12. В 1923 году, когда после разгрома большинства организаций «НСЗРиС» денежная поддержка, получаемая Савинковым от Польши и Франции, сильно сократилась, он пытался получить средства от Муссолини.
13. В августе 1924 года, желая лично проверить состояние антисоветских и контрреволюционных организаций на территории Союза ССР, перешел по фальшивому документу на имя В. И. Степанова русско-польскую границу, но вскоре был арестован.
Таким образом, устанавливается виновность Савинкова:
1. В организации в контрреволюционных целях вооруженных восстаний на советской территории в период 1918—1922 гг., т.е. в преступлении, предусмотренном ст. 58 ч. I Уголовного кодекса РСФСР.
2. В сношении с представителями Польши, Франции и Англии с целью организации согласованных вооруженных выступлений на территории Советской Федерации в 1918—1920 гг., т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 59 Уголовного кодекса.
3. В организации в контрреволюционных целях в 1918 и 1921 гг. террористических актов против членов рабоче-крестьянского правительства, каковые акты, однако, совершены не были, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 14 и 64 Уголовного кодекса.
4. В руководстве военным шпионажем в пользу Польши и Франции в течение 1921 по 1923 году т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 66 ч. 1 Уголовного кодекса.
5. В ведении пропаганды в письменной и устной форме, направленной на поддержку выступлений иностранных капиталистических государств, в целях свержения рабоче-крестьянского правительства в 1919 году, т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 70 Уголовного кодекса.
6. В организации банд для нападений на советские учреждения, кооперативы, поезда и т.д. в 1921 и 1922 гг., т.е. в преступлениях, предусмотренных ст. 76 ч. 1 Уголовного кодекса.
На основании изложенного Верховный суд приговорил: Савинкова Бориса Викторовича, 45 лет, пост. 58 ч. I Уголовного кодекса, к высшей мере наказания, по ст. 59 и рук. ст. 58 ч. I — к тому же наказанию, по ст. 64 и рук. 58 ст. ч. I — к тому же наказанию, по ст. 68 ч. 1 —к тому же наказанию, по ст. 76 ч. I — к тому же наказанию и по ст. 70 — клишению свободы на 5лет, а по совокупности — расстрелять с конфискацией всего имущества.
Принимая, однако, во внимание, что Савинков признал на суде всю свою политическую деятельность с момента Октябрьского переворота ошибкой и заблуждением, приведшим его к ряду преступных и изменнических действий против трудовых масс СССР, принимая далее во внимание проявленное Савинковым полное отречение и от целей, и от методов контрреволюционного и антисоветского движения, его разоблачения интервенционистов и вдохновителей террористических актов против деятелей Советской власти и признание им полного краха всех попыток свержения Советской власти, принимая далее во внимание заявление Савинкова о его готовности загладить свои преступления перед трудящимися массами искренней и честной работой на службе трудовым массам СССР, Верховный суд постановил ходатайствовать перед Президиумом Центрального Исполнительного Комитета СССР о смягчении настоящего приговора.
Председатель В.Ульрих. Члены Камерон, Кушнирюк. Москва, 1924 года, 29 августа, 1 час 14 мин.».
Сдается мне, во всей многовековой истории юриспруденции подобного приговора найти невозможно. Суд признает, что обвиняемый за все свои многочисленные дела за последние семь лет заслужил пять (!!!) смертных казней и еще пять (!!!) лет тюремного заключения. Про конфискацию имущества даже и вспоминать как-то неловко уже. И при всем при этом суд (советский!!!) просит верховную инстанцию даровать осужденному жизнь (!!!).
Но и это еще не самое удивительное. Просьба удовлетворяется!
«Президиум Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР, рассмотрев ходатайство Военной коллегии Верховного суда Союза ССР от 29 августа, утром, о смягчении меры наказания в отношении к осужденному к высшей мере наказания гражданину Б. В. Савинкову и признавая, что после полного отказа Савинкова, констатированного судом, от какой бы то ни было борьбы с Советской властью и после его заявления о готовности честно служить трудовому народу под руководством установленной Октябрьской революцией власти применение высшей меры наказания не вызывается интересами охранения революционного правопорядка, и полагая, что мотивы мести не могут руководить правосознанием пролетарских масс, постановляет:
Удовлетворить ходатайство Военной коллегии Верховного чуда Союза ССР и заменить осужденному Б. В. Савинкову высшую меру наказания лишением свободы сроком на десять лет.
Председатель Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР М.Калинин.
