Ознакомительная версия.
Одновременно образование остается сферой, где наряду с государственно-политической деятельностью сохраняется наиболее высокий уровень коррупционного, «теневого» предпринимательства. Музеев, больниц и вузов в России процесс приватизации не коснулся (хотя существует целый ряд деятелей образования, которые за нее ратуют). При этом именно в государственной вузовской системе существуют не только достаточно широкие возможности оказания платных услуг, но и не менее широкие перспективы для создания дочерних бизнес-предприятий (которые распоряжаются фондами, оборудованием, техническими средствами и, не в последнюю очередь, персоналом госвуза).
Образовательная монополия
Гиперрынок создает ситуацию гипермонополизма, причем этот гипермонополизм едва ли не в первую очередь связан с «постиндустриальным» сегментом экономики – сферой услуг. Однако в отличие от стран Запада образцовой услугой оказывается у нас не интеллектуальный (экспертный) сервис, а политическое представительство с такой сервисной атрибутикой, как бюрократический прессинг, мобилизация групп влияния, корпоративизм, государственное рейдерство, назначение олигархов. Коррупционным является сам принцип экономической организации, когда наиболее эффективным собственником de facto становится тот, кто в состоянии аккумулировать наибольший административный ресурс.
Гипермонополизм обозначает собой предельную иерархизацию социальных сред, которая воспроизводит структуру социального расслоения в целом (в России, как известно, один из самых высоких показателей неравенства доходов наиболее богатых и наиболее бедных граждан). Формирование гиперрынка привело, таким образом, к повсеместному распространению неофеодального типа хозяйственной деятельности, выражающегося в феномене вотчинного предпринимательства. Вотчинное предпринимательство предполагает обладание должностным статусом, который открывает возможность относиться к институциональной инфраструктуре, находящейся в ведении вотчинника, как к превращенной форме экономического капитала. В то же время капитализация должностного статуса выступает главенствующим условием его обладания: неумение извлекать статусную ренту служит показателем должностной несостоятельности и управленческой неэффективности.
Все это в полной мере касается школ и вузов – государственных и негосударственных организаций, отвечающих за процесс социального воспроизводства. Образовательная система существуют как агломерация учреждений, в совокупности функционирующих как естественная монополия. При этом статус естественной монополии приобретается этими учреждениями не по причине эксклюзивного доступа к сырьевым ресурсам, а в силу эксклюзивности предоставляемых услуг. Это, однако, не отменяет и сырьевого прочтения функций образовательной системы, причем реформа образования приводит в данном случае к ощутимому изменению акцентов.
Если реформирование других естественных монополий проходит в рамках общего тренда демонополизации экономики, то в случае с образованием наблюдается обратная тенденция: рыночная переориентация образовательной системы ведет к тому, что на последнюю возлагается миссия по капитализации человеческого ресурса.
Капитализация человеческого в человеке отличается от описанной Марксом процедуры накопления экономического капитала путем присвоения прибавочной стоимости.
Прибавочная стоимость получается из разницы между величиной заработной платы и стоимостью произведенного трудом продукта. В присвоении прибавочной стоимости заключается механизм экономической власти, которая выражается в разнообразных проявлениях эксплуатации. Прибавочная стоимость – совершенно реальная вещь, но она не связана с накоплением человеческого капитала. Тут действует другой механизм, соотносящийся с действием не экономической, а символической власти.
Символическая власть действует на уровне личных мотиваций и свободного выбора. Поскольку ее стихия не принуждение, а побуждение, можно сказать, что она управляет не детерминациями (как экономическая власть), а возможностями. При этом накопление символической власти – это структурирование и отчасти лимитирование возможностей (в последнем случае она сливается с политической властью). Однако концентрация возможностей ведет к неуклонному возрастанию рисков. И именно риски оказываются неуклонно возрастающей издержкой накопления символической власти и капитализации человеческого ресурса.
