— Зато никто теперь не упрекнет Думу за отсутствие дискуссий.
— Больше стало дискуссий. Думаю, тому причиной изменение расстановки сил внутри парламента — «единороссов» стало меньше. И то, что у них нет конституционного большинства, чувствуется. Оппозиции дали говорить. И мы к этому подготовились: выступления явно стали более содержательными и яркими.
Тут важен еще фактор спикера. Если бы на этом месте был Борис Грызлов, никакой итальянской забастовки не было бы. Мне ли не знать техники вопроса: сначала думское большинство голосует за отклонение поправок оппозиции пакетом, а потом за то, что первое голосование прошло с несущественным нарушением регламента. Конечно, при любом раскладе нам было понятно, что «ЕР» продавит свой вариант. Но Нарышкин решил испить чашу до дна и дал нам хотя бы высказаться. Вот это — новелла новой Думы! Отчасти она в факторе нового спикера, чья стилистика ведения заседаний отличается от его предшественников.
— В чем, на ваш взгляд, главный итог сессии?
— Попытка наступления «Единой России» юридически увенчалась успехом, но она терпит политическое и моральное поражение. Что же до оппозиции, то для нее сессия завершилась под лозунгом нереализованных возможностей. Прежде всего из-за штрейкбрехерской позиции ЛДПР. Поэтому мы часто не можем выступить единым фронтом. Но когда такое все же удается, «Единая Россия» нервничает. Да, они проводят свои законы в пику оппозиции, но им от этого не радостно. Они же чувствуют ущербность такого голосования! И им предстоит потом нести всю полноту ответственности за последствия. Вспомните, какую они устроили круговую поруку, заставив всех членов фракции подписаться под законом об НКО.
— Но с точки зрения результата беспомощной выглядит оппозиция...
— Как раз нет. Как показала практика прошлой Думы, наши идеи спустя какое-то время «ЕР» может реализовать и от своего имени. На сей раз, думаю, точно пробьется прогрессивная шкала подоходного налога, налог на роскошь и еще ряд аналогичных инициатив. Когда осенью будет возрастать социальное напряжение, на руку той же «ЕР» окажется наш законопроект по освобождению от земельного налога владельцев единственного участка менее 8 соток. Потери бюджета минимальные, зато позитивный отклик для примерно 40 миллионов семей. Особенно на фоне повышения тарифов ЖКХ.
— Так почему в оппозиционных товарищах согласия нет?
— С ЛДПР нет. Я бы вообще не называл эту партию оппозиционной — она скорее филиал «ЕР». И власть с ней всегда договорится. Мы это поняли, когда пришло известие о губернаторстве Алексея Островского. Вот вам цена за позицию по закону об НКО...
— Тогда еще и речи об НКО не было — весной-то...
— Этот закон уже планировался. Уверен, что сотрудничество между ЛДПР и «ЕР» долговременное и на весь срок этой Думы. Ведь должен же кто-то помогать партии власти преодолевать барьер по федеральным конституционным законам!
— Им и с ЛДПР голосов не хватит... С КПРФ вам проще работать?
— С коммунистами мы уже де-факто в долговременном союзе. Взять, к примеру, наши запросы в Конституционный суд: мы — по закону о митингах, они — по закону о выборах губернаторов. А инициатива Олега Смолина (КПРФ) по расследованию деятельности Фурсенко на посту министра образования? Мы поддержали.
— А с «Единой Россией»?
— Точек соприкосновения нет. Хотя мы далеко не всегда голосуем против их инициатив. Что-то и поддерживаем: например, запрет на рекламу алкоголя и табака. Но по политике однозначно расходимся.
— Как же тогда Елена Мизулина выступила инициатором законопроекта, ужесточающего контроль в Сети?
— Сама идея здравая — в Интернете и правда засилье порнографии. Но после демаршей Wikipedia и журналистов мы засомневались: как бы благими намерениями не оказалась вымощена дорога сами знаете куда. Я лично — противник цензуры в Интернете, так что будем изучать этот вопрос. Но еще раз подчеркиваю: идея закона правильная.
— И в итоге законопроект был принят в нужной «ЕР» редакции. Выходит, помогаете тем, кто не прислушивается к мнению оппозиции.
— Не прислушиваются те, кто стоит за «ЕР», кто реально является авторами этих законов, кто отдает команды. А «единороссам» как раз неудобно и неуютно. Я же вижу их глаза, когда стою на трибуне. Как мне взглядами поддакивают.
— Но при этом никто из них не хлопнул дверью...
