Историю про наркомана Вера рассказывала совсем другим голосом: сейчас ее артикуляция слабеет, будто она не хочет выпускать слова изо рта. И вообще, она не себя продает, а свои услуги!
— Кто-то хорошо танцует, кто-то наращивает ногти, а у меня такой вид деятельности, и я отношусь к нему как к обычной работе, — говорит она. — А мужчины… Кто-то одинокий, кто-то влюбляется, а кому-то просто удобно. Он женатый, пришел, заплатил, получил секс с молоденькой девушкой, и никому не надо пудрить мозги, и никто не будет ему названивать, чего-то требовать, ему не надо содержать любовницу и вешать ей лапшу на уши. Это очень удобно: заплатил, и никаких проблем.
— А еще этот мальчик! Из автомастерской. Воображает, будто он ее спасает, — Вера перестает щелкать семечки и ерзает на стуле. — Тоже спаситель нашелся! Ходит, зарплату на меня тратит и свято верит, что я перееду к нему в комнату и будет в ней жить. О господи! Вот дурак! А я — тоже дура! Взяла и влюбилась в клиента! А он… Ну, он же видел: девочка маленькая, глупенькая. Зачем эту лапшу по ушам гонять? Мне же больно! Обидно! А ему смешно — проститутка, а любит, всем другим отказывает. Взяла и уехала в В., чтобы забыть про все, начать жить заново. Потом вернулась, выхожу на работу… Первый клиент — толстый страшный дяденька: «Я тебе нравлюсь? Скажи честно!» Ну что он в этот момент хочет от меня услышать? Мужик, может, тебе зеркало подарить? Сходи в ванную, глянь. Посмотри — кому ты понравишься? Ну что ты от меня хочешь?! Господи… «Ну конечно, король ты мой, Мэл Гибсон».
— А не все ради денег идут, — Молли отрывается от ноутбука. — На данном этапе мне интересно вот так, а станет неинтересно, уйду.
Молли — бывший капитан милиции, дочь сотрудника угрозыска, работает здесь не ради денег, а за экзистенциальный интерес. Наблюдает за жизнью в салоне изнутри и принимает в ней активное участие. Профессиональная деформация ей пока не грозит. Когда она ее заметит, то уйдет.
— А можно мне с ним? — спрашивает Молли у Лолы.
— А ты думала, я не разрешу? Бедный ребенок!
— Что же мне надеть, что же мне надеть?
— Ну, вид-то б…й создавать не надо. Он же не клиент, он же любовь. И что у нас все такое грязное? Такое замызганное? Если я вас не пну…
В салоне идеальная чистота. Лола подзывает меня к аквариуму, опускает в него руку и гладит рыбок: «Моя хорошая, моя деточка. Это астронотусы. Ручные. Только покоцанные — чернополосики их лупят». Лола смеется. Смех легкий, счастливый, девичий, глаза — тяжелые.
— Влюбился, — газа у Молли горят. — Секса не было, ни разу. Да, у него есть возможность приехать, заплатить. Но тогда все разрушится!
Влюбленный клиент звонит и шлет Молли эсэмэски каждые десять минут, а она всегда отвечает, даже если с клиентом. И впечатления, что она «работает», у него не создается. Он женат, но с женой не живет.
— Планы на будущее? — спрашиваю я.
— Не такой он человек, чтобы изначально планы строить, — отвечает она.
Молли читает мне четверостишье про любовь, которое написала, когда убили ее жениха, тоже работавшего в милиции. А потом чувства вернулись, более сильные — к клиенту.
Молли из обеспеченной семьи. Два года жила во Франции. Она долго просилась к Лоле, но та не хотела брать, потому что «дорога сюда широкая, а отсюда…». Потом пришла, а тон милицейский, допросный. Другие девушки предупредили Лолу: «Если она с нами будет так разговаривать, мы ей башку проломим». Лола ей объяснила: «Они не лучше и не хуже тебя. Это ты знаешь, что ты капитан милиции. А девчонкам по фигу». И Молли с ними поладила. Она ведь, понятное дело, тоже рыбка, черная моллинезия, которая отлично уживается с соседями по аквариуму, если те ненамного больше ее.
Лола всегда говорит: «Не ходите замуж за клиентов, этот брак — только до первой ругани».
— И тогда он напомнит ей: «Да ты кто? Проститутка! Вот ты кто!» — рассказывает Лола. — «А ты за меня платил?! Не платил!» А если платил… Горы золотые будет рассыпать, не ходите. Нда…
Мы сидим в подвале на диване перед телевизором, здесь есть сауна и большой аквариум. Я лушаю монолог Лолы.
— Но девчонки не слушаются, а строгой быть тяжело. Никакие они не бедненькие — пошли бы на фабрику работать. В этом конкретном месте нет такой грязи: я ни на кого не ору, на деньги не ставлю. Просто они знают, что могу выставить, и все. И не надо здесь свои порядки устанавливать — через пятнадцать минут уже на улице будешь права качать.
