В 1914 г. эта великая война началась. Вышла она оттуда же, из этого же самого юго-восточного угла Европы, с Балканского полуострова. Конфликт между Австро-Венгрией и Сербией дал точку отправления для дальнейшего развития событий, и мы видим теперь, как новый поворот в европейской и мировой бойне, а вместе с тем начало нового поворота в мировой истории опять получает свою точку отправления на Балканском полуострове, где, повторяю, сосредоточены в уменьшенных размерах все язвы капиталистического мира.
В первый момент войны мы наблюдали в центре событий Сербию.
Чудовищное превосходство Германии и Австро-Венгрии, которые в своем союзе казались непобедимыми, сказалось прежде всего на разгроме Сербии. Казалось, что Болгария, наймит центральных империй, отныне становится господствующей страной на Балканском полуострове. Но теперь мы видим, что в отпадении Болгарии получил свое яркое выражение крутой поворот судеб империалистической бойни. В первую эпоху войны господство Германии возрастало непрерывно, и она приучила весь мир верить в незыблемость ее военного и империалистического господства. Ее превосходство определялось превосходством ее капиталистической техники. Создавая несравненные машины массового истребления, она уравнивала своей машиной милитаризма – больше, чем уравнивала! – численность и богатство своих врагов.
В другом лагере только Франция имела централизованную армию с военными традициями. Англия вынуждена была заниматься военной импровизацией, т.-е. создавать армию из ничего. Вот почему весь первый период войны протекал под знаком превосходства Германии. Ее военная промышленность, более кастовая организация германского дворянства, большая дисциплинированность, интеллигентность германского народа, – все это в соединении создавало такую машину войны, перед которой пасовали объединенные силы Франции, Италии, России и других более мелких союзников. Затем с большим запозданием выступили С.Ш. Америки, без большой армии, но с могущественной техникой.
К этому моменту чудовищная машина германского империализма уже изнашивалась, и прежде всего изнашивались рабочие силы и фабрики истребления; с другой стороны, экономическая и военная мощь Америки росла и развивалась за счет разрушения Европы, и в решительный момент Соединенные Штаты обратили свою военную мощь против Германии. Почему это случилось? Первые три года войны Америка стояла в стороне, американский Шейлок поставлял Европе орудия и средства истребления, и только когда германская подводная война поставила под угрозу американскую торговлю со странами Согласия, американский Шейлок потребовал создания внутреннего рынка для пушек, снарядов, винтовок, которые скоплялись на побережье Америки, так как вывоза в Европу не было. Вот где возник последний толчок, развитый американской дипломатией, бросившей Америку на путь новой авантюры, вот на основе чего Америка сыграла огромную роль в развитии европейской войны. Правда, в Германии было тупоумное юнкерство, которое по недомыслию приветствовало вступление Соединенных Штатов в войну. Мы покончим одним ударом со всеми врагами (т.-е. с мировыми конкурентами), – говорили они, но они просчитались. Чудовищная по своим силам американская машина была колоссальна и по своим запасам, и это поняли только те люди, которые отдавали себе отчет в характере совершающихся событий, сохранили ясный, трезвый, политический взгляд и оценивали события под углом зрения исторического материализма. Теперь, когда мы, марксисты, оглядываемся на пройденный путь и рассматриваем программы, которые развивали империалисты, их лакеи – демократы и лакеи их лакеев – шейдемановцы, реноделевцы, – мы видим, что эти 4 года усеяны не только трупами рабочих, погибших в этой борьбе, но и трупами разных программ, планов и теорий.
