Ознакомительная версия.
Я думаю, эти выборы были бы разнообразными и весьма далекими от тех православных идеалов, которые сейчас рисуются в лубочных книжечках. Дело в том, что этому есть подтверждение. Мы видим, что, как только рухнула репрессивная церковная система, церкви мгновенно потеряли своих прихожан, православные идеалы девальвировались и обесценились, и если бы не, скажем так, периодически возникающая подмога государства, то, вероятно, к сегодняшнему дню Православной церкви как таковой уже бы не существовало. Потому что выбор всегда был несвободен. И не только потребность в тех уголовных законах и уложениях, о которых я уже говорил, но и средневековая реальность, предлагавшая в качестве факта огромное количество именно строго репрессивных рамок для мировоззрения русского человека, в общем, доказывает, что выбор православия добровольным не был.
Еще один замечательный вопрос – о моем отношении к язычеству. К язычеству в данном случае русскому, славянскому.
Что касается религиозной составляющей, то она мне непонятна. Как атеист, я не могу воспринимать ее всерьез. Что же касается составляющей, скажем так, исторической и нравственной, то здесь у меня мнение есть. Конечно, можно говорить о том, что в отличие, например, от православия языческий выбор, сделанный в свое время, был свободным. Создание языческого пантеона было не навязанным, оно не держалось на жестоких и безостановочных репрессиях. К тому же мы видим глубокую укорененность славянской языческой религии, укорененность, которую попы не могли победить в течение многих сотен лет.
Я уже говорил, что, пожалуй, не существовало в Европе другого народа, у которого были бы змеевики. Вы знаете, что такое змеевики? Это своего рода образки, которые носились на груди, и на одной стороне образка был языческий славянский символ, а на другой изображался один из персонажей древнееврейского фольклора, то есть символ православный. Это был такой как бы компромиссный образок, и власти вынуждены были мириться с такой поразительной живучестью русского язычества, хотя оно не поддерживалось никакими усилиями государственного, пропагандистского, карательного или иных аппаратов. В этом смысле можно говорить о том, что да, действительно, русское язычество – гораздо более свободный и чистый выбор, скажем так, в историческом смысле слова. О религиозной же составляющей, повторю, я ничего сказать не могу, поскольку совершенно и категорически ее не понимаю.
Следующий прекрасный вопрос – про наполненность семинарий и про то, чем руководствуются люди, которые туда идут.
В свое время, когда все было очень строго регламентировано и целиком находилось в ведении Комитета государственной безопасности, ситуация была несколько понятнее. Но не надо забывать, чем хороша церковь. Она хороша прежде всего тем, что дает приют и возможность очень хорошо зарабатывать людям, которые не наделены вообще никакими способностями. Ведь от них требуется всего лишь обрасти пафосными бородами, как следует костюмироваться, выучить несколько заклинаний – и это позволяет им в дальнейшем жить, в общем-то, на зависть многим россиянам, вполне бездельной и сытной жизнью.
Надо понимать, что я не голословлю, говоря, что основная масса священнослужителей, попов – собственно, 99 % – это люди, лишенные какой бы то ни было одаренности и образованности. Я говорю со знанием дела и опираюсь в данном случае на исторические факты. Обратимся к 1918–1920 годам, когда церковь перестала получать дотации государства и попы вынуждены были бросить свои приходы и разбрестись по миру с тем, чтобы зарабатывать какие-то деньги для прокорма себя и своих семей. И несмотря на то что бросивший приход поп, отказавшийся от религиозной деятельности, всегда был в достаточной степени обласкан властью, мы видим, что в основном бывшие попы оказались способными только к профессиям возчиков, ломовых извозчиков, водовозов. В некоторых случаях им удавалось сделать неплохую по тем временам карьеру торговцев керосином – притом что в силу эмиграции, в силу огромных людских потерь потребность в кадрах у молодой Советской республики в тот момент была огромна и все граждане хотя бы с минимальными способностями мобилизовывались, призывались и находили свое место в общественной жизни. Тем не менее огромная масса бывшего духовенства так и не стала востребованной – именно по причине того, что эти люди не способны были ни к какому труду, не обладали никакими знаниями и никакими умениями.
Поэтому мы с уверенностью говорим о том, что эта профессия действительно не требует практически ничего, а взамен этого ничего предоставляет и статус, и возможность демонстрировать себя на телевидении, и возможность позиционировать себя как некое интеллектуальное или обладающее тайными знаниями существо. Однако вся очень простая подноготная этого явления нам известна.
