Эта до предела сжатая история войны неопровержимо рассказывает о том, что фашизм, несмотря на все свои временные военные успехи, захват земель, зверства и террор, никогда не одерживал побед ни над идеей революции, ни над личностью советского человека.
Фашизм убивал, фашизм мог завершить процесс растления мещанина, мог купить предателя, но он ни разу не одержал победы над советским человеком, бойцом и революционером. Эта история, написанная в лагерях и казематах, в тюрьмах и чудовищных застенках, — история сплошных поражений фашизма, нескончаемая цепь проигранных им битв. Не потому ли так бесновались палачи; не потому ли «мастера» гитлеровских застенков раныпе других, раньше профессиональных солдат и генералов ощутили неизбежность грядущего поражения?!
Эта книга должна по справедливости стать рядом с многотомной, фундаментальной историей Великой Отечественной войны, как волшебный кристалл, освещающий ее страницы дополнительным человеческим светом, или, если угодно, как лупа, сквозь которую грандиозные события войны видны еще отчетливее, в более близком, простом и влекущем свете.
Когда-то Дидро, враг выспренности, в рассуждениях о драматургии отстаивал право человека говорить перед смертью высоко и возвышенно. Эта мысль справедлива и сегодня, спустя века! Предсмертным письмам в высокой степени присущ возвышенный строй мыслей, их гордый, высокий полет. Именно мыслей, а не литературного слога. Напрасно мы искали бы здесь некую специальную литературную возвышенность или неумышленную эстетизацию смерти. Ни тени этого нет в книге, о ком бы ни шла речь-о юноше, которого война подняла со школьной скамьи; о закаленном бойце-коммунисте; о мечтательной девушке, которой вчера еще жизнь казалась безоблачной и доброй. Письма буквально потрясают своей простотой — проще, достовернее не бывает, разве что только молчание может сравниться с этой простотой. Но молчание трудно передать будущему, а письма сохранились, и простота их необыкновенна. В них самыми короткими, самыми прямыми путями выражены любовь и ненависть, вера в будущее и жажда жизни.
Можно с уверенностью сказать, что предсмертные письма, собранные в таком многозвучии, становятся зеркалом жизни поколений, пробным камнем и характеристикой общества, воспитавшего героев. Ибо в них, как ни в чем другом, ярко выражены массовый характер героизма и нравственные начала общества. Это может показаться чудом, но во всех предсмертных письмах — во всех до единого! — нет не только печати обреченности, нет и тени этого почти неизбежного перед лицом близкой смерти душевного состояния. Жажда жизни есть — огромная, всепоглощающая, осмысленная, но нет и тени обреченности.
Как они хотят жить! Как нежно и преданно они любят близких — матерей, отцов, детей, жен! Как зримо встают перед ними картины счастливой довоенной жизни, часы близости, годы доверия, общие мечты! Как отчетливо — хоть и мысленно — видят они будущую жизнь, счастливую будущую жизнь, в которой им не суждено жить! Как тонко, умно ощущают они связь своей единственной жизни и жизни народа, свою ответственность за общую жизнь и свой гражданский долг!
Только постигнув все это, поняв полноту их человеческого существования, можно до конца объяснить себе и другим спокойный тон большинства писем, непостижимую мудрость двадцатилетних, их оптимизм, их горечь и гневную скорбь. Невозможно без волнения читать строки, в которых юноши и девушки, обреченные на смерть, учат выдержке и спокойствию отцов и матерей, стараются облегчить их страдания, приобщить их к высокому миру своих революционных идеалов. Они, совсем юные, пишут о том, что человек смертен и все дело в том, чтобы прожить жизнь достойно, честно, отдать ее всю людям, народу, стране, борьбе за коммунизм. Так в этих предсмертных письмах с неоспоримой точностью и силой выражено единство личности и народа.
Спектакли и фильмы смотрятся сразу сотнями людей, словно бы мы сошлись на вече, где можно смеяться, плакать, аплодировать, но произносить речь дано одному автору и его помощникам — актерам. А книги мы читаем в одиночку, оставаясь какое-то время один на один с жизнью, запечатленной на их страницах. И все же есть такие счастливые книги, которые дарят тебе, от страницы к странице, непрерывную радость общения с людьми, ощущение слитности с жизнью народа, книги, которые разрушают стены, отделяющие тебя от мира.