— Потому что они пробились к мандату с таким трудом и вынуждены теперь отрабатывать. И многое из того, что они делают сейчас, делается цинично, подчас вопреки здравому смыслу, но ради конкретной политической выгоды.
Депутаты от партии власти уверовали, что «ЕР» их не сдаст. У них немало примеров, свидетельствующих в пользу такого вывода. Не сдают же Александра Ткачева! По моральным соображениям ему бы самому уйти, но нет — держат. Думаю, после того как будущей зимой пройдут международные соревнования на олимпийских объектах, Ткачева «уйдут». Официально — за что-нибудь другое, но на деле вот за все мной перечисленное. Таков уж характер нынешней власти — там никогда не убирают с поста сразу.
— Что ж, посмотрим через полгода... Кого, по вашему мнению, власть больше опасается: Думы или улицы?
— Парламентской оппозиции. Мы более содержательны и четко представляем, что делать в случае победы. Причем желания подвергать «единороссов» люстрации у нас меньше всего. Мы настроены на кардинальные изменения в экономике и социальной политике. Для понимания реальной расстановки сил: на третьих с конца прошлого года выборах в органы местного самоуправления в Ирафском районе Северной Осетии мы получаем примерно столько же, сколько и «Единая Россия». И это притом что они задействовали там все ресурсы и дважды добивались переголосования!
— И что дальше?
— Осенью, если наши прогнозы сбудутся, появится именно социальный протест, то есть не рассерженные политическими фальсификациями горожане, а разъяренные повышением тарифов и платежей граждане. И мы готовы этот протест не только поддержать, но и возглавить. При этом «Справедливая Россия» призывает блокироваться все здоровые силы общества — как системную, так и несистемную оппозицию. Разве что с националистами нам не по пути. И уж точно не с «ЕР».
— Дума внесла свой вклад в изменение политического ландшафта России?
— Существенный вклад. Только не вся Дума, а «Единая Россия» и сотрудничающие с ней. То, что происходит, называется закручиванием гаек. Это ответ на декабрьские и последующие митинги и марши протеста. Ответ неадекватный, не достигающий целей, которые ставила перед собой власть. Они ведь рассчитывают, что испугают и задушат оппозицию, а реакция будет иной. Будет самый настоящий социальный протест.
Поклеп / Политика и экономика / Вокруг России
Поклеп
/ Политика и экономика / Вокруг России
Чем миссис Диффамация отличается от своей российской кузины Клеветы
Законодатели вернули статью о клевете в разряд уголовных преступлений. Как и во многих других случаях, российские законодатели ссылались на опыт зарубежных государств, в частности на американский. Хорошо, что наши депутаты знакомятся с другими конституционно-правовыми системами. Плохо, что буквальное заимствование некоторых законоположений напоминает ситуацию с пересадкой растения на совершенно другую почву и в иной климат — с последующим удивлением, что оно растет как-то не так, как того ожидали.
Прецедент Томаса Джефферсона
Опыт США в судебной борьбе с клеветой в ее многочисленных разновидностях действительно уникален. И наработан он исключительно на уровне штатов, ибо какого-то отдельного федерального законодательства на этот счет не имеется. Да, это правда, что здесь можно получить суровое наказание за клевету — в ряде штатов штрафы могут доходить до 250 тысяч долларов — или даже попасть в тюрьму. «Но главное отличие от нынешней России, — говорит «Итогам» мэрилендский юрист Марк Котлярский, — заключается в том, что свобода слова ограждена в США наличием первой поправки к конституции, системностью законодательства и многочисленными пояснениями, выработанными судебной практикой на протяжении всей истории страны».
Одним из самых жестких испытаний первой поправки, гласящей: «Конгресс не должен принимать законы... ущемляющие свободу слова или печати», стал эпизод с издателем Джеймсом Каллендером. В 1800 году он угодил на несколько лет в тюрьму за то, что назвал в своей газете президента Джона Адамса «убеленным сединой подстрекателем, чьи руки пахнут кровью». Приговор был вынесен на основании закона о подстрекательстве к мятежу, который Конгресс так же поспешно, как и наша Дума свой, принял двумя годами ранее, опасаясь, что радикализм французской революции перекинется через Атлантику. Согласно закону «писать, печатать, высказывать или публиковать... любые лживые, клеветнические и злостные материалы» стало преступлением. Каллендер был личностью очень непопулярной, и общественного сочувствия его участь не вызвала. Однако скоропалительная расправа совершенно не вписывалась в юридические рамки, которые видели для нового государства его отцы-основатели. И Томас Джефферсон, ставший третьим президентом США в 1801 году, в первые же дни пребывания в должности клеветника помиловал.
