ЖАРГОН "БЛАТНОГО" МИРА СЛЕДУЕТ ВОСПРИНИМАТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО как "профессиональный", связанный в большей степени со специфическим образом жизни "уркаганов", отражающий мировоззрение и быт профессиональных уголовников (а также арестантов, поскольку значительная часть лексики "воров" связана с местами лишения свободы).
Надо при этом подчеркнуть, что арго профессиональных преступников НИКОГДА НЕ БЫЛО ЗАМКНУТОЙ СИСТЕМОЙ. Даже дореволюционная "блатная музыка" была близка к народным говорам и диалектам, подпитывалась от них. Это совершенно понятно, поскольку любой "уркаган" попадает в преступное сообщество не из безвоздушного пространства. Он является уроженцем конкретного региона страны, и в его речи отражаются лексические особенности определенного наречия, диалекта. Уголовное арго включает (избирательно, конечно) подобные слова, выражения, фразеологические обороты, пословицы, поговорки и проч. в состав своей активной лексики, порою без изменений, часто - с незначительными изменениями, а бывает, вкладывает в них свой смысл.
Для подтверждения достаточно обратиться к лексике уголовного мира: "базлать", "баклан", "ботать", "крутить восьмерики" (восьмерики - жернова на мельнице), "бабки", "локш" и т.д. - все это слова диалектные, которые уголовный жаргон перенял из говоров и диалектов великорусского языка. Кто желает убедиться в этом, пусть обратится к "Толковому словарю..." Владимира Даля, или к "Этимологическому словарю..." Макса Фасмера, или к сотням работ отечественных и зарубежных исследователей русского языка и фольклора.
СОЗДАНИЕ ГУЛАГА ПРИДАЛО ЭТОМУ ПРОЦЕССУ ЗАИМСТВОВАНИЯ более активный, массовый характер. С начала 30-х по середину 50-х годов "блатная феня" подверглась мощному воздействию, влиянию многочисленных русских диалектов и говоров, профессиональных арго, городского сленга; в нее проникли реалии изменяющегося общества, она не осталась в стороне от политики. Изучая уголовно-арестантский жаргон, мы можем найти в нем даже следы славянской мифологии, древнерусских сказаний, народных верований, крестьянского и городского быта! Несомненно, все это понемногу впитывал в себя жаргон еще и до революции. Однако качественные изменения в "блатной музыке" начинают происходить именно "благодаря" созданию системы ГУЛАГа и наполнению этой страшной империи миллионами разношерстных обитателей из самых разных слоев населения. Это в первую очередь - потоки "раскулаченных" крестьян из всех уголков России, носителей того самого живого великорусского языка, изучению которого посвятил всю свою жизнь Владимир Иванович Даль. Это - и дворяне, и священнослужители, и рабочие, и военные, и казачество, и совпартноменклатура... Каждый из этих "потоков" привносил в жаргон элементы своей лексики.
"Воровской" мир черпал из сокровищницы всех этих диалектов и наречий, "творчески перерабатывал" их. Со своей стороны, практически каждый арестант, отбывая огромные сроки наказания, легко усваивал "блатную феню", перерабатывая и обогащая ее. К огромному сожалению, мы не можем остановиться на этом более подробно, хотя нами накоплен богатейший лексический материал. Но не проиллюстрировать этот тезис примерами было бы тоже неправильно: в таком случае он просто, что называется, повиснет в воздухе.
Во всяком случае, мы возьмем на себя смелость сделать вывод: массовые репрессии в СССР привели к тому, что уголовный жаргон перестал быть замкнутой лексической системой, которую используют исключительно между собой и в своих целях профессиональные преступники. Значительно обогатившись за счет просторечной и диалектной лексики, профессиональных арго, "блатная феня" в своем измененном виде стала языком общения всех арестантов независимо от их "масти" и положения в лагерном мире. Позже это обстоятельство обеспечило жаргону проникновение из лагерей на волю и значительное влияние на язык свободного общества - как просторечный, так и литературный.
МЫ УЖЕ УПОМИНАЛИ, что так называемая "блатная музыка" (ныне уже уголовниками так не называемая) бережно сохраняет диалектную лексику. В этом легко убедиться. Например, слово "гаман" ("гаманец", "гаманок") - так на жаргоне называют кошелек - занимает почетное место во всех словарях "воровского" языка. Однако на Севере России никто даже в голову не возьмет, что оно - жаргонное (как, впрочем, и в казачьих станицах). В жаргон "гаман" попал из русских диалектов, в русские диалекты, соответственно, - из церковно-славянского языка, который, в свою очередь, заимствовал слово из татарского! В татарском (и персидском) хамьян, хам-ян - кожаный или матерчатый кошелек для денег, иногда в виде пояса.