Лола рассказывает, что раньше сама «работала». В тридцать шесть ее выпустили из тюрьмы, она забрала детей, в поисках работы перепробовала все варианты. Этот был последним. Потом она встретила Сергея и ушла из бизнеса, но не до конца. Сергей работает охранником здесь же в салоне.
— Я сняла квартиру, открыла салон, девчонок набрала, — продолжает она. — Они мне как подружки были, и вот этой черты тогда не было. В итоге сели на шею, а мне неудобно напомнить, что завтра за квартиру платить: у одной депрессия, у другой то, у третьей се. Каждая занималась своими делами, а я влезала в долги, тянула квартиру, но у меня ведь дети, да еще за «крышу» платить. Это сейчас на процентах я зарабатываю больше, чем когда была хозяйкой.
Если выручка — тридцать тысяч в день, Лоле достаются четыре пятьсот. Но часто бывает, что выручка — сто тысяч, и тогда Лоле достаются пятнадцать.
— Есть заведения, в которых девочки — пушечное мясо. Неважно как, а деньги отработай. Здесь я воспитываю в них достоинство, — вее голосе сквозят педагогические нотки: когда-то Лола работала учительницей. — Потому что самой пришлось хлебнуть этого отношения, этого пренебрежения. Никакие деньги не решают всего! Это ты к нам пришел, а не мы к тебе! Это ты нуждаешься в помощи, и будь так добр, относись по-человечески к человеку, который тебе эту помощь оказывает. Пусть за деньги! А стоматологу ты не платишь? Попробуй-ка с ним так себя вести!
Также в салоне не заявлено садомазо, потому что Лола сама работала «госпожой».
— А как это тяжело — унижать морально, — говорит мне Лола, и ее взгляд еще больше тяжелеет. — Сначала пыталась их исправить. Но все очень жестко… Больно тебе, солнышко? А хочешь, цветочек вышью на коже, на спине? Не бойся: иголка стерильная, нитки хирургические! Ну и что — проколю!
— А цветочек хоть красивый? — спрашиваю ее.
— А это уже неважно… А плеткой хочешь? Но они же сволочи! Чувствуют, что сдерживаюсь, жалею, и специально злить начинают. Ну, тогда держи по полной программе! На тебе!.. А какой я была учительницей… Всегда с собой пирожки, булочки, печенюшки. Огурцы-помидоры на зиму закатывала, варенье варила. И тоже не могла представить, что смогу такое сделать… А краш-фетишисты? Приходят и просят, чтобы девушки каблуками давили рыбок, мышат, кроликов, котят. Девочки плачут: мышек жалко. А одна взяла и послушалась, раздавила. Я ей — вон отсюда! Пошла вон! Не будет таких в этом салоне! А видела бы ты, какие приезжают — богатые, холеные, бриллианты карат на десять. Там та-ко-е! Сначала блондинок перепробовал, брюнеток, высоких, маленьких. И уже не возбуждает ничего: нажрался!
Я собираюсь пробыть в салоне несколько дней, поэтому надеюсь клиентов увидеть.
— Она работать сегодня не будет, просто с вами посидит, — представляет меня Лола клиентам.
За столом на кухне уже сидят Молли, Оля, Ксюша и два клиента, Игорь и Рустам. Пьют мартини.
— Ах, наливай, джигит, а то уйду! — просит клиента Оля.
По глазам Молли видно: ей откровенно скучно. Ксюша все время молчит. Она гуппи, рыбка незаметная, неприхотливая. Таких удобно разводить в аквариуме. Она ждет, что на нее обратит внимание Игорь, а он не обращает.
— Сегодня Крещение, — как-то невпопад говорит он.
Джигит выдает порцию мата, ему вообще нравится «русский мат». Девушки хохочут.
— Извините, вам же сказали, я сегодня не работаю, — говорю джигиту, когда он наклоняется к моему уху. — Простите, но я не работаю. Сказала же, руки убери!
Джигит — спортсмен, мастер спорта, уже несколько лет живет в Екатеринбурге. Хотел стать детским тренером, а стал охранником у «богатого попа». Теперь он обрусевший: «говорит по-русски, кайфует по-русски». Когда старый станет, бороду отпустит и скажет: «Аллах акбар!»
— Как ко мне Аллах отнесется? — спрашивает он меня.
— Чем длиньше борода, тем лучше, — отвечаю я.
— Шайтан мне в душу зашел, — шепчет он мне, чтобы другие не слышали. — А так жил бы у себя в горах. Родители меня в интернате бросили. А это все приходящее-уходящее. Помоешься, и все уйдет.
— Просто у каждого свое мнение, — говорит Оля, услышав его слова. — Рустам! На меня смотри! Я буду ревновать. У каждого свое мнение — по поводу того, кто здесь работает. Допустим, что здесь делаю я? В своей обычной жизни я одинокая, а здесь я себя такой не ощущаю. Здесь есть поддержка девчонок, и мужчины, которые приходят, меня боготворят! Я могла бы по своей специальности работать, но там у меня не будет того, что есть здесь… Ах, наливай, джигит!