Ознакомительная версия.
Сухопутные войска РОА в перечисленной ниже последовательности – дивизии, противотанковая бригада, запасная бригада, офицерская школа – охватывали 40 тысяч, а с верховным командованием и армейскими частями – 45 тысяч человек. Если причислить сюда личный состав военно-воздушных сил РОА численностью 5 тысяч человек, то под непосредственным командованием Власова находились 50 тысяч человек. Таким образом, Освободительная армия по своему размеру приближалась к вооруженным силам, которые в некоторых отношениях претерпели аналогичное развитие, – Чехословацкому корпусу [173] времен Первой мировой войны, который, выйдя из состава русской армии в 1918 г., принял статус самостоятельной «Чехословацкой армии в России»[27]. В чешских легионах военнопленные также сорганизовались с помощью и под надзором противника своей страны, чтобы бороться против собственного правительства за освобождение своей родины и создание собственной государственности. Однако между Русской освободительной армией 1945 года и Чехословацкой армией в России 1918 года, которые обе подчинялись национальным комитетам за рубежом, существовало заметное качественное отличие. Чехословацкая армия возглавлялась младшими офицерами, не имевшими никакого боевого опыта [174]. Например, главнокомандующий, генерал-майор Сыровы, еще год назад имел звание младшего лейтенанта, из дивизионных командиров генерал-майор Чечек и полковник Швец были до своего назначения лейтенантами, генерал-майор Гайда (Гейдль) еще в 1915 г. был простым солдатом-санитаром Императорской и Королевской [Австро-Венгерской] армии. И прочие ведущие офицеры, как Клецанда и Гусак, в кратчайший срок выдвинулись из ниж-них чинов. Напротив, все командные должности РОА находились в руках испытанных штабных офицеров и войсковых командиров, генералов и полковников, выполнявших соответствующие функции уже в Красной Армии. Так, например, крупными соединениями командовали опытные командиры дивизий (в случае Шаповалова – даже советский командир корпуса), а не «некий Буняченко» и не какой-то анонимный «изменник Зверев», как пыталась утверждать советская литература [175]. Как генерал-майор Буняченко, так и генерал-майоры Зверев и Шаповалов выросли в Красной Армии от простых солдат до высоких военачальников, прежде чем присоединились к Освободительному движению.
Сухопутные силы РОА еще почти удвоились в конце войны, когда примкнули к Освободительной армии и подчинились командованию Власова группа казаков генерал-майора Туркула, Казачий стан генерал-майора Доманова и 15-й казачий кавалерийский корпус под командованием германского генерал-лейтенанта фон Панвица. Стремление широкой массы казаков к объединению с общероссийским освободительным движением, символом которого с 1943 г. стал Власов, имеет многообразные подтверждения и приобрело ясные очертания еще до создания КОНР и обнародования Пражского манифеста. Так, полковник Кромиади в 1943 г., через генерал-майора С.Н. Краснова в Париже, попытался установить связь между Власовым и генералом от кавалерии П.Н. Красновым, легендарным полководцем Гражданской войны, после захвата Донской области в 1918 г. блокировавшим Царицын и тем самым создавшим серьезную угрозу для советской власти, позднее ставшим всемирно известным писателем, а с 1944 г. начальником Главного управления казачьих войск, созданного в Германии [176]. Однако попытка найти взаимопонимание не удалась, т. к. Краснов, строгий поборник особого социального статуса казачества, относился к Власову отрицательно[28] и, кроме того, мог сослаться на декларацию, в которой правительство рейха 10 ноября 1943 г. признало казаков союзниками и гарантировало их права и привилегии, а также неприкосновенность их территорий [177].
Эту негативную позицию в отношении Власова не разделял целый ряд влиятельных представителей казачества из старой эмиграции, в частности, потому, что Пражский манифест и сам Власов по различным поводам решительно признавали право на самоопределение всех народов и социальных групп России, в том числе и казаков [178]. В соответствии с основными настроениями казаков, которые, вопреки утверждениям так называемых «казачьих националистов», «почти без исключения» всегда считали себя русскими [179], в ноябре 1944 г., после провозглашения Пражского манифеста, два генерала Донского войска, Абрамов и Балабин, вступили в КОНР [180]. Вскоре, как упоминалось, в пользу Власова и возглавляемого им Освободительного движения высказались также атаман Донского войска, генерал-лейтенант Татаркин, награжденный за свои заслуги в борьбе с большевизмом в 1918 г. британским орденом Бани генерал-лейтенант Шкуро, генералы Бородин, Голубинцев, Морозов, Поляков, Полозов и другие, а в конечном итоге и атаман Кубанского казачьего войска, генерал-майор Науменко. Был вынужден учесть эту тенденцию и сам генерал Краснов.
