Вот что, простите, может быть бредовее того, когда под антирусскими лозунгами в русском городе Киеве, на его центральной площади собираются люди, для которых, в основном, русский язык является не только родным, но для многих даже единственным?!
А это я вам, между прочим, слегка прилизанный вариант «майдана» описывал…
Вот судите, как хотите, но Киев никогда не был никаким городом, кроме как русским. И дело тут даже не в том, что улицы Киева как говорили, так и говорят по-русски — там даже знаменитое мягкое и «жовиальное» малоросское «гэ» считается вполне себе состоявшимся признаком редкой деревенщины.
Нет.
Не только.
Просто, извините, так исторически сложилось, что Киев даже Петр Великий в состав государства российского возвращал отдельным договором с поляками как «нашу исконную вотчину» и «матерь городов русских» — и никакого отношения эта бумага к другой бумаге, о знаменитом воссоединении России и Украины, не имеет, представьте себе.
И другой русский государь — Николай, возводивший в городе Киеве стены знаменитого на весь русский мир Владимирского университета (в котором, к примеру, сначала на естественнонаучном, а потом на юридическом факультетах учился великий русский религиозный философ Николай Бердяев), неслучайно назвал его в честь своего великого предшественника, крестителя всея Руси. Это его уже потом в имени Шевченко переименовали — при большевиках, естественно.
Ну, а какова была атмосфера в этом прекрасном русском городе до Октябрьского переворота и последовавшей за ним насильственной украинизации, можно легко понять, прочитав замечательный роман киевлянина Михаила Булгакова «Белая гвардия». Там действие происходит как раз в Киеве времен октябрьской смуты, и в этом революционном городе нам не встречается, на удивление, ни одного «этнического украинца», включая Лариосика…
А, нет.
Есть. «Гетман».
Хотя если у этого персонажа, по Булгакову, и есть какая национальность, то она определяется исконно одесским словом «фармазон», и никак иначе. Впрочем, этот фигляр как-то особо Михаила Афанасьевича в данном случае интересовал: он писал трагедию, а не оперетту… Это потом он к этой теме вернется — в лице всевозможных «киевлян» Алоизиев Могарычей и прочей бесовщины, но это уже, простите, тема для совершенно отдельного исследования…
Вот не знаю — найдется ли хоть один «оранжевый герой», который посмеет назвать природных киевлян, писателя Булгакова и философа Бердяева (его отец, кстати, помимо всего прочего, был в Киеве предводителем дворянства), своими?
Вряд ли, думаю. У них — другая культурная интендификация: Шевченко, Украинка, Франко. Сидящие по схронам бандиты под Лембергом. То есть, простите, село.
Ну, наверное, можно понять людей: есть извращения и куда более социально-опасные, в конце-то концов.
Но Киев тут при каких, простите, делах?! Хороший русский университетский город, с красивой архитектурой, древней историей, симпатичными девчонками и исторически ненавистной любому нормальному москвичу футбольной командой.
Тоже, между прочим, еще и заслужить надо.
Мать городов русских, вообще-то.
Так что: не мучьте старушку, верните ее на родину. Она этого шапито, честное слово, не заслужила, несмотря на все окаянства, творимые ее футбольной командой в когда-то очень и очень сильном — совместном — футбольном чемпионате.
Такие дела.
У меня тут приятель гостил. Хохол, естественно. Их вообще что-то в последнее время на мою несчастную голову — с перебором, я бы сказал.
Недавно вот один из лучших деловых партнеров выдал:
— Вот, Дим, — говорит, нервно прикуривая, — ты, рассказывают, про украинцев плохо отзываешься. А я, между прочим, с Днепра…
— Ну и, — злюсь, — что ж ты тогда со мной, сука такая, по-русски-то разговариваешь?!
— А как я должен еще с тобой разговаривать? — чуть сигарету не проглотил. — По-чукотски, что ли?!
Самое интересное, что мысль попробовать поговорить со мной на «мове» человеку даже и в голову не пришла. Что, в общем-то, конечно и справедливо…
Но этот, что называется, — из «стариков». Из тех, с кем когда-то вместе сдавали первые сессии, пили первый портвейн и целовали первых девушек. В отличие от меня, правда, ставший толковым и более чем востребованным экономистом.