Другое "блатное" словечко - "ла/нтух", "лантухи". "Лантухом" называют на жаргоне широкую повязку на рукаве (например, у дежурного офицера или активиста-осужденного), "лантухами" - краденые носильные вещи, а также - уши ("Чего ты лантухи развесил?"). В "воровское" арго слово попало из диалектов юго-запада России, где "лантухом" называли мешковину. В казачьих говорах "лантух" - платок (через польск. "Lаntuch" из немецкого "Leintuch" полотно).
"Лепень" - так "жулики" и арестанты называют пиджак. У этого словечка богатая история! На языке бродячих торговцев - "офеней" так назывался платок (и расписной женский, и носовой). Видимо, от церковно-славянского "ле/пота" - красота: женские платки и шали расписываются узорами. Поначалу и у "блатных" слово лепень обозначало носовой платок: надо заметить, что "урки" и "сидельцы" расписывают такие платки различными рисунками и дарят друг другу, а также посылают родным. Однако в период "сучьей войны", когда в противовес "старой" "фене", известной "гадам" (предателям "воровской идеи"), стала создаваться новая, "честные воры" носовому платку дали название "марочка" (от русского "марать" - пачкать). "Лепень" же превратился в пиджак, вытесняя прежний "клифт" (хотя так и не вытеснив его окончательно).
Чрезвычайно интересна этимология слова "бабки". Сейчас его справедливо относят к просторечной лексике. Но сюда "бабки" перекочевали через посредство "воровского" арго, потому многие словари до сих пор дают пометку "жаргонное". Так, Всеволод Крестовский в "Петербургских трущобах" объясняет читателю, что на тайном языке преступного мира Петербурга слово "бабка" (а также "сора") значит деньги.
Как видим, поначалу слово имело и единственное число (сегодня "бабки" употребляются лишь во множественном). Это не случайно, поскольку уголовным арго оно заимствовано опять-таки из русских говоров! В крестьянском быту "бабкой" (также "бабой") называли несколько составленных один к другому снопов на жниве (от 10 до 13), из которых один клали сверху этой "пирамиды". Издали такое "сооружение" действительно напоминало русскую бабу в сарафане. "Бабками" считали часто урожай: "сколько ты бабок снял?" Рассчитывались нередко тоже "бабками". Вспомним по этому поводу знаменитого ершовского "Конька-Горбунка":
Двух коней, коль хошь, продай,
Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за черную, слышь, бабку...
Под "черной бабкой" Ершов разумел снопы ржаного хлеба.
Позже слово стало употребляться во множественном числе - под влиянием русской игры в "бабки". В жаргоне наряду с устойчивым оборотом "снимать бабки" сохранились и "игровые" выражения - "сшибать бабки", "подбивать бабки". По смыслу синонимичные, они, однако, имеют разное происхождение.
Вот ведь сколько интересного может поведать "блатная феня", якобы "засоряющая" великий и могучий русский язык! И это - лишь цветочки. Знаете ли вы, что некоторые "воровские" слова и выражения уголовный мир перенял у мира дворянского? Например, такое словечко, как "тасоваться", на которое с жаром нынче набрасываются языковеды-пуристы. Но ведь еще Александр Сергеевич Пушкин в стихотворении "Пирующие студенты" обращался к своему приятелю Михаилу Яковлеву:
С тобой тасуюсь без чинов,
Люблю тебя душою...
Что же, теперь и это место у Пушкина вымарывать, как заменяют точками нецензурную лексику, которую он использовал в стихах?
Да разве речь идет только об отдельных словах? А сколько могут рассказать десятки фразеологических оборотов уголовно-арестантского языка! Например, "блатным", "грубым", "мерзким" считается выражение "водить обезьяну" - затягивать время, мешкать; также - надоедать, бродить бесцельно, приставая к кому-либо. Однако на самом деле этот фразеологический оборот тесно связан с народными свадебными обрядами. На свадьбах существовал целый ряд таких веселых обрядов с переодеваниями. Кого-то наряжали "медведем", и он бродил с "цыганом" (в подражание ярмарочным цыганам). Переодевались также в "шарманщика" и "обезьяну": "После венчания все с родства одеваются, как у клоуна, и водят обезьяну, веселятся" ("Словарь русских донских говоров"). Был на свадьбах и обычай "водить кобылу": "Белую кобылу водють: лантухом накроют двух людей, и ходють они по свадьбе. Кобыле мед дают, водку" (там же). Разумеется, подвыпившие "обезьяны" и " кобылы" становились назойливыми, теряли чувство меры, приставали к гостям... Кстати, на Дону до сих пор наряду с выражением "водить обезьяну" существует синонимичное "водить кобылу".