На Рождество 1944 г., а также 7 и 8 января 1945 г. состоялись беседы между ним и генералом Власовым о координации действий Освободительной армии и казачьих частей [181], которые, однако, не принесли результатов.[29] Несмотря на то что Власов и Краснов вполне ценили друг друга, здесь противостояли два в корне несовместимых «мировоззрения и психологии». Это показывает обмен письмами, с которыми два генерала публично выступили в марте и апреле 1945 г. в газетах «Казачья земля» и «Путь на Родину» [182]. Краснов в «Открытом письме» Власову от 16 марта 1945 г. представлял идею тесной связи с Германией при признании ее руководящей роли [183]. Поэтому он неукоснительно желал видеть в казачьих соединениях, которые он опекал в политическом отношении и которые были по-военному организованы и объединены в 15-м казачьем кавалерийском корпусе, составную часть германского вермахта. Краснов был против слияния с РОА Власова и за то, чтобы оставить казаков во главе с собственными офицерами под немецким командованием. На послевоенный период он политически добивался своего рода протектората Германии над возрожденным казачеством. Для Власова, который, как сообщает оберфюрер СС д-р Крёгер, «твердо придерживался идеи единой неделимой Святой Руси» [184], взаимопонимание на этой основе было невозможно. Власов был готов признать особый статус казаков в рамках национального русского государства. Но когда генерал Краснов выдвинул, в частности, чрезмерное требование о том, чтобы Власов заявил, что Вооруженные силы Комитета освобождения народов России, подобно, например, «1-й Русской национальной армии» генерал-майора Хольмстона-Смысловского, «выступают как часть германской армии», тот сослался на принципы, изложенные в Пражском манифесте, и на статус РОА как самостоятельной армии. «Мы никогда не скрывали, – говорилось в «Открытом письме» Казачьего управления, созданного при КОНР, Краснову от 3 апреля 1945 г., – что находимся в союзе с Германией, но мы не устанем подчеркивать, что являемся равноправными союзниками, что мы боремся за нашу независимую Родину, которая не может жить ни под чьей опекой и протекторатом, а будет свободной и полностью самостоятельной».
Управление казачьих войск, сознательно созданное при КОНР в феврале 1945 г. в качестве противовеса Главному управлению Краснова [185], обязано своим возникновением пониманию того факта, что соглашение с Красновым недостижимо и что, с другой стороны, все же необходимо объединить казаков, находящихся в сфере власти Германии, под политическим и военным руководством Власова. В качестве руководящего органа объединенного казачества был создан Совет казачьих войск, состоявший из походных атаманов Донского войска, Кубанского войска, Терского войска, из единого представителя оренбургских, уральских, астраханских, сибирских, семиреченских, забайкальских, амурских и уссурийских казаков, а также из начальника штаба казачьих войск. Председатель, как и остальные члены Совета, был одновременно членом КОНР и во всех отношениях подчинялся генералу Власову как главнокомандующему Вооруженными силами и председателю КОНР. Задача этого Совета состояла в том, чтобы руководить всеми внутренними делами казаков, а также формированием и обучением казачьих частей и пропагандой согласно «приказам, инструкциям и уставам Вооруженных сил КОНР». Хотя казачьи соединения считались составной частью Освободительной армии, было все же принято во внимание стремление к известному особому статусу в рамках РОА. Так, командный состав должен был пополняться исключительно за счет представителей соответствующего войска, а офицеры до звания войскового старшины (подполковника) сохраняли право на ношение своих традиционных знаков различия. Кроме того, казаки получили право носить на униформе эмблемы цветов своего войска и, при принадлежности к степным войскам, – фуражки и лампасы, а к кавказским войскам – привычные папахи. Председателем Совета казачьих войск стал 23 марта 1945 г. походный атаман Донского войска генерал-лейтенант Татаркин[30], членами – походный атаман Кубанского войска генерал-майор Науменко и начальник штаба Совета казачьих войск полковник Карпов. Представителем отсутствующего походного атамана Терского войска считался полковник Вертепов. К исполнительному органу штаба принадлежали [186]: инспектор по военному обучению и воспитанию частей генерал-майор Полозов, начальник организационного отдела подполковник Дмитриев, начальник отдела пополнения подполковник Потехин, начальник отдела кадров подполковник Черкесов – все они должны были согласовывать свою деятельность с соответствующими отделами Верховного командования РОА, начальник канцелярии капитан Агафонов.
Ознакомительная версия.
