отношении идеологическом. Конечно, есть вредный уклон, есть в Союзе люди, которые не верят в театральные новаторства и которым кажется, что новое вино надо лить целиком в старые меха. Есть даже и такие, которым эффектность старого театра, сдерживавшаяся хоть хорошим вкусом и традицией, кажется единственно важной вещью и которые поэтому с легким сердцем готовы вступить на путь трескучего театра, ссылаясь на то, что ныне-де революция, и пишем мы для широкой публики. С другой стороны, сознание именно этой взволновавшей все круги революции, поставившей над всем знак вопроса, заставляет драматургически незрелых, но политически передовых членов Союза подчас с упорством заявлять: моя пьеса идеологически выдержанная; вы говорите, что она плохо звучит для театра, тем хуже для театра, значит, театр надо переделать, а не пьесу.
Конечно, было бы очень хорошо, если бы при этом театру ставились новые высокие задачи в силу опередившего его мастерства, но на самом деле очень часто случается, что автор еще не дорос до театра. Хорошо, когда Бетховен говорил: «тем хуже для скрипки!» в ответ на замечание, что вновь написанный им концерт неисполним на ней. Будущее показало, что исполнение возможно и обогащает инструмент. Но плохо, когда ученик, написав какие-нибудь нотные каракули на заявление артиста, что этого сыграть нельзя, сердится на артиста и на его инструмент.
Такого рода явления иной раз мы наблюдаем в недрах нашего союза. Мы знаем, что и критериев у нас еще вполне точных не выработалось. Очень часто одна и та же пьеса кажется одним идеологически и формально совершенно приемлемой, а у других вызывает отрицательное отношение. Все же это не мешает тому, что Союз Революционных Драматических Писателей наметил правильный путь работы. Распространение его филиалов на Ленинград и провинцию можно только приветствовать. Он усилится, он улучшит свои методы взаимопомощи, он организует настоящий подход к коллективной работе, т.-е. к братской взаимоподдержке драматургов, не только в их бытовых нуждах, но и в самом их творчестве.
Союз Революционных Драматургов будет, кроме того, очень важен, как спайка с самими театрами. Этого Союз пока еще не достиг, но он ставит себе задачей связаться с артистами и режиссерами, учиться от них более тонкому пониманию театра, как инструмента, для которого драматург пишет, а с другой стороны, постараться пронизать их теми новыми идеями драматургии и теми новыми социальными запросами, которые эта драматургия вынуждена поставить в театральной форме.
Есть еще и другая форма связи с театром. Необходимо известное воздействие союза Революционных Драматургов на самое составление репертуаров. Было бы, конечно, явной ошибкой, если бы Союз Революционных Драматургов, пользуясь своими связями в советском и партийном порядке, стал бы навязывать театрам разный вздор, было бы нехорошо, если бы он навязывал театрам даже талантливые вещи, но совершенно не находящиеся в средствах данного театра. Но Союз Революционных Драматургов никогда не позволит себе этого. Однако, он знает, что академические театры дремлют в отношении репертуарном. Правда, мы слышим от академических театров запросы «дайте нам хорошую пьесу!» – Но Союз Революционных Драматургов и хочет ее им дать. Очень скоро прекратятся эти явления, когда театры пьесы «просят» и не ставят революционного репертуара, потому что якобы на запрос их нет предложения. Предложение уже организуется. Портфель революционных драматургов далеко не пуст.
Надо также ускорить процесс приближения левых театров к нашей центральной задаче, к осуществлению социально-значительного театра. Трюкизм есть порождение упадочной буржуазии. Его место в цирке, в мюзик-холле. Он может появиться и в театре, но как малозначительный, случайный элемент. На первом плане должно встать острое наблюдение жизни, синтез типов и типичных социальных положений, процесс самопознания революции и познания ею окружающей среды, выработка разящего оружия, ловко направленной тонкой сатиры, а не аляповатого фарса, выработка возвышающих публику, напрягающих тонус ее нервов, зовущих к подвигу положительных типов и образов, а не условно сантиментального сахарина и барабанно-ходульного героизма. Надо, чтобы левый театр понял, что социальный тип выростает из социальной среды, и что сцена должна изображать типичное в среде, что декоратору (живописец или конструктивист – и тот и другой равно допустимы) надо показать ту типичную среду, те вещи, в которых отражается соответственный человек, и которые формируют соответственного человека. Футуристический лжепредметный стиль должен быть постепенно, довольно-таки беспощадно, вытравлен из левых театров. Мы сошлись с Мейерхольдом на лозунге от био-механики, как частного и приготовительного класса, к социо-механике, как настоящей социально-психологической подготовке актера к его художественно-познавательной и художественно формирующей волю публики роли. «Психологии» бояться при этом нечего. Мы под психологией разумеем не средне-вековую «душу», а привычную складку организма, происходящую вследствие давления социальных причин и обусловливающую собою характер поведения данной индивидуальности при тех или иных жизненных условиях. Понимание социального характера и нашего собственного и всех окружающих нас друзей, равнодушных и врагов, есть основная наша задача в области искусства.
Надо помнить, что даже роман или повесть, поэма или лирика легче могут впасть в самонаблюдение, в рассказ о том, что происходит в «душе», чем театр, у которого нет иных средств, кроме об'ективных, кроме слов, мимики, жестов, костюма, декораций, характеризующих среду и т. д.
Очень часто, так называемые, правые театры сопротивляются постановке пьесы не потому, что она революционна (а в этих театрах порою еще гнездится известная политическая отсталость), не потому, что она слишком тенденциозна (а театры эти еще склонны украдкой кадить фимиам чистому искусству), а потому, что она «недостаточно художественна», при чем забывают, что начать новую театральную эру надо во что бы то ни стало, хотя бы и не сразу шедеврами. Очень часто привычки режиссуры и актеров оказываются шокированными новой формой, например, попытками драматурга создать пьесу без любовной интриги, как у Белоцерковского, без сквозного действия, через центральные фигуры, создать как бы значительные серии картин или сюиты социальных положений в конце-концов, ярко характеризирующих какое-нибудь широкое социальное явление. Подобное расхождение между привычками театра и новыми попытками драматургии надо во что бы то ни стало устранить. Очень часто актер попробовав осуществить новую задачу, найдет в ее осуществлении много радостей и расширит свою палитру.