И последний вопрос, на который я здесь отвечу, – вопрос о природе атеизма и о моем понимании – атеизма.
Атеизм – штука замечательная. Для меня это просто синоним свободы и синоним права думать так, как я хочу. И, естественно, атеизм накладывает на меня очень большие и серьезные обязательства, гораздо бо́льшие, чем религия. Потому что, если я требую свободы для себя, я должен признавать право на эту свободу за всеми остальными – в том числе и право исповедовать то, что мне представляется глупостью, нелепостью и дикостью. Но исповедовать и иметь возможность отправлять свои религиозные культы, иметь возможность носить на голове кастрюлю любого цвета или есть мясо своего бога под коллективное пение – это свободный выбор каждого. В этом смысле атеизм уязвим, и он не имеет ничего общего с тем атеизмом, который демонстрировался «Союзом воинствующих безбожников», потому что это атеизм интеллекта, атеизм свободы.
Урок 22. Ответы на вопросы подпольного атеистического кружка
В этом разделе я постараюсь ответить на крайне любопытные вопросы, которые мне предложил, как это ни парадоксально звучит, подпольный атеистический кружок одного из санкт-петербургских вузов. Там действительно дело доходит до маразма, причем до такого маразма, что в библиотеках запрещают выдавать книги Ярослава Голованова, Лео Таксиля, Жюльена Ламетри и сочинения Жан-Жака Руссо. И вот наиболее интеллектуальные, наиболее самостоятельные и разумные студенты стали объединяться в какие-то атеистические кружки, от которых и пришли вопросы. Надо сказать, что эти вопросы действительно отличаются некоторым знанием предмета и определенного рода остротой.
Первый вопрос можно, пожалуй, назвать поповско-половым. Я не рекомендовал бы читать эту главу детишкам, а лучше еще и дамам, а лучше еще и мужчинам тоже, потому что такова тема. Но вопрос поставлен достаточно любопытно, и на него надо отвечать. Итак, откуда, в частности, у Русской православной церкви такая патологическая страсть залезать к людям в постель или в различные срамные места, держаться как можно ближе к гениталиям, постоянно муссировать эти вопросы, акцентироваться на гомосексуализме, лесбиянстве, абортах и т. п.?
Надо понимать, что это не сегодня произошло, и этот интерес у Русской православной церкви зародился не сейчас, современность тут ни при чем. Это глубокая, выношенная и, я бы сказал, существеннейшая традиция православия: постоянный контроль над половой сферой.
Началось все это достаточно давно. Почему мы можем говорить об этом с уверенностью? Потому что у нас есть то, что называется епитимийники, от слова «епитимия» – это монастырские чины исповеди. Причем, естественно, составляли их люди, которые великолепно знали, как говорится, фактуру, то есть жизнь монастыря и то, что именно является предметом исповеди. Знали, о чем надо спрашивать, что является наиболее типичным, наиболее острым и наиболее значимым в этой монастырской – и не только в монастырской – жизни. Надо сказать, что вся отечественная литература по данному вопросу – а это и замечательные исследования Евы Левиной «Секс и общество в мире православных славян», и исследования Евгения Мороза «Секс и любовь в мире русского Средневековья», я уж не говорю про различные первоисточники, – показывает нам, что церковь действительно всегда патологически интересовалась этой темой и эта тема была одной из основных.
Почему я говорю, что это не очень прилично читать детям? Потому что самые традиционные вопросы, которые поп задавал исповедующейся, например, монахине, звучали так: «Не держала ли кого за срамное место?» А вопросы мирянину звучали так: «Не тыкивал ли жене рукою, ногою или иным чем? Языка своего жене не давал ли? За сосцы жену не хватал ли?» И дальше все в таком духе. Честно говоря, мне самому очень трудно прочесть это, не покраснев.
Надо сказать, что в этих чинах исповеди церковь доходила до какого-то сексуального фантасмагоризма. Как вы думаете, что является самым страшным грехом с точки зрения православного попа, принимающего исповедь? Вы, наверное, удивитесь, но за мужеложество полагалось четыре года «сухо есть», то есть поститься; за скотоложество – один год; за блуд с монашенками – два года, но самым страшным грехом считалось следующее: «Всякая жена, восседающая на муже, шесть лет да покается, и поклонов двенадцать утром и двенадцать вечером и комкает» (последнее слово тоже обозначает пост). То есть по совершенно необъяснимой причине поза, когда женщина находится сверху, приводила духовенство в неистовство и считалась наихудшим из грехов.
Ознакомительная версия.