В мировом перекрестном огне выжила только одна программа – программа тех людей, которые не утратили своих пяти чувств. Можно сказать, что только мы, материалисты, видели природу событий и правильно предсказывали их исход. История идет, может быть, против нашего желания, но по той линии, которую мы начертали. И хотя на этом пути принесено много жертв, конец его будет тот, который был предвиден нами: крушение всех богов империализма и капитализма. История как будто задалась целью дать последний, наглядный урок человечеству. Трудящиеся были как будто слишком ленивы, неподвижны и нерешительны. Разумеется, мы не имели бы этой войны, если бы мировой рабочий класс нашел в себе в 1914 г. достаточно решимости, чтобы выступить против империалистов всех стран. Но этого не произошло – рабочий класс нуждался в дополнительном жестоком уроке истории. И вот она вывела на арену самую могущественную, самую организованную страну и дала ей подняться на небывалую высоту. Германия диктовала всему миру свою волю через жерла своих 42-сантиметровых орудий. Она поработила, казалось, на неопределенное время всю Европу, она отхватила огромное пространство от Франции, своими бесчисленными подводными лодками она подкапывалась под морское владычество Англии; казалось, что господство Германии упрочилось на целые поколения, если не навсегда. История, которая послала несравненное могущество капитализму Германии, как будто сказала рабочим Германии: вы – рабы, вы не осмеливаетесь поднять ваши головы, раскрепостить ваши шеи из-под гнета капитализма. Глядите, этот капитал, вооруженный продуктами вашего труда, он, который господствует над всем миром, завтра будет господствовать над всеми остальными планетами, и нет конца его могуществу. – А затем та же история, подняв германский империализм на головокружительную высоту и загипнотизировав сознание масс, свергает его с катастрофической быстротой в пропасть унижения и бессилия, как будто говоря: вы видите, как он разрушен, подчищайте же остатки его со всей Европы, со всего мира. – Вот что говорит история.
Мы пережили ужасную эпоху неограниченного господства германского империализма. Мне как-то довелось во ВЦИК вспомнить один мелкий эпизод, связанный с тем, как представитель всесильной Германии говорил с иронической, злорадной интонацией о «могущественной России». Тем, как он произнес эти слова «могущественная Россия», он прозрачно сказал следующее: «вот вы, почти 200 миллионов русских, когда-то считались могущественной державой, а теперь очутились под нашей пятой, и мы вам диктуем свою волю».
Между тем, несмотря на это, ни в ком из нас нет сейчас ни капли злорадства по поводу того, что Германия переживает колоссальную катастрофу.
Мы будем преисполнены радости в тот час, когда эта катастрофа станет уделом милитаризма и капитализма в целом, и когда приговор истории будет приводиться в исполнение не англо-французскими и американскими пушками, а пушками восставшего революционного пролетариата. Мы знаем, что сейчас, пока, дело идет о перемещении сил из одного лагеря в другой и, как сказано в письме Владимира Ильича,[7] катастрофическое ослабление Германии может и должно в ближайшие дни, недели, может быть, при худом ходе событий в ближайшие месяцы, привести к росту сил, наглости, хищничества англо-французского и японо-американского империализма. Один нам так же враждебен, как и другой, и сейчас, даже при радикальной перемене международной ситуации, мы так же далеки от союза с побеждающим англо-французским империализмом, как далеки были еще вчера от союза с германским. Мы остаемся независимыми на обоих флангах, как самостоятельная сила, как отряд грядущей пролетарской мировой революции. Мы говорим: пусть англо-французские и японо-американские вершители судеб не трудятся «расширять победу», как выражался фон-Кюльман в Брест-Литовске. История еще не сказала своего последнего слова: судьбу народов определяют не только договоры.
Если мы серьезно относимся к договорам и обязательствам, которые мы заключаем, то в то же время мы должны сказать, что судьбы народов как Германии, так и Украины, Польши, Балтики и Финляндии не могут зависеть от документа, написанного в известный момент политического развития.
Новые силы развиваются внутри самой Германии и за ее пределами, и мы не сомневаемся, что близок тот час, когда Брест-Литовский договор будет пересмотрен этими силами, стремящимися к власти.[8] Носителем этой силы в Германии является рабочий класс. Тот факт, что капитулировавший абсолютизм Германии обращается в народный парламентаризм – означает крах тех его продувных дельцов, которые были на вершине, и тех, которые им прислуживали. Если у нас полтора слишком года назад, в феврале 1917 г., появившимся у власти кадетам вместе с с.-р. и меньшевиками, совершенно свеженьким, только что сошедшим с баррикад, понадобилось всего-навсего 8 месяцев, чтобы израсходовать и износить до дыр свои силы, свою репутацию и освободить свое место, – то германским Церетели понадобится для этого не 8 месяцев, а 8 недель. Вот почему, когда нашу Советскую власть спрашивают, – а у нас имеют основание спрашивать, – как она оценивает те перспективы, которые открываются перед Германией, и что она думает о судьбе Брестского договора, то Советская власть отвечает, что само германское правительство заявляет о своей неспособности в нынешней обстановке – и мировой и внутренней – справиться с положением дел.
