class="p1">
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
08 декабря 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-12-08)
Вот со стеклом часов — тут раздолье для рассуждений — причём сейчас ровно то же с плёночками, а тут и мостик для рассуждения про пульты дистанционного управления в полиэтиленовых пакетиках:
А вот что касается шариков от пинг-понга, растворённых в ацетоне — я встречал этот легендарный эмалит во множестве даже устных советов.
И, кстати, что-то давно вокруг меня перестали играть в бадминтон (Раньше старики на дачах говорили — "багминтон").
Извините, если кого обидел.
08 декабря 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-12-09)
Извините, если кого обидел.
09 декабря 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-12-10)
Вот о том, что сок чеснока неплохо склеивает стекло и пластмассу, честно говоря, я не слоышал. А проверять как-то не с руки — вдруг нынешний, генно-модифицированный чеснок уже ничего не склеивает.
Или, наоборот, всё разъедает.
А вот история сантехники — моя страсть. Эти резиновые шайбы дед мой резал из подошв, и я только при последнем переезде распрощался с небольшой коробочкой, полной чёрных кружков.
Вообще, с сантехникой не так видно то, что произошло с теми же самыми полиэтиленовыми пакетиками — она стала нечинимой в делалях и меняется сразу целыми блоками.
А каков заход: "Тем, кому жаль расставаться с отлично разработанным пишущим узлом стерженька для шариковой авторучки…"
Это вам, романтики.
И мне — тоже.
Извините, если кого обидел.
10 декабря 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-12-11)
Картинка для привлечения внимания:
Написал вот про литературные премии.
Извините, если кого обидел.
11 декабря 2015
История про то, что два раза не вставать (2015-12-12)
Извините, если кого обидел.
12 декабря 2015
Станция (День радиотехнических войск. 15 декабря) (2015-12-17)
Лейтенант (впрочем, тогда он был не лейтенантом, а младшим лейтенантом, да и в семье всегда стоял самым младшим), попал в училище в переходное время. Великая война давно кончилась, но теперь стала набухать снова, как чёрная туча. И это было после сокращения армии, о котором писала каждая газета.
«Мильон двести», — шептались курсанты.
«Мильон двести», — поджимали губы преподаватели.
«Мильон двести», — писали в газетах. На миллион двести тысяч человек сокращали армию, и рядом с училищем в половину стены пятиэтажки был нарисован советский солдат, который говорил американскому: «Я своё отслужил, а ты?»
Но больше всего он страдал от того, что опоздал на ту, окончившуюся и великую войну — он опоздал на неё на поколение.
Однако в его училище все преподаватели были с боевыми медалями, а кто — и с орденом. И они были в его глазах богами.
А вот у него не обнаруживалось на гимнастёрке ничего, кроме комсомольского значка.
Главное окончилось тогда, в сорок пятом, и оно прошло мимо него. Из этого прошлого у него ничего не было — можно было только мечтать, как стоял бы у сложного прибора управления огнём ПУАЗО и крутил колёсики счётной машины. Зенитная батарея отразила бы налёт, и вот перед строем ему вручили бы Красную Звезду, хороший боевой орден. Но ничего этого не было, и быть не могло — к тому же, он много разного уже видел в жизни, и романтика из его души успела испариться. Но другие надежды в ней ещё жили — на великую силу человеческой техники, на тот разум, который заставляет ткать из электронов изображения на зелёном экране, на могущество науки, которое переворачивает землю.
Раньше был Сталинский план преобразования природы — все эти лесозащитные полосы, водоёмы, каналы, рукотворные моря и плотины — эти, никогда не виденные им сооружения он должен был защищать от чужой враждебной силы.
Каждый день в коридоре училища он видел огромную карту, с гидростанциями, красными нитками линий электропередач, и над всем этим простирал руку человек в белом кителе. Но теперь этот человек только просвечивал сквозь наклеенный новый портрет. На портрете был изображён новый вождь и руководитель, и такой же, только поменьше, кусочек ватмана с новым названием был наклеен на город Сталинград.
Но это была — Родина.
Над бело-золотой картой могли появиться чужие самолёты или хищные ракеты и капнуть чёрным в любое место. И тогда чёрная атомная клякса растечётся по крохотным кубикам, обозначающим Тахиа-Ташскую гидростанцию и Главный Туркменский канал, или по синей глади Сталинградского моря (Сталинградское море тоже было заклеено и превращено чёрной тушью в Волгоградское), или попадёт на Ереванский каскад, спрятавшийся среди коричневого цвета Кавказских гор.
Мир был прост и понятен, он подчинялся общим законам и воле вождя, прежнего или нынешнего, весь — от Каховки, где тоже шло электрическое строительство, до Молотовской (это тоже было закрашено) ГЭС, которая была где-то здесь, хоть и южнее той станции, куда ему предстояло ехать.
Пропасть в болоте армейской ненужности выпускник не боялся, специальность у него была радиотехническая, а, значит, нужная. По ночам ему снились генераторы импульсов, огромные лампы — одни с водяным охлаждением, другие — с воздушным. И он научился разговаривать с лампой по имени ГИ-24Б как с живым человеком. Материализму это не мешало.
И пусть пехота боится сокращения, а он бояться не будет.
Итак, его выпускали одним из лучших, но вдруг распределили на Северный Урал, в забытую Богом часть.
Он долго ехал с Украины на север, и поезда становились всё хуже, и всё проще обращение проводников.
Он прибыл к месту своего назначения, зажав в зубах старую пословицу «Береги честь смолоду». Но потом он ещё месяц прожил в доме офицерского состава, слыша, как за стеной старый майор исполняет свой супружеский долг — долго, мучительно и в несколько приёмов, будто тренируясь в штыковой атаке на чучело.
Но пришёл и час младшего лейтенанта — его вызвали и
