Поскребышев, увидев вошедшего Жукова, оторвался от работы с бумагами, приподнялся в кресле, поздоровался с ним и усталым голосом сказал:
— Георгий Константинович, вас ждут, проходите в кабинет товарища Сталина.
Прижав черную кожаную папку с бумагами к телу, Жуков вошел в кабинет и общим поклоном поздоровался со всеми присутствующими в нем. Сталин в этот момент за своим рабочим столом с кем-то разговаривал по телефону; увидев вошедшего Жукова, он на мгновение оторвался от трубки, приветственно кивнул ему и жестом указал на стул за столом рядом с начальником Генерального штаба маршалом А. М. Василевским.
Жуков сел за стол, поздоровался за руку с Василевским и, немного наклонившись к нему, тихо спросил:
— Есть ли какие-нибудь новые данные, которые могут внести изменения в разработанный план операции?
— Нет, все остается в силе, серьезных замечаний при обсуждении, я думаю, не будет. Товарищ Сталин в основном знаком с деталями операции, по всей вероятности, его будет интересовать готовность наших войск начать контрнаступление немедленно,— вполголоса ответил Жукову Василевский.
Поудобнее устроившись на стуле, Жуков окинул взглядом ставший хорошо знакомым просторный кабинет со сводчатым потолком, три окна которого выходили на кремлевский двор, на Арсенал. Кабинет находился на втором этаже здания бывшего Сената, в северном его углу. Стены, снизу от пола, в рост человека обшиты мореным дубом, мебель старая, темного цвета. Слева от двери — большие напольные часы, ковровая дорожка через весь кабинет ведет к письменному столу, за которым в кресле сидел Сталин, по левую руку от него — столик с разноцветными телефонами, над столом — картина “Ленин на трибуне”. На столе — много книг и бумаг, остро отточенных цветных карандашей в черном бокальчике.
На стенах — портреты Маркса и Энгельса, а также портреты русских полководцев Суворова и Кутузова. Они были повешены в начале войны по указанию Сталина. Вдоль стены — длинный стол, накрытый зеленым сукном, вокруг него — стулья, занятые представителями Ставки, Генерального штаба и членами Политбюро. Место Сталина — во главе стола, на котором разложены необходимые при обсуждении документы и карты.
Между окнами у противоположной стены — книжный шкаф с собранием сочинений В. И. Ленина, энциклопедическими словарями Брокгауза и Ефрона, а также Большой Советской Энциклопедией. В другом простенке помещался большой диван, обшитый черной кожей; два таких же кресла — перед письменным столом. Из кабинета приоткрытая дверь вела во второй, маленький, кабинет, стены которого были увешаны картами, посредине комнаты стоял большой глобус.
Закончив говорить по телефону, Сталин положил трубку на рычаг, взял карандаш и что-то записал на листке бумаги, затем встал и направился к столу заседаний. По ковровой дорожке мягкой походкой в мягких, без скрипа, сапогах шел человек невысокого роста в кителе армейского образца. Черные волосы Сталина были слегка поседевшими на висках. Его небольшие карие глаза спокойно смотрели из-под слегка изогнутых бровей.
С начала войны Сталин стал более доступен. Он теперь ежедневно общался с десятками людей — военными, директорами крупных заводов, конструкторами-вооруженцами, многие из которых раньше даже представить себе не могли, что им когда-либо доведется лично говорить со Сталиным, — этот факт лишил его ореола “надземности”...
Он не только встречался непосредственно с людьми в Кремле, но имел и постоянную связь по ВЧ с руководителями промышленности на местах. Справлялся о строительстве оборонительных сооружений, о работе крупнейших предприятий, о настроении рабочих, торопил с ремонтом танков, требовал ускорить поставку вооружения на фронт.
Сталин подошел к столу заседаний, вынул из кармана кителя небольшую изогнутую трубку, положил ее перед собой на стол.
— Что ж, начнем, товарищи, пора нам определиться с этим вопросом, — негромко сказал он.
В наступившей тишине присутствующим показалось, что слова Сталина заранее уже предрешали положительное решение при обсуждении плана операции.
— Есть предложение заслушать товарища Жукова,— так же тихо продолжал Сталин. — Пожалуйста, товарищ Жуков.
Куранты на Спасской башне Кремля как раз отбивали без четверти двенадцать, их мягкий мелодичный перезвон плыл над Красной площадью, проникая и в раскрытые окна кабинета.
