Что «он не лишился веры в человечество», как говорите вы, – это, кажется, нисколько не удивительно: имея под руками такой простодушный народ, как русский, трудно не веровать в человечество, разумеется, понимая его в вашем смысле. Человечества в собственном смысле он не признавал; иначе он понял бы, что человек не может быть рабом человека, не может отступиться от своей воли, чести, рассудка для того, чтобы повергнуть их к стопам барина, который сознательно или бессознательно мучит его совсем не по-человечески.
Соображая все, чему я был свидетелем в большую половину царствования Николая, я нахожу, что в самом деле в нем сильно развит был фатализм, который вам угодно называть верою и преданностью к богу. К этому фатализму отношу я и его поездку в Москву во время холеры. Если же и нет, то, как хотите, одно из двух: или он считал болезнь заразительною, и тогда его предприятие – глупое донкишотство, или не считал, и тогда… тогда эта поездка замечательна не более, как и ваша поездка за границу.
Грустно и совестно говорить мне о строках, в которых, конечно, против вашей воли, отразилась, как в зеркале, ваша подленькая натура. Вы не находите для частного человека других побуждений к исполнению долга, кроме желания наград и отличий и опасения ответственности. Вот истинно монархическое рассуждение настоящего русского подданного! Вот на чем утверждается сила и благополучие России! Хорошо было бы, если бы все мы руководствовались такими правилами в наших служебных отношениях! До чего может опошлеть и измельчиться человек с этими царственными началами! Ваше превосходительство! замолчите, пожалуйста, на всю жизнь, вы не подвергнетесь ответственности за это, и даю вам слово, что положу на ваш гроб Андреевскую цепь; пусть ваша душа запрыгает от радости на том свете.
«Как кстати умел он награждать!» – восклицаете вы… Да, нельзя не согласиться: кстати отказался он от выгод частных акций, чтобы дать Клейнмихелю построить Московскую железную дорогу; кстати дал Бибикову неограниченную власть в киевском округе; кстати посылал сыновей на Кавказ и в Крым за Георгием; кстати посылал Паскевича против неприятелей в прошлом году; кстати Орлову дал графство и посадил его в III Отделение; кстати разрешил юбилей темному грамотею Гречу…; кстати поставил Антония митрополитом в Петербург; кстати и Панин попал в юстицию; кстати все эти Адлерберги, Пушкины, Назимовы поставлены на своих местах! Величайший остроумец в мире не придумал бы такого затейливого маскарада, какой представляют все эти сановники, так сказать, помещенные на верхних ступенях государственной иерархии. Впрочем, с другой стороны, нельзя не вспомнить и того, как сослан был на Кавказ генерал, дважды взявший царя в плен на маневрах; нельзя не вспомнить о благоволении, какое оказано было Ермолову, о награде гениальному Дибичу{2}. Нельзя не вспомнить ссылки Пушкина и Лермонтова, смерти повешенного после прощения Рылеева, высланного Искандера, да мало ли кого можно вспомнить. Дело в том, что это сделалось очень кстати, и уж именно на удивление и позор своим и чужим.
Помню и рыцарское его великодушие в восстании декабристов, в польских делах 1831 года, в заговоре 48 года{3}. В самом деле, сколько великодушия! Там его величество державным словом обещает забыть все и возвратить имущество изгнанникам: только жаль, что его слову уже не верят, и славный Чарторижский и доселе не посмел воспользоваться правом, обеспеченным надежным ручательством русского царя. В другом случае он всемилостивейше повелевает сослать бедных молодых людей на всю жизнь в каторжную работу, лишая их даже счастья славно умереть за святое, правое дело. В отношениях к другим державам он выказал не только великодушие, но и любовь к своему собственному народу. В самом деле, вспомните египетские дела. Не великодушно ли, не благородно ли было, только что кончивши кровавую войну с султаном, – вдруг грудью стать за него, обрекать вновь на жертву смерти свои изнуренные войска, употреблять все средства своей топорной политики для того, чтобы поддержать его против Магомеда-Али, этой великой личности, так много обещавшей для цивилизации Востока?{4} Не великодушно ли было поддержать австрийского царя против движения свободной мысли и губить тысячи из своего народа, чтобы только не дать восторжествовать правому делу? Не благородно ли, не чисто ли по-христиански было содействовать восшествию на престол Луи-Наполеона и поддерживать его против той фамилии, которой столько покровительствовал в прежнее время русский же царь? Не показывает ли все это невиннейшее, баранье незлобие, забвение обид, любовь к врагам – только не своим, а своего народа и человеческих прав?.. Настоящий средневековый рыцарь или, еще лучше, пламенный юноша, спасающий лоретку Невского проспекта от преследований хорошенького офицера.