Общество, в котором воплощается ставка на получивший неслыханную рекламу «человеческий фактор», с неизбежностью превращается в общество риска. Пропагандируемое гуманистами всех мастей усиление роли «человеческого фактора» оборачивается новой формой эксплуатации людей, последствия которой пострашнее любых эксцессов экономического тоталитаризма (хотя и находятся с ними в генетической связи). Марксова идея пауперизации рабочего класса состоит в том, что рабочие обречены на обнищание по факту того, что скорость повышения их доходов будет отставать от скорости концентрации капитала. По аналогии с этим тезисом можно сказать, что возрастание возможностей, происходящее по мере увеличения внимания к «человеческому фактору», будет опережаться издержками, которые возникают в результате предопределяющей действие этого фактора капитализации человеческих ресурсов.
Капитализация человеческих ресурсов – это практика возгонки чистых социальных энергий, отделенных от их носителей и подчиненных принципу чистой эффективности. Главное условие владения ими – абсолютная управляемость «человеческого фактора», но именно эта управляемость делает неуправляемой простую человеческую повседневность, превращает в рискованные затеи самые простые виды действий, ставит под угрозу неизвестности наиболее рутинные в прошлом уклады жизни. Возникающее при этом общество риска является одновременно и обществом богатых возможностей, и обществом неопределенности (конингентности). Подобное положение дел также соотносится с ситуацией гиперкапитализма, гиперрынка, которая весьма характерна и для современной России.
Процесс аккумулирования человеческого капитала с неизбежностью ведет к монополизации образовательной системы, которая начинает отвечать за поставки кадрового сырья на рынок труда. Иными словами, смысл трансформаций, произошедших с образованием за последние 15 лет, и в особенности за последние 8 лет, состоит в том, что последнее превратилось в институциональную структуру, которая ответственна за формирование человеческого капитала (причем то, что оказывает сопротивление подобной капитализации, автоматически перестает восприниматься как достояние человеческого существа).
Человек отныне не просто обучается и социализируется, любые наличествующие в нем задатки рассматриваются с точки зрения их значения для его будущей конкурентоспособности. Образование – прежде всего, конечно, так называемое бизнес-образование – становится циклопической по своему масштабу структурой по преобразованию личных качеств в конкурентные преимущества, значимые для системы бизнес-отношений, которая, как известно, не терпит ничего личного. Именно в этом заключается суть того, что произошло с образовательной системой в эпоху правления Владимира Путина. Сделавшись монополией, в ведении которой находится капитализация человеческого в человеке, образование не просто превратилось в рыночную институцию. Оно оказалось посредующим звеном между будущим и рынком – воспроизводственные процессы оказались в тотальной зависимости от конъюнктуры спроса и предложения на рынке труда.
Образование выступает основополагающей структурой приобщения к порядку. Рынок представляет собой главенствующую форму социального порядка, императивом которого выступает капитализация жизни. Приобщение к такому порядку должно предполагать тождество капитализации и социализации. Рыночная модернизация образования выражается именно в таком отождествлении. При этом возникает встречный процесс: видоизменившееся под влиянием рынка образование трансформирует сам рынок из социальной структуры в ментальную.[32] Но если 90-е годы с точки зрения развития обраовательной системы характеризовались простым подчинением ее рынку, то 2000-е обозначили принципиально другой этап: рынок стал основополагающей формой мышления и восприятия мира. И это выступает главенствующим фактором превращения рынка в гиперрынок.
Подобная трансформация порождает целую серию затруднений сугубо эпистемического порядка, ибо ни один другой институт на оказывает такого воздействия на принятую модель анализа общественной реальности, как образование. Мы мыслим об образовании так, как оно дало возможность нам мыслить, и умеем это делать ровно в той мере, в какой оно нас этому научило. Подчинение образования рынку означает то, что рынок превращается в усвоенный (интериоризованный) нами познавательный механизм, вводящий запрет на одни формы знания и поощряющий получение других.
Ознакомительная версия.
