словно что-то зовет за стеною,
обещает борьбу и успех...
И восходит Война над страною,
отмахнув героиновый снег!
...Но уже ничего не случится,
мальчик спит на подушке сырой,
и успела кассета разбиться
с давней песней "Последний герой".
Для других над дорогами вьется
птица-месть выше робких молитв...
И для подвигов повод найдется
и найдется пространство для битв!
КОМИССАР
За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьется...
Разметнулась степь-краса
от Луны до Солнца,
пьет багряное вино
ей ли бой — не пара?
Здесь лихой разъезд Махно
сцапал комиссара.
Сцапал комиссара.
Была драка — свара,
из седла он полетел
с одного удара.
Скачут хлопцы в зной и в дождь
по степи ковыльной.
Дегтем надпись: "Хрен уйдешь!"
на тачанке пыльной.
Комиссар в плену дрожит,
пропуск его выдал,
ох, и рады парни: “Жид!"
день веселый выпал,
день веселый выпал —
Изя Кац к ним "прибыл"!
Глянул в пропуск есаул,
Кацу плетью всыпал:
— А за то тебя я бью,
комиссар пархатый,
что в расход мою семью
ты пустил за хатой!
Наши близкие давно
тлеют на погосте, —
выгреб ты у них зерно
до последней горсти!
До последней горсти!
Черепа да кости
там, куда ты приходил
с продразверсткой"в гости"!
Вот в пустынное сельцо
верный путь приводит.
На высокое крыльцо
Сам Махно выходит.
Кац в тоске глядит кругом
— Может, выкуп?! Сколько?!
Топнул Батька сапогом
— Расстрелять и только!
Расстрелять и только —
твоя доля — долька.
Заряжает револьвер
Казачонок бойко,
щурит синие глаза
хлопец и смеется.
...За рекой гремит гроза,
вольный ветер вьется.
* * *
Наша классика — Пушкин и АКМ... —
мало для решения всех проблем,
но хотя бы это осталось здесь,
чтоб немного сбить мировую спесь.
Все пошло к чертям, да ко всем смертям.
Прогулялось времечко по костям.
Шпалы — в гниль, да в крошево — весь кирпич,
разлетелось все, что смогли достичь.
Тлеют клочья фото, расчетов, схем...
Наша классика — Пушкин и АКМ...
Посмотрю я родину на просвет:
где стоит дворец, там России нет —
по подпольям мы, по дворам трущоб,
посреди камней городских чащоб.
И Европа, эх, дрессирует нас,
тыча пальцем в грязный чумной Кавказ,
и ей все не так, и везде бардак,
а она — умна, а Иван — дурак.
Не отводит жадных холодных глаз,
ведь нужна ей эта земля — без нас,
и огонь войны как закат доспел...
Но для наших душ, и для наших тел
есть защита круче любых систем —
наша классика — Пушкин и АКМ!
* * *
Горят асфальтовые спуски
от солнца. И страна горит.
Я просто говорю по-русски.
Кто здесь по-русски говорит?
И торгаши, и бизнесмены,
и новозванные князья,
и те, кто ночью режет вены,
когда без "косяка" нельзя.
Но, кажется, невнятны фразы,
и речь уродливо резка.
Ползет словесная зараза
совсем чужого языка, —
такой развязывает водка,
а может, рюмка коньяка.
Услышу — видится решетка
и в кольцах крепкая рука.
Услышу — видятся отели
и денег грязная река,
Россию на таком отпели
(блатная жуткая тоска).
Ну что же, карты раскрывайте,
смотрите, лгущие, в упор.
За письменным столом давайте
начнем последний разговор.
Вы — на жаргоне, на иврите,
вы — так, что я не повторю,
вы — по-английски говорите...
А я — по-русски говорю.
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 38 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
39
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Вячеслав Лютый «ПОДНИМАЕТСЯ ВЕТЕР...» О ПОЭЗИИ МАРИНЫ СТРУКОВОЙ
Это имя открылось русскому читателю сравнительно недавно и как-то сразу, хотя и сейчас восприятие творчества Марины Струковой далеко не однозначно и разнится в зависимости от того литературного круга, в котором заходит разговор о молодой русской поэзии. Вышли, как ныне водится, небольшим тиражом две книги поэтессы — "Чертополох" и "Солнце войны", состоялись публикации в ряде центральных газет и журналов, была поездка в Чечню, в наши армейские части (выездной Пленум СП России), чтение стихов на передовой, в самом сердце сегодняшней кавказской войны. И все же, несмотря на горячий прием слушателей, Марина Струкова являет собой, как кажется, показательный пример опознанного, но так до конца и не узнанного, не понятого поэтического дара. Выпущенная из рассмотрения критикой глубина поэзии Струковой на фоне опознавательных знаков ее национального звучания свидетельствует о сугубо разговорной степени внимательности литературной критики сегодня, о готовности ее спуститься, подобно делоскому водолазу Гераклита, в семантические бездны, но одновременно не заметить, пройти мимо прозрачной глубины. И в том сказываются прагматизм нашей критики, ее скрытый нарциссизм, причудливо сочетающийся с митинговой экспрессией, пристраивающий ей в затылок (если позволителен такой образ) нахмуренную сосредоточенность оснащенного до зубов филологического знания.
Наряду со словами, источаемыми взрослой и непокорной душой поэтессы, изредка можно встретить примечательную детскость ее речи ("и никто не обидит нас"), а это, так или иначе, оттенок душевного доверия миру — пусть затаенный, но неизбываемый. Не случайно в стихах Струковой практически полностью отсутствует иронизм, о котором еще в начале столетия писал А. Блок и который, пройдя сквозь век, разрушил мир изнутри. Основа иронии — недоверие, тотальная ирония однозначно свидетельствует о недоверии бытию, которое пытаются заменить бытом — подменить дух душой и распространить душевное повсеместно. Большое и соборное распыляется до малого и герметичноиндивидуального — в конце тысячелетия это так очевидно.
Произрастающая из детского, отчетливого представления о мире поэзия Струковой вдруг явилась как битва за Имя, за свет, за дух и, в конечном счете, — за мир, который они должны собою наполнить. Ужас реальности, повсеместность обмана, торжество мистического Горя, приручившего целую страну, — все это присутствует в струковских стихах исключительно обостренно и видимо. И тут же: "в случае путешествия я выбираю Русь... в случае происшествия я выбираю бой... в случае поражения я выбираю смерть"; "поле битвы — мое убежище"; "И вот мы с тобою пришли... Не ждали нас долы и реки, идем как степная гроза"; "там, где нужно Свет беречь, вдруг герой в толпе является, как в золде — булатный меч"; "и я воевала, и в небо смотрела, великую волю любя, за смерть против жизни, за дух против тела, за ангела — против "... Детская непримиримость в сочетании с детской безутешностью — это то душевное, что через тебя детскую отходчивость и доверчивость накоротке связано с более тонкой материей духа. И такая проекция гнева и наказания совмещается даже не столько с упомянутым уже материнским и сестринским началом, но — с архангельским, воинским в высшей степени, помещенным в женскую душу и тело началом, в котором неразрывно и одномоментно проблескивает русское женское и русское воинское — жертвенность и доблесть. Перед нами — духовный воин. Эта высокая линия русской поэзии наиболее зримо представлена главными именами русской литературы, среди которых Пушкин, Лермонтов, Достоевский... Разумеется, не о соразмерности с ними идет речь, но о типе нравственного стояния, приверженности высшей Правде, готовности не отступить от светлого через сумрачное во тьму.
