В общем, к весне 1904 г. стало очевидно, что переломить течение неудачно начавшегося конфликта можно было лишь обеспечив господство на море, для чего требовалось отмобилизовать и отправить на Дальний Восток силы Балтийского и Черноморского флотов. Вопрос заключался лишь в том, когда и какие именно суда посылать и какую задачу перед ними ставить.
Оправившись от шапкозакидательских настроений первых недель войны, Россия с тревогой воззрилась на катастрофическое ослабление на Дальнем Востоке своих военно–морских сил. «Спала тогда пелена с глаз у многих, — вспоминал очевидец, — и вместо прежних равнодушных речей, сомневавшихся в надобности для России иметь сильный флот в Тихом океане, стали раздаваться страстные призывы, доказывавшие, что государственный интерес России властно требует немедленного усиления нашей морской силы в Желтом море» [10]. В консервативной и проправительственной печати стали появляться все более настойчивые требования о скорейшей отправке туда подкреплений из Балтики и Черного моря. Необычайно широкий общественный резонанс получили статьи во влиятельной петербургской газете «Новое время» профессора Николаевской морской академии, капитана 2–го ранга Н. Л. Кладо, в которых тот резко критиковал Морское министерство и зажигательно призывал возможно скорее направить на Дальний Восток все военные суда, вплоть до транспортов и кораблей береговой обороны, которые дальше Финского залива в море не выходили (при этом, как признавал впоследствии один из сотрудников «Нового времени», редакция газеты «была осведомлена об истинном положении и полной неподготовленности посылаемых судов и их снаряжения» [11]).
Публика приняла предложения Кладо с восторгом, однако многие специалисты отнеслись к ним настороженно. В военно–морских кругах Кладо вообще недолюбливали и считали человеком небескорыстным, действовавшим в интересах вице–адмирала А. А. Бирилева, который мечтал о кресле морского министра и в конце июня 1905 г. действительно его получил — нечастый и в российской, и в мировой практике случай, когда в условиях еще продолжавшейся войны руководителем военноморского ведомства назначался адмирал, не имевший боевого опыта [12]. Позднее личный секретарь адмирала 3. П. Рожественского лейтенант Е. В. Свенторжецкий, явно со слов своего шефатак комментировал морскому писателю В. И. Семенову публицистические выступления Кладо: «Знаете ли Вы, что г. Кладо все свое гражданское мужество проявляет в надежде на воздаяние? Весь его литературный вопль — перепев бирилевского доклада от октября (или ноября) месяца 1904 года! Доклада, в котором наш «боевой» адмирал (где только он воевал?) доказывает полную возможность и даже необходимость посылки нам в подкрепление всякой рухляди […] Свалят (морского министра) Авелана, посадят на его место Бирилева — тут‑то Кладо и расцветет!» [13].
В общем, вокруг флотских дел закипели нешуточные страсти. На волне этих настроений 1(14) февраля 1904 г. Николай II принял группу адмиралов — 3. П. Рожественского, А. М. Абазу и великого князя Александра Михайловича, а спустя еще три недели заслушал «длинный морской доклад» [14]. Вскоре о подготовке похода части Балтийского флота во главе с Рожественским к японским берегам открыто заговорили и в западноевропейской печати [15]. Однако зарубежные комментаторы — британский авторитет в военно–морских вопросах У. Уилсон (W. H. Wilson), а за ним и другие западноевропейские эксперты — усомнились в способности будущей русской эскадры не только выполнить возложенную на нее боевую задачу, но даже добраться до цели, настолько труден и долог быть путь [16].
Российскому императору понадобилось более двух месяцев, чтобы окончательно осознать, что в лице Японии Россия столкнулась вовсе не с таким заведомо слабым противником, как ему представлялось накануне войны. К практическому решению проблем своих военно–морских сил на Дальнем Востоке Николай II обратился в начале апреля 1904 г., едва, по собственному выражению, «опомнившись от ужасного несчастья» — гибели адмирала Макарова на броненосце «Петропавловск». 2(15) апреля он принял бывшего командующего Тихоокеанской эскадрой адмирала Старка, 5(18) выслушал очередной пространный «морской доклад», а 12(25) долго беседовал с начальником Главного морского штаба контр–адмиралом свиты Рожественским, которому тогда особенно благоволил [17]. В ходе этих совещаний был принципиально решен как вопрос о формировании новой эскадры и посылке ее на Дальний Восток, так и проблема ее командующего. Еще 31 марта (12 апреля) в интервью французской газете «Petit Parisien» Рожественский признал, что вопрос о нем как командующем эскадрой фактически уже решен, причем на самом высоком уровне [18].
