Живое в культуре представляло огромную силу. Да, оно ослабло, испытывая двойной гнёт. Оно было измотано властью, шагающей от маразма к безумию. Оно оцепенело и замкнулось в себе под воздействием диссидентской литературы. У него развился особый комплекс, побуждавший покровительствовать "изгоям".
Ему было трудно разобраться: где правда, а где провокация?
Живое кино, это важнейшее искусство, было травмировано потерями. Умер Шукшин. Уехал и умер на чужбине Тарковский. Губенко ушёл создавать Театр на холме. Но всё созданное живым талантом работало и держало культуру.
Советская культура бы выстояла, если бы её не начали разрушать сверху. Если бы сами вожди, заряженные единой волей с малым народом, не протянули смерти руку и не сказали: "Милая, заходи!" Если бы к диссидентам, ломавшим культы, не прибавились маргиналы, ломавшие нормы.
Этот поощряемый маргинальный кураж в итоге и нанёс смертельную травму. Не диссиденты прикончили советское общество, а те, кого они окрылили, кого освободили от культов и накачали цинизмом, - алчная саранча, бросившаяся зарабатывать на кино, спектаклях, выставках, книгах, песнях и телепрограммах. С ними в культуру ворвался мусорный ветер. Их трудами в обществе возвеличился хам.
Послесловие
Один фильм, созданный на закате советской эпохи, автор этих строк пересматривает с особенным чувством. Это история о тихом подвиге интеллигентной женщины, которая пришла на работу в дом престарелых и смогла изгнать из него дух смерти. Она зажгла огонь, который всё преобразил в доме скорби: прояснил память, осветил лица и заставил заблестеть ордена.
"И жизнь, и слёзы, и любовь" - это один из взлётов советского киноискусства. Только сегодня к восхищению прибавляется горечь. Ты прекрасно осознаёшь, что этот триумф, этот праздник жизни продлится недолго. Перестроечный ветер принесёт свежую "весеннюю" прессу, из которой старики узнают, что жили в ужасной стране и отстаивали в боях не Родину, а тоталитарный режим. Их обзовут "совками" и призовут к покаянию. Их стравят между собой. Вдруг выяснится, что кто-то из ветеранов служил в частях НКВД, и его начнёт травить "прозревший" сосед. Ему бросят в лицо его орден, полученный на линии фронта (где-нибудь под Киевом, где рота НКВД возглавила прорыв окружения и спасла тысячу советских солдат). Стариков шокируют "правдой" о советских героях, голодоморе, ГУЛАГе, уничтожившем сто миллионов людей, советской промышленности, построенной зэками. В мире, окружающем дом, станет происходить что-то страшное. Там разгорится лютая ненависть к Родине, к самой идее патриотизма. Там зазвучат дикие песни и чёрный, беспощадный, разящий смех. Мир, за который они воевали, во имя которого жили, начнёт опускаться. Он состроит хамскую, свирепую рожу. И снова зарастёт сад вокруг дома и откроются течи. И погаснет надежда.
Старикам будет невдомёк, что это всё технология. Что через разрушение культов уничтожается государство. Что с помощью шока выбивается хилиастическая опора официальной культуры. Какой "коммунистический рай", если его фундамент закладывали с помощью лагерей и расстрелов?! Какой вообще может быть "рай", если всюду свиные рыла?!
Это сегодня известно о роли партийных иезуитов и Пятого управления КГБ в разрушении государства. Это сегодня мы знаем, как взращивался "диссидюжник" и вкачивалось в общество всё танатальное: отмороженная литература, чернушные фильмы, маргинальный рок, уголовный шансон, публицистический стёб. А тогда такое невозможно было вообразить.
Не выдержат старики этой атаки. Смерть вернётся и соберёт свою жатву. Погибнут и они, и эта прекрасная женщина, и дом с райским садом вскоре перейдёт во владение какому-нибудь чиновнику или хорьку.
Так и всё советское общество. Шокированное "разоблачениями", ошеломлённое ударами по культуре, оно рассыпалось атомами, которые не могли собраться, потому что исчезли культы.
Малый народ хорошо поработал. Заряженный своей волей, он разрушил общество, где лицемерил и таился в подполье, и построил общество, где раскрепостился и занял верхние этажи. Он расселся по высоким кабинетам и приступил к воспитанию масс. Он создал целую индустрию, вышибающую из сознания идеалы.
Но это уже другая история.