Востребованным, естественно — в России. На Украине он в последний раз, боюсь, еще при советской власти был, когда родители были живы. Что, разумеется, совершенно не мешает человеку любить «малую родину» и постоянно подчеркивать свое «хохляцкое» происхождение. А так, естественно, в России работает. В одном из, скажем так, крупных нефтедобывающих регионов страны, где и служит топ-менеджером одного из, простите за тавтологию, крупных нефтедобывающих предприятий. Я уже говорил, что Мишка, в отличие от меня, — стал толковым экономистом. Вот и работает. А когда прилетает в Москву, то принципиально не останавливается в гостиницах, предпочитая, по студенческой привычке, гостить у друзей, которых у этой скотины, наверное, — ровно половина города, куда он когда-то приехал учиться из своих родных, если мне склероз не изменяет, Черновцов. Есть где деньги на гостиницах сэкономить. Чисто, кстати, по-хохлятски.
Вот.
В этот раз, узнав, что жена улетела в командировку, решил оказать честь моей скромной персоне: Машку он, как человек до сих пор упорно неженатый, по собственному признанию, «немного очкует».
Ну, сидим. Выпиваем, естественно. А что делать? Футбол одним глазом по телевизору посматриваем: чемпионат мира все-таки.
Ну, и заговорили. Сначала, как водится, — о футболе. А потом…
— Слушай, — вздыхает, — мы, украинцы, вообще по жизни какие-то несчастные. Ничего у нас по-своему не клеится. Я вот тут недавно влюбился, кажется. Хорошая девочка, с мозгами. Экономистом у нас работает. Женюсь, наконец-то, наверное, и фигня, что на двадцать лет ее старше, здоровья пока что хватает. А вот тут задумался: а как я детей-то буду воспитывать? Я же по-украински даже то, что знал, забыл. Сделал над собой усилие, купил Лесю Украинку, чисто язык вспомнить. Блин. Не могу понять, то ли от языка отвык, то ли просто говно какое-то. Да что там говорить, если даже про Тараса Бульбу малоросс Николай Васильевич Гоголь писал почему-то по-русски, а не по-украински…
Я хмыкаю. Разливаю.
— Понимаешь, — говорю, — тут все далеко не так просто. Ты вот в детстве на каком языке разговаривал?
— Как на каком?! — теряется. — Ну, на смеси. Разные слова: русские, украинские, другие. У нас это суржиком называют…
— Вот-вот, — смеюсь. — В этом-то все и дело. Ни в одном городе мира люди не разговаривают на чистом литературном языке, это нонсенс. Литературный язык предназначен для письменного общения. В Лондоне, к примеру, аналог вашего «суржика» называют «кокни», и понять его без специальной подготовки не сможет ни один иностранец, даже безукоризненно владеющий литературным английским языком. А вот литературный язык — это уже язык культурного выбора. И вот тут соображай, какой выбирать твоим детям: язык Гоголя и Толстого или Драча с Иваном Франко. Ничего не хочу сказать плохого про второй список, но фигуры, мягко говоря, несколько несопоставимые. Хотя я вообще с трудом могу себе представить литературу, написанную на языке, в котором даже нет слов, обозначающих человеческие гениталии. Культурные люди язык разрабатывали, сразу видно. Не народ. Народу такое доверять нельзя. Да о чем тут говорить: Тарас Шевченко на русском литературном написал, надо сказать, побольше, чем на малорусском. Только вот в России поэтов его уровня по тем временам было пучок за пятачок. А так видишь — заметили и запомнили. Так что не заморачивайся — пусть твоих будущих детей их будущая мать языку учит. Какой получился, такой получится. Она у тебя, кстати, откуда будет? Сибирячка?
— Ага, — опрокидывает в рот стопку своей любимой перцовки и привычно тянется к тонко порезанному салу. — Сибирячка. В общем-то, конечно, из Запорожья. А так — сибирячка, разумеется. Самая настоящая…
— Вы, — теряюсь, — между собой-то на каком языке разговариваете?
— А сам-то как думаешь? — поднимает на меня глаза. — На русском, разумеется. Она один раз свою скороговорку включила — вообще половину не понял, что говорит…
— Вот-вот, — усмехаюсь. — Вот как раз для того, чтобы жители Черновцов понимали жителей Запорожья, и нужен литературный язык. Либо русский, либо, прости Господи, украинский. А дальше — все просто. Кто-то любит Пушкина. А кто-то, не исключаю, прется от Украинки и Драча. Каждому, простите, свое. Вот и выбирай…
Кстати.
На самом деле, вопрос о государственных языках государственного образования Украина собственно к научной дисциплине под названием филология отношения не имеет никакого вообще.