17(30) апреля дядя царя, генерал–адмирал великий князь Алексей Александрович приказом по морскому ведомству распорядился именовать бывшую Тихоокеанскую эскадру 1–й эскадрой, а суда, строившиеся на Балтике, — 2–й эскадрой флота Тихого океана. 19–го числа командующим новой (2–й) эскадрой был утвержден контр–адмирал Рожественский с оставлением в должности начальника Главного морского штаба. Инициатива этого назначения исходила от Николая II и его дяди, генерал- адмирала. Сам же Рожественский, судя по воспоминаниям его соратников и его собственным позднейшим документам, не хотел брать на себя эту тяжелую обузу, будучи вообще против посылки эскадры в планировавшемся составе. Однако как человек чести и долга он счел себя не вправе официально заявлять об этом и принял командование.
В августе 1904 г. на секретном совещании в Петергофе 2–й эскадре была поставлена задача соединиться в Порт–Артуре с кораблями 1–й и, нанеся поражение главным силам японского флота, завоевать господство на море. Однако вскоре 1–я русская Тихоокеанская эскадра была окончательно обессилена, а 20 декабря 1904 г. после многомесячной осады пал и Порт–Артур. Вместо того чтобы немедленно вернуть 2–ю эскадру из Индийского океана домой, смириться с тем, что война проиграна, и начать переговоры о заключении «мира не унизительного» (первый мирный зондаж через своего посланника в Лондоне Япония предприняла уже в июле 1904 г [19]., а разговоры о гипотетическом посредничестве различных западноевропейских политиков в будущих мирных переговорах японская печать затеяла еще в марте того же года), Николай лично настоял на продолжении похода. Тогда же «Новое время» опубликовало большое письмо адмирала Бирилева, в котором тот доказывал, что «2–я эскадра есть огромная, хорошо сформированная и укомплектованная сила, равная силам японского флота и имеющая все шансы на полный успех в открытом бою» [20]. «Падение Порт–Артура ничего не изменило в неблагоприятную сторону в положении адмирала Рожественского [.] Нет, жребий уже брошен, и надо испить чашу до дна [.] Идти назад — нельзя», — вторил Бирилеву со страниц той же газеты его последователь «Прибой» (Кладо) [21].
Между тем здравомыслящие российские военные и военно–морские деятели понимали, что после падения Порт–Артура эскадра Рожественского теряет шансы на успех — именно об этом в конце декабря 1904 г. в интервью парижской «L’Echo de Paris» говорил вице–адмирал Ф. В. Дубасов. По словам нововременского обозревателя, эта откровенность председателя Морского технического комитета России произвела на европейскую публику «огромное впечатление» [22], даже несмотря на то, что адмирал поспешил заявить, что журналисты его «неправильно поняли». Герой обороны самой крепости генерал Р. И. Кондратенко еще в середине сентября 1904 г. в частном письме начальнику Квантунского укрепрайона генерал–лейтенанту А. М. Стесселю отмечал, что «потеря Артура и находящегося здесь флота» приведет к «безвозвратному проигрышу» всей кампании; «единственный почетный выход из такого положения» Кондратенко видел в скорейшем «заключении теперь, до падения П. Артура, мирных условий, которые, несомненно, можно (до падения Артура) установить не унизительные для народного самолюбия» [23].
Русский император доводам Дубасова и его единомышленников не внял, и Петербург предписал Рожественскому добиваться намеченной в Петергофе цели самостоятельно. Фактически это означало, что его эскадре предстояло разгромить весь японский флот вблизи его берегов — сходу, после многомесячного изнурительного, почти кругосветного плавания, за тысячи миль от своих баз и во враждебном окружении, то есть совершить почти невозможное. Невыполнимость этой задачи хорошо понимал и сам командующий 2–й эскадрой, который, получая телеграммы Морского министерства, приходил в бешенство и сдавленным голосом костил петербургских «предателей» [24].