А твердость-то в убеждениях!.. О, это деревянная, каменная твердость!! Неподвижность истинно китайская!!! Да, впрочем, я подозреваю, что в этой голове нечему было и двигаться. Единственное возможное в его понятиях движение, это было движение и передвижение войск. Ему он посвятил всю свою жизнь и думал, что, чем более он будет казаться солдатом, тем счастливее будет его народ; чем более будет терзать несчастные семейства земледельцев рекрутскими наборами, тем прочнее будет благосостояние России, тем непоколебимее стоит ее могущество. Солдат по призванию, солдат по образованию, по наружности и по внутренности, – он ничего не знал и не хотел знать, кроме военной дисциплины. И будто этот человек мог наблюдать за строгим исполнением долга каждым членом государства!!!
Что вы? Да как он мог знать и понимать, хорошо ли идут дела государственные, знают ли свое дело чиновники, учители, духовные и проч.??? Неужели вы настолько близоруки, что не видите даже того, что у него шил сапоги непременно пирожник, а сапожник в свою очередь обращен был в пирожника? Не видите ли вы, что солдат управлял у него русской церковью; солдаты управляли народным просвещением; солдаты служили дипломатами; солдаты наблюдали за внутренним спокойствием и благосостоянием? В последние минуты жизни он вспоминал о своих солдатах и просил у них прощения, что не успел сделать для них всего, что хотел. О России он забыл или, может быть, думал, что она вся заключается в его войске. Интересно было бы видеть, что еще хотел он сделать. Вероятно, поставил бы унтер-офицеров митрополитами и попами служить ему обедню, по барабану, да посадил бы их на профессорские кафедры в университетах! И то ведь уж заставил маршировать студентов; желал бы я посмотреть еще марширующих монахов!!!
Да еще куда бы ни шло, если бы солдат-то был по крайней мере хороший! Карл XII тоже был солдат; но в нем как-то уважаешь эту львиную отвагу, этот военный гений, который осмыслял несколько его пристрастие и увлечение войной. Фридрих тоже был солдат; но зато прусская армия была при нем первой армией в мире. Не говорю уже о Наполеоне, который был велик и на войне, и в мире – и как полководец и как законодатель. А наш покойник только и ограничивался тем, что каждый год требовал новых рекрут из святой Руси, посылал их умирать за немецких королей, делал смотры, на которых отличался высоким ростом да громким голосом – и больше ничего!.. Целое царствование не мог он управиться с черкесами и в тридцать лет не мог привести свое войско в такое положение, чтобы оно могло с успехом встретиться в чистом поле с солдатами образованных европейских наций. Величается тем, что бьет турок и персиан, а явился английский флот, и ни один корабль русский не смел выйти из своей гавани. Высадились союзники, и вот полгода губит наш капрал свое войско в Крыму; подвергает невозможным бедствиям несчастных жителей, и до сих пор дожидался, кажется, очень жестокой зимы, чтобы заморозить, как в 12 году, своих врагов, да потом и возвеличить свою мудрую распорядительность. Покойный воображал в этом деле выигрыш себе несколько миллионов славянского населения, находящегося под чужеземного властью. Недоставало только сметки у его величества, что славянские народы довольно хорошо знают его, что если даже придется им менять турецкое подданство на русское рабство, так и тут они еще подумают.
Вы заканчиваете свою статью испрошением благословения сыну царя и всей великой семье его. Вероятно, ненамеренно, но вы жестоко сострили над ним. Дело в том, что царская семья действительно, говорят, не ограничивается теми членами, которые перечисляются в календарях. Маленькие графы Клейнмихели, говорят, правильнее могут быть названы Kleinnikolaus[2]. Говорят еще, что благочестивому царю святейший синод дал вечную индульгенцию на все подобные обстоятельства. Зато и он сам, с примерным великодушием прикрывая грешки своей дочки, дал свою фамилию незаконным детям Марии Николаевны.
