Какой продюсер, в какой стране дал бы такую потачку капризу художника? Бондарчук, ставивший с итальянцами “Ватерлоо”, хотел переснять один эпизод, на что получил ответ:
— Если хотите, за свой счет…
Мы знали, что Тарковский уже написал для итальянцев сценарий “Ностальгия” и официально попросил дать ему отпуск для поездки в Италию. Ермаш имел с ним беседу и предложил ему экранизацию “Идиота” по Достоевскому, на что ранее претендовал сам же Тарковский. Режиссёр поблагодарил и пообещал рассмотреть этот вопрос после работы в Италии. Но это была не больше, чем игра. Вскоре стало ясно, что в Россию он не вернется. Из Рима пошли новые просьбы — оказалось, что требуется срочно прислать в Италию жену, потом ребенка, тещу… Желая прояснить ситуацию, в Рим приехал Сизов. Андрей отказался прийти для разговора в посольство, назначив встречу в кафе, и явился туда с охраной, непрерывно оглядывался. Похоже, с ним основательно поработали соответствующие специалисты, внушив, что директор студии собирается вместе с чекистскими агентами похитить его. Зная, что у прославленного режиссера дела на Западе идут неважно, его звали домой, но он поставил условие: пусть об этом попросит его лично Горбачев… У Горбачева такого желания не возникло.
Я читал сценарий “Ностальгии” и был уверен, что на этом материале фильм не получится. А впрочем, чем черт не шутит — гений есть гений. Но черт не пошутил. Я, много времени спустя, разговорился с Олегом Янковским, пытаясь выяснить его точку зрения как исполнителя главной роли. О чем фильм, какую задачу он решал, работая в картине?
— А кто его знает? Говорит режиссер: иди туда, иди туда, а теперь — туда… Вот и бродил то по грязи, то по воде, надоело до чертиков, — ответил Олег в своей ироничной манере, со смешинкой в глазах.
Возможно, отшучивался, но и у меня, когда смотрел картину, создалось впечатление, что и сам создатель фильма не очень четко продумал замысел.
“Ностальгия” не принесла ни славы режиссеру, ни денег продюсеру. А Тарковский за рубежом оказался никому не нужен, он интересен был как диссидент, не более того. Попользовались и выбросили. Кое-как насобирав денег еще на одну картину, Андрей окончил свои дни в более чем стесненных обстоятельствах. После похорон (в могилу поверх какого-то эмигранта) у семьи денег не нашлось даже на памятную железку…
Так “залюбили” Тарковского. Первый толчок к обожествлению сделали власть предержащие, создав из него мученика, а потом за дело взялись друзья, и добили радениями во славу гения. И где-то меж ними — я убежден в этом — был недруг, внушивший Тарковскому, что вовсю он сможет развернуться только на Западе. А чего ему не хватало в Советском Союзе? Разве что собственной гостиницы, потому что все свои замыслы он осуществил, и так, как хотел, поставил все, что собирался, и ждала его давно желанная работа по Достоевскому. Обидными были замечания по сценариям или по материалу в ходе съемок? Но кто из режиссеров прошел иным путем? Кого продюсер пускает в бесконтрольное плавание? Кинопроизводство — это деньги, а деньги, как известно, любят счет. Потерпели крах внушенные друзьями надежды, что за рубежом все курицы будут нести золотые яйца в его корзину.
Многие творческие работники с вожделением смотрят на Запад, где якобы существует “свобода творчества”. Довелось мне однажды в Голливуде принимать фильм “Синяя птица”, который мы ставили совместно с компанией “XX век Фокс”. Картину смотрели не только на предмет художественного результата, но и выверяли длину каждого эпизода. Режиссер по монтажу доложил итоги просмотра. Постановщик фильма, известный режиссер Кьюкор, попробовал что-то возразить. Президент компании остановил его и сказал:
— С завтрашнего дня мистера Кьюкора в монтажную не пускать.
Вот и вся вожделенная свобода…
Судьба Тарковского не исключение. Не сделал карьеры в Голливуде несравненно более деловой и разносторонний режиссер Андрон Михалков-Кончаловский. Потолкавшись за рубежами, он вернулся в Россию. Но, справедливости ради, следует признать, что он и не собирался осесть навеки вдали от родины. Помню один разговор, когда я спросил у него:
— Говорят, что ты собираешься за рубеж?
Он не стал хитрить или изворачиваться, ответил прямо:
— Хочется поработать там.
По крайней мере, честный ответ, и я уважаю Андрона за это. Иные поступали по-другому. Был такой молодой, очень способный и симпатичный режиссер Миша Богин. Мы с ним познакомились в Минске, куда он приехал снимать фильм “Зося”. Картина получилась очень тонкой и нежной, окутанной дыханием мечтательности. Режиссер мне показался многообещающим. Встретились в Москве. До меня дошли слухи, что он нацелился на отъезд. И случилось так, что он зашел ко мне по поводу предстоящей работы — что-то не клеилось со сценарием. Помня доверительные прежние отношения, я спросил: правда ли то, о чем ходят слухи? Он ответил, что никуда уезжать не собирается, я удовлетворился ответом, сказав:
— Ну и правильно. Ты там пропадешь, тебе и среди российских коллег с твоим деликатным характером протолкаться непросто. Если будут трудности, заходи, постараюсь помочь.