Валерий РОКОТОВ
Бронзовый век, каменный?
А ВЫ СМОТРЕЛИ?
[email protected]
Лондонская олимпиада в нашем ящике не заладилась с открытия. Многим (но не всем) показавшееся грандиозным (кому-то помпезно мещанским), оно было совсем испорчено пошловатыми комментариями К. Набутова и В. Гомельского. Далее большей частью грустные репортажи с эмоциональной поддержкой спортсменов, борющихся за[?] бронзу. Гордимся, что наши попали в квалификацию. Куда спрятать боль тех, кто помнит Сеул 1988-го с 55 золотыми медалями? Очевидно, что без перемен в "консерватории" дел в спорте не поправишь. Нет идеологии развития, вместо советского патриотизма - антисоветский пофигизм.
Даже оппозиция сама не заметила как, но идеологически низко пала. В 1988-м символом протеста был лоб академика Сахарова, теперь - губы Нади Толокно. Фоном Олимпиады идёт освещение процесса над "взбесившимися прошмандовками" (к сожалению, не мой термин. - А.К.). Телевизионщики, большей частью их тайные симпатизанты, ограничиваются блёклыми комментариями. Они молчат о "творческом пути рецидивисток". Главная "узница совести" (господам либералам не совестно, что Толоконникова на посту "морального авторитета" сменила Ходорковского?) начинала в группе "Война" (помните член на Литейном мосту?), а порношоу на девятом месяце беременности в Зоологическом музее? Подписанты знают, что в этом злостно аморальном хулиганстве она не раскаялась? Что в США за подобное она бы ещё сидела в тюрьме? Как таких без искреннего раскаяния отпускать на свободу? Кто даст гарантию, что кощунства в общественных местах не продолжатся?
С такой тупо либеральной идеологией нам грозит не бронзовый век, а каменный.
Александр КОНДРАШОВ
: Empty data received from address
Empty data received from address [ url ].
Один в океане
ОЧЕРК НРАВОВ
Моего приятеля положили в больницу. Внезапно. Вначале попал он на консультацию к известному специалисту - доктору медицинских наук. Рассказывает: сижу полураздетый, доктор же, массивно-медлительный, в больших летах, уткнулся в медкарту, читает не торопясь. Потом поднимает скучный взгляд, смотрит и вдруг оживляется.
- Ну-ка, ну-ка, повернитесь к окну! - говорит, а сам шарит в ящике стола. Извлёк фотоаппарат, стал азартно щёлкать затвором, как коллекционер, наткнувшийся на бабочку редкой расцветки. - Так-так! Рисунок пятен изумительный! Вы просто ходячее учебное пособие!..
И велел врачу, сидящему здесь же, за приставным столиком, оформлять госпитализацию. Срочно!
- А дома нельзя лечиться? - встревожился мой приятель, никогда не лежавший в больнице. - Да и вдруг тревога ложная, лучше выждать?
- Можно выждать, - покивал доктор, пряча свой "Никон" в стол. - Можно вообще не лечиться, всё равно ведь у всех - и у меня, и у вас - конец один. К тому же то, что мы сейчас видим, извините за прямоту, - не-из-ле-чи-мо! Это болезнь-загадка. Механизм её возникновения до сих пор неизвестен. Известно одно: от двух месяцев до двух лет - вот срок, за который человек сгорает как спичка.
- Вы так шутите, доктор?
- Не шучу. Всё, что современная медицина сейчас может, это притушить процесс, удлинить срок.
Он оказался в больнице на второй день. Жена его в тот момент гостила у друзей в Канаде, взрослый сын (менеджер успешной компании) был в командировке в Германии, срывать их оттуда ему не хотелось. Да и в точность тревожного диагноза он поначалу не верил. Ничего толком не сказав сослуживцам, срочно взял отпуск. И позвонил мне. С юмором (по его замечанию - висельника) рассказал о том, как его назвали ходячим учебным пособием, затем определили в самую "привилегированную" в этой общедоступной клинике палату на четверых (остальные - на пять или шесть человек). С общительными сопалатниками: низкооплачиваемым, но неунывающе говорливым преподавателем вуза (прозванным здесь Профессором); молодым непоседливым гастарбайтером (прозвище - Узбек); эти оба в стадии ремиссии, очень бодры, без конца о чём-нибудь спорят. Третий же - молчун, Студент, судя по всему, болеющий тяжело, почти всё время - под капельницей.