Жуков встал и обвел взглядом присутствующих, как бы оценивая их готовность выслушать его доклад. Потом, опустив голову, взглянул на лежавшую перед ним карту, начал говорить о проделанной штабами фронтов работе по подготовке войск к контрнаступлению, в результате которой к настоящему времени они пополнились живой силой и техникой, закончилась перегруппировка частей, сосредоточение и выход их в исходное для наступления положение. Подготовка к боевым действиям производилась скрытно от противника, только в ночные часы, при тщательной маскировке, что должно обеспечить внезапность удара.
—Таким образом, подготовка закончена полностью,— как бы подводя итог сказанному, продолжал Жуков.— Наши войска превосходят противника в людях более чем в три раза, в артиллерии и танках — в четыре, в авиации — в полтора раза. Для успешного выполнения операции мы подготовились основательно и можем диктовать противнику свои условия.
Слушая доклад Жукова, можно было подумать, что, излагая план операции, он был в нем так уверен, как будто никакие силы не в состоянии помешать его благополучному осуществлению. В его словах сквозила неопровержимая уверенность в успешном его завершении и нанесении противнику столь мощного удара, от которого он не скоро оправится и не сможет противостоять нашим войскам до самого Днепра.
— У меня все,— закончил доклад Жуков и посмотрел в сторону Сталина, который, следуя своей привычке, заложив руки за спину, медленно прохаживался по ковровой дорожке вдоль стола за спинами сидящих. Он взглянул на Жукова и удовлетворенно кивнул головой. Жуков сел, ожидая вопросов, раскрыл папку, чтобы при необходимости сделать пометки.
Сталин подошел к торцу стола и остановился за спинкой своего стула, его усталое лицо будто смягчилось, глаза блеснули желтоватыми белками, и их темные зрачки остановились на Василевском:
— Хотелось бы услышать мнение начальника Генерального штаба по этому вопросу.
— Думаю, товарищ Сталин, что обсуждать тут нечего. Войска готовы к наступлению, и начинать его нужно в назначенный срок — третьего августа. Вносить какие-либо дополнения и изменения к плану операции нет необходимости. Неучтенные неожиданности будем устранять в процессе боевых действий.
— Хорошо, товарищ Василевский, я придерживаюсь того же мнения, что пора начинать операцию.
Василевский одернул китель и, облегченно вздохнув, сел, откинувшись на спинку стула.
Сталин взял со стола трубку; раздавив папиросу рукой, извлек из нее табак, которым набил трубку, и закурил. Выдохнув облако дыма, помахал рукой перед лицом, разгоняя его, в кабинете слоился ароматный табачный запах.
Он оглядел сидящих за столом и продолжил заседание. В ходе обсуждения операции была высказана мысль о возможности окружения белгородско-харьковской группировки противника Воронежским фронтом во взаимодействии с войсками Степного и Юго-Западного фронтов, то есть повторения Сталинграда.
Внимательно выслушав предложение об окружении противника, Жуков ответил:
— Окружение и последующая ликвидация белгородско-харьковской группировки противника надолго прикуёт к себе большое количество наших войск и собьет темп наступления, создавая тем самым благоприятные условия противнику укрепить свои позиции на Днепровском рубеже обороны. Мы должны прорвать этот бастион, который они считают неприступным, как можно быстрее, буквально на плечах отступающего врага. Считаю операцию по окружению противника в настоящее время несвоевременной и ненужной.
Сталин, продолжавший ходить по ковровой дорожке вдоль стола, остановился, вынул изо рта трубку, неторопливо разгладил усы и очень тихо сказал:
— А ведь товарищ Жуков дело говорит. Конечно, на первый взгляд очень заманчиво было бы окружить вражескую группировку и уничтожить ее — для этого и сил у нас достаточно, но наша задача в настоящее время — как можно скорее изгнать немцев с нашей территории, для этого необходимо быстрее выйти к Днепру, форсировать его и освободить Украину. А окружать их мы будем позднее, когда они выдохнутся и будут послабее... — Он говорил, как всегда, неторопливо, точно формулируя мысли, обстоятельно развивая аргументы и лаконично подводя итоги сказанному. Его слегка прищуренные глаза с легкой лукавинкой блуждали по лицам сидящих за столом, а плавные движения рукой, которой он как бы подчеркивал то, что считал наиболее важным, действовали убедительно.