Через несколько дней он покинул Россию. Длинные языки донесли: нашлись друзья, запугали мальчишку.
Инфарктом завершилась зарубежная карьера великого режиссера и актера Сергея Бондарчука, у которого отобрали почти готовый фильм — многолетнюю мечту — “Тихий Дон”. Не смог проторить дорогу Михаил Калик, открывший список эмигрантов. И дело не в отсутствии способностей или недостатке пробивной силы. И наши режиссеры, и наши фильмы неинтересны и непонятны зарубежному зрителю,
Помню, ночью в Судане я смотрел в полуторатысячной аудитории “Неуловимых мстителей”. Эдмонд Кеосаян сотворил картину по законам вестерна, столь любимого невзыскательной аудиторией во всем мире. Я сидел и радовался: где надо, смеются, где надо, аплодируют. Успех! А уж когда заиграли по окончании картины советский гимн и все встали, гордости моей не было предела. Африка завоевана! Нас обступили зрители, жали руки, светились улыбками, мы тоже скалили зубы. И надо же, нашелся умник — он обязательно найдется, хоть на Чукотке, хоть на экваторе, — который подбросит заковыристый вопросец. Нашелся и тут, охладивший мой пыл:
— А почему белые воевали против белых?
В американском вестерне все ясно: любовь и деньги, а тут из-за чего суматоха?.. Или, скажем, разъясни голландскому фермеру или американскому гуртоправу — с какого такого горя бесится Федя Протасов или чеховский дядя Ваня? Этого не поймут и в Индии, как в Эстонии не поймут индийского кино, которое считается непременным десертом на престижной узбекской свадьбе. Моды менялись подобно изыскам кутюрье. Одно за другим возникали и исчезали увлечения поэтическим кинематографом, авторским и режиссерским кино; захлестывал поток сознания; новая волна накрывала неореализм; объявлялся вне закона жанр; приговаривались к изгнанию остросюжетные фильмы; объявлялась глупой комедия; изгонялись из кинолент красавицы (“главное — красота души”), в моду входило отрицательное обаяние. С губ не сходили Феллини — Антониони, властителями дум становились Годар, Бунюэль. И все это без разбора втискивалось в работы молодых создателей национального кино, увеличивая поток серых и бездарных картин.
Помочь разобраться в разноголосице мнений, научить режиссеров, особенно молодых, отличать подлинное искусство от модных поделок могла бы кинокритика. Но, упиваясь исследованием творческого процесса западных мастеров, наши эксперты, в лучшем случае, не замечали достижений отечественного искусства или вели дружный отстрел вполне достойных работ. Наше кино объявлялось провинциальным, конформистским, примитивным. Вроде бы затаились в шалаше охотники и ждут, пока со студии вылетит очередная птица, чтобы тут же открыть пальбу и если не убить, то хотя бы подранить ее бекасинником. Медали за заслуги перед музой экрана выдавались избирательно, в основном ценилось, ежели режиссер, ставя фильм, держал кукиш в кармане.
С отеческой снисходительностью встречались работы великого и неповторимого комедиографа Леонида Гайдая. Любимая народом комедия была признана жанром, недостойным серьезного критического разбора и одобрения. Клепает безродный выходец из глубин каторжной Сибири веселые пустячки, ну и Бог с ним. А боги искусства и вели его по дороге всенародной любви и славы. Сотни картин канули в Лету, а “Бриллиантовая рука”, “Джентльмены удачи”, “Кавказская пленница”, “Операция “Ы” полвека живут, не старея, и непременно возникают в праздничной программе телевидения как подарок народу.
Сколько помню, ни один из критиков не сказал доброго слова о картине Ивана Пырьева “Кубанские казаки”, которой приклеили ярлык “лакировочного фильма”, “показухи” о жизни колхозной деревни. Удивительная солидарность критиков со Сталиным, который прихлопнул оперу на сюжет из колхозной жизни в Большом театре со сходной формулировкой. Но кто сказал, что Пырьев ставил перед собой задачу создать реалистическое произведение, в духе “Председателя” или “Аси Клячиной”? Это была откровенная музыкальная комедия, пожалуй, первая попытка создать советский мюзикл. Я, кстати, в 1944 году лечился в Кисловодске и помню цветистую роскошь пятигорских ярмарок. Ослепленные классовой непримиримостью ястребы пера неутомимо клевали выдающегося режиссера. К эстетическому анализу это не имело никакого отношения, велись чистой воды политические разборки, направленные на уничтожение неистового Ивана. На каждой студии были таланты и выращивались подлинные жемчужины искусства, но критика вожделенно глядела на Запад.