Секретарь Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР А.Енукидзе.
Москва, Кремль, 29 августа 1924 г.».
С тех самых пор не стихает спор: что это было? Недоразумение, «вредительство троцкиста» Енукидзе или тонкий политичес-
кий расчет? Склонен думать, что логичным завершением «Син-диката-2» был именно продемонстрированный всей русской эмиграции гуманизм советской власти. Не стоит забывать, что большая часть членов «Союза защиты Родины и свободы» оставалась на свободе. Им-то и давался этот сигнал: штыки в землю, господа. Даже таких лютых ненавистников советской власти, как Савинкова, рабоче-крестьянское правительство милует. Что уж о вас-то говорить? И надо сказать, что соратники все поняли правильно. Больше боевики главного террориста начала XX века акции на территории СССР не проводили.
Глава 8. Элитный узник Лубянки
После оглашения приговора Савинков продолжал находиться во внутренней тюрьме ГПУ. Ему были созданы невиданные для этой организации условия. В камеру постелили ковер. Поставили мебель. Разрешили писать воспоминания и вести дневник. Кое-что даже напечатали, заплатив автору гонорар и разрешив ему свободно распоряжаться этими средствами.
Крайне интересен его дневник. О чем же думал бывший эсеровский террорист? Переосмыслял ли он свою жизнь? Можно и так сказать. Но в целом его мысли как-то не очень походят на раздумья опытного политика. Вот, положим, 9 апреля 1925 года, он больше напоминает, как сказали бы тогда, «студентика»: «Япривык ко всему. Кроме того, мне кажется, что люди устроены так: когда им выгодно, они бывают честными, когда им невыгодно, они лгут, воруют, клевещут. Может быть, бескорыстен Дзержинский и еще некоторые большевики. Под бескорыстием я не понимаю только простейшее — бессребре-ность, но очень трудное — отказ от самого себя, то есть от всех своих всяческих выгод. Этот отказ возможен лишь при условии веры, то есть глубочайшего убеждения, если говорить современным языком, хотя это не одно и то же. Из своего опыта я знаю также и то, что цена клеветы, как и похвал, маленькая. Молва быстротечна. Когда я был молод, я тоже искал похвалы и возмущался клеветой...»
Разумеется, чекисты знали, что Савинков ведет дневник. И он делал все, чтобы своими записями доставить им удовольствие: «Я не мог дольше жить за границей, не мог, потому что днем и ночью тосковал о России. Не мог, потому что в глубине души изверился не только в возможности, но и в правоте борьбы. Не мог, потому что не было покоя. Не мог, потому что хотелось писать, а за границей что же напишешь ? Словом, надо было ехать в Россию. Если бы, наверное, знал, что меня ждет, я бы все равно поехал...» Удивительно: он продолжает настаивать на версии, что пал не жертвой блестяще проведенной операции чекистов, а собственного литературного дара. Он постоянно напоминает, что это не иностранный отдел ГПУ переиграл аса подпольной работы, а он сам добровольно приехал в Россию, чтобы капитулировать перед большевиками. Я нахожу этому только одно объяснение: он продолжал начатую на суде игру, надеясь что когда-нибудь его дневники будут опубликованы и благодарные потомки по достоинству оценят всю мощь любви Савинкова к родине. Хотя вполне допускаю и то, что он, жертва собственного мистического мессианства, свято уверовал, что он действительно по собственному желанию нелегально перешел границу СССР.
Он не только ведет дневник. Пишет еще и рассказы. Читает их вслух сотрудникам иностранного отдела ГПУ Но то ли он плохо это делает, то ли рассказы никчемные. Чекисты скучают. Под любым благовидным предлогом стараются избежать вечера художественного чтения. Савинков негодует. Вот что он записывает в свой дневник: «Яработаю, потому что меня грызет, именно грызет желание сделать лучше, а я не могу. Когда я читал свой рассказ, один ушел, другой заснул, третий громко разговаривал. Какой бы ни был мой рассказ — это настоящая дикость, полное неуважение к труду. А надзиратели, видя, как я пишу по восемь часов в сутки, ценят мой труд. Так называемые простые люди тоньше, добрее и честнее, чем мы, интеллигенты. Сколько раз я замечал это в жизни! От Милюкова и Мережковского у меня остался скверный осадок не только в политическом отношении. В политике — просто дураки, но в житейском — чванство, бессердечие, трусость. Я даже в балаховцах, рядовых конечно, рядом с буйством, грабительством видел скромность, сердечность, смекалку...»
