Из-за репрессий в деревне раскололась правящая коалиция «партии рабочих» (большевиков) и «партии крестьян» (левых эсеров). В июле и августе 1918 года эти леворадикальные группировки вступили в междоусобную борьбу.
Началось в Москве, где 6–7 июля левые эсеры, вышедшие из правительства в знак протеста против позорного Брестского мира, убили германского посла графа фон Мирбаха и попытались устроить переворот. Народных комиссаров спасла только лояльность латышских стрелков, которые и подавили мятеж.
Но сразу же после этого о неповиновении центру заявил командующий Восточным фронтом левый эсер Михаил Муравьев. Если бы на следующий день он не был убит в перестрелке (тоже латышами), основные вооруженные силы республики двинулись бы на большевистскую Москву.
Одновременно, воспользовавшись раздором между красными, белое офицерское подполье подняло восстания в ряде северорусских городов: Ярославле, Муроме, Рыбинске.
Когда же стало ясно, что большевистская власть удержалась, эсеры прибегли к давней, еще дореволюционной тактике — личному террору.
30 августа в обеих столицах прозвучали выстрелы. В Москве эсерка Фанни Каплан тяжело ранила Ленина, в Петрограде эсер Леонид Каннегисер застрелил Моисея Урицкого, председателя местной ЧК.
В ответ на индивидуальный террор советская власть развернула террор системный, массовый. Большевики расстреливали тех, кого считали своими врагами, и прежде, но это происходило или в ходе подавления очередного мятежа, или по инициативе какого-нибудь особенно рьяного органа местной власти. Когда в июле, в условиях распада советской власти на Урале, было принято решение срочно, без суда, уничтожить всех арестованных членов царской семьи, чтоб их не освободили контрреволюционеры, это сделали тихо, без огласки, и впоследствии правительство даже свалило ответственность за казнь царя, царицы и их детей на местных большевиков.
Но теперь «красный террор» был провозглашен официально, постановлением Совнаркома, где говорилось, что «при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью». Органы ЧК производили повальные аресты «по классовому признаку». Согласно указу, расстрелу подлежали бывшие полицейские и члены враждебных режиму партий. Прочие потенциально опасные элементы должны были помещаться в концлагеря, но на деле расстреливали без разбора подряд всех «буржуев», кто попадался под руку чекистам. Это была не акция возмездия, а «профилактическая мера», смысл которой с предельной ясностью объяснил в газетной передовице один из главных советских вождей Григорий Зиновьев, полновластный диктатор Петрограда, где репрессии были особенно жестоки: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожать». Стоит ли удивляться, что те «остальные», кого большевики собрались уничтожить, повсеместно восстали против их власти?
Таким образом, главным инициатором гражданской войны являлась советская власть, спровоцировавшая всероссийскую кровавую бойню массовым террором, ограблением крестьянства и неспособностью наладить сколько-нибудь нормальную жизнь.
После того как в ноябре 1918 года из западных и южных областей эвакуировались немецкие и австро-венгерские войска, а на востоке отправились на родину большинство чехов, война приобрела внутренний характер: друг друга теперь истребляли соотечественники.
На восточном направлении уход чехов позволил Красной Армии добиться временных успехов, но сразу же возник новый мощный центр сопротивления. 18 ноября 1918 года на смену правительству, состоявшему из членов Учредительного Собрания, в результате переворота пришли военные, которые объявили верховным правителем России адмирала Александра Колчака. Ответом на красную диктатуру стала белая диктатура.
У Колчака были сильные козыри. Во-первых, он обладал значительными денежными средствами, поскольку распоряжался «золотым запасом» империи, а во-вторых, мог получать вооружение и снабжение по Транссибирской магистрали — с Дальнего Востока, где базировались японские и американские союзники. Вместе с тем «восточный» белогвардейский лагерь имел серьезный гандикап: за Уралом обитал очень небольшой процент российского населения. Из-за этого у красных, черпавших мобилизационные ресурсы в центральных областях страны, всё время было значительное преимущество в силах.
Тем не менее ранней весной следующего 1919 года войска Колчака перешли в наступление и к началу лета дошли до Волги. Советское правительство объявило республику в опасности.
Другим оплотом белого движения стали казачьи земли Дона и Кубани. Эту проблему большевистская власть тоже создала себе сама. Как уже говорилось, в начале 1918 года ни Краснову, ни Корнилову не удалось привлечь в свои ряды основную массу казачества, уставшего от войны.
На Кубани, где не было немецких гарнизонов, бои не стихали на протяжении всего 1918 года и постепенно верх стали брать красные, потому что их вооруженными силами командовал талантливый полководец-небольшевик Иван Сорокин, из казачьих офицеров.
Иван Сорокин
В прошлом фельдшер, он храбро воевал в первую мировую, получил два георгиевских креста, выслужил четыре звездочки на погонах и оказался на стороне красных не из-за марксистских взглядов, а потому что воспринимал белогвардейских генералов как угрозу казачеству.
Весной восемнадцатого года именно ему принадлежала заслуга разгрома корниловского похода, а затем, уже во главе всех красных армий Северного Кавказа, главком Сорокин воевал на два фронта — и против белых, и против немцев.
В октябре, накануне германской капитуляции, когда угроза для Советов, казалось, ослабла, большевики решили прибрать к рукам властного и очень популярного в войсках полководца, который упорно не желал вступать в партию. Коммунисты опасались, не превратится ли Сорокин в нового Бонапарта. После короткой кровавой борьбы главком был арестован и на следующий же день убит.
Победив во внутренней сваре, советская власть проиграла битву за Кубань. Главный противник красного главкома Деникин напишет: «В лице фельдшера-самородка Советская Россия потеряла крупного военачальника».
Лишившись полководца, красные армии стали терпеть поражение за поражением и потеряли Северный Кавказ.
На Дону после ухода немцев московское правительство, обеспокоенное тем, что в этом зерновом регионе компактно проживает потенциально враждебное военное сословие, взяло курс на «расказачивание»: перераспределение земель в пользу «иногородних», изъятие хлебных запасов, разоружение рядовых казаков и истребление офицерских кадров. Репрессии привели к тому, что в марте 1919 года в красном тылу разразилось большое казачье восстание. Повстанцы соединились с Добровольческой армией, которой после гибели Корнилова командовал генерал-лейтенант Деникин, и превратили этот сравнительно небольшой контингент в грозную военную силу. Ситуация стала совсем скверной для Советов, когда кубанские и донские белые казаки начали действовать согласованно, признав Деникина главнокомандующим Вооруженными силами юга России.
В мае три деникинские армии — Добровольческая, Донская и Кавказская — перешли в наступление и нанесли красным войскам ряд тяжелых поражений.
Фронт начал стремительно откатываться к северу. К концу июня белые захватили Харьков, Екатеринослав и Царицын. Затем пал Киев. В начале осени передовые белогвардейские части достигли Орла. До Москвы оставалось меньше 400 километров.
На севере высадился английский десант, с помощью которого местные антисоветские силы еще в августе 1918 года свергли советскую власть и создали собственное правительство — как и Комуч, поначалу демократическое, а затем военно-диктаторское, во главе с генерал-лейтенантом Евгением Миллером. До капитуляции Германии большевики считали северное направление наиболее опасным, так как британские войска легко могли дойти до Петрограда. Позднее к англичанам присоединились американские, французские, итальянские и сербские отряды. Совнаркому пришлось держать на этом направлении целую армию.