Такова книга «Говорят погибшие герои». Кажется, о многих из них ты уже знаешь почти все, прочел о них документальные повести и исследования: но вот в который раз прочитано короткое предсмертное обращение, всего несколько строк, и уже трудно оторвать глаза и от краткой биографической справки и от простой, давней, плохо сохранившейся фотографии.
Я не хочу предвосхищать того, какие чувства будет вызывать у каждого читателя эта книга, не хочу цитировать — вырывать строки из этих уникальных и равных по мужеству и величию духа текстов:
пусть читатель сам пройдет этой гордой и горькой дорогой. Хочу только коротко сказать еще и о других мыслях и наблюдениях, которые разбудила во мне книга.
На ее страницах складывается не только история, но и география Великой Отечественной войны. Голоса героев звучат на равнинах России, доносятся из окопов Подмосковья, из звенящих стужей блиндажей, из безвестных лесных могил, из Аджимушкайских катакомб в Крыму, из гитлеровских тюрем Белоруссии и Украины, из гестаповских застенков Будапешта и Берлина. В этих голосах живет и будет всегда жить гневный набат антифашизма и как приговор расизму — интернационализм героев. Сыновья и дочери многонационального Советского Союза — русские и украинцы, белорусы и латыши, татары и евреи и многие другие — едины в своей преданности коммунизму, в священной ненависти к врагу.
В этой книге мы не раз сталкиваемся с высокими примерами коллективного подвига или коллективного героизма, о котором писал в 1925 году Луначарский, справедливо утверждая, что этот героизм исходит из коммунистического начала. Мысль Луначарского глубока и плодотворна. Коллективное начало стало естественной основой всей нашей жизни, коллективный героизм — высшей формой героизма вообще и выражением самой сущности нашего общества. Сама пролетарская революция была величайшим в мировой истории проявлением коллективного героизма. Не смена кабинета, не дворцовый переворот, а ломка, взрыв одряхлевшего социального строя, изменение самих условий жизни, уничтожение эксплуатации человека человеком. Такого рода всемирно-историческая ломка, изменение всех условий жизни, могла быть только результатом подвига миллионов. И все дальнейшее строительство должно было стать делом миллионов, иначе оно превратилось бы в фикцию, в мечту немногих. Коллективизм стал важнейшей чертой нашей жизни, ее сущностью, проявляющейся с разной степенью интенсивности и в военном подвиге, и в научных исследованиях, и в покорении космоса.
Мир подвига неисчерпаем, и все в нем связано крепчайшими нитями: прошлое и настоящее, настоящее и будущее, кровь, пролитая за победу, и горячая, беспокойная, живая кровь подвига мирных дней. Об этом мы тоже должны помнить. Есть волнения и восторг, к которым нельзя привыкнуть, которые не бывают ни серыми, ни будничными. И есть пути, которые не бывают проторенными, — это пути подвига. Это стало особенно очевидным с тех пор, как социалистическое общество прославило мирный гражданский подвиг, подвиг труда. Это поистине целый мир, в котором дан простор всем человеческим достоинствам: чести и честности, силе, мужеству, прекрасному чувству самопожертвования, чувству долга и справедливости.
У подвига есть удивительное, счастливое свойство: он дарит особые часы, мысли и воспоминания человечеству, часы, которые с небывалой силой обнажают братство людей и преступную бессмысленность захватнических войн. Подвиг Юрия Гагарина, духовного брата многих авторов этой книги, подарил нам гордые часы и дни, когда секунды уплотняются до мыслимого предела, и в каждую из этих секунд мы становимся сильнее и со спокойной, доброй мудростью ощущаем свою силу.
Читая книгу «Говорят погибшие герои», нельзя не думать и о сотнях советских людей, которые сберегли для нас, для будущего опубликованные в ней документы. Доброму сердцу, благородной их любви к героям, отдавшим жизнь за коммунизм, их чувству историзма, столь присущему советским людям, мы, читатели, обязаны многим.
Мы еще раз приникли к чистому роднику революционного подвига.
Александр Борщаговский
НАДПИСИ ЗАЩИТНИКОВ БРЕСТСКОЙ КРЕПОСТИ НА ЕЕ СТЕНАХ
22 июня — 20 июля 1941 г.
Нас было пятеро: Седов, Грутов И., Боголюб, Михайлов, Селиванов В. Мы приняли первый бой 22.VI.1941-3.15 ч. Умрем, но не уйдем! Умрем, но из крепости не уйдем.
Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина. 20 /VII-41 г.
