Китайцы женились и разводились согласно тысячелетним традициям, которыми не возбранялся и институт наложниц. Муж мог выгнать жену, если она была ему неверна или же… пыталась им командовать. Завершающая глава посвящена разводам по-русски, многие из которых так или иначе вошли в отечественную историю.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Библиоман. Книжная дюжина
Спустя годы
Дэвид Николс. Один день / Пер с англ. Ю.Ю. Змеевой. – М.: РИПОЛ классик, 2010. – 480 с. – 7000 экз.
«Если сегодня придёт в голову процитировать Боба Дилана, Томаса Элиота или, не дай Бог, Брехта, её собеседник лишь вежливо улыбнётся и тихо попятится – и можно ли будет его винить? В тридцать восемь лет глупо думать, что какая-то там песня или фильм способны изменить всю жизнь. Нет, теперь всё стало ровным, всё успокоилось и жизнь проходит на знакомом фоне удобства, удовлетворённости, привычки». Когда меняется мир, как вместе с ним меняемся мы? В романе прослеживается, как меняются чувства героев, как возникает пропасть между нашими мечтами и надеждами и повзрослевшей реальностью; между тем романтиком, которым каждый из нас был в юности, и тем обывателем, которым стал спустя годы. Из гусеницы появляется бабочка, а у людей бабочки, потерявшие способность летать и изумляться увиденному, превращаются в равнодушных, доживающих свой долгий век гусениц. А самое сказочное чувство – любовь – порой у окружающих вызывает лишь усмешку…
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Искусство
Великий дух изгнанья
ОТЗВУКИ
Плохой герой, «изгнанник народа» Куллерво на заре европейского модерна был страстно воспет Яном Сибелиусом. На днях Михаил Плетнёв и Российский национальный оркестр вспомнили одноимённую симфоническую поэму Сибелиуса (по мотивам финского эпоса «Калевала»).
Дебютный симфонический опус Сибелиуса, четырежды прозвучав в 1892 г., канул в Лету из-за шокирующей реакции современников. Оркестр показался ужасным, форма – рыхлой, солисты и хор – излишними. Стойкость проявил только друг автора, критик Каянус. Премьерную рецензию он сопроводил словами: «Оглушительный весенний поток финских мелодий мощно устремился из пустыни». «Пустынничество» и «оглушительность» этой музыки и сегодня подминают слух, напоминая действие ледяных торосов. Кто-то на Западе (судя по стилю, британский популист Норман Лебрехт) назвал поэму «Кинг-Конгом оркестровки», и, в общем, попал. Предмодернистское наитие Сибелиуса, помноженное венскими «университетами» (два года учился у Карла Гольдмарка и Роберта Фукса), вагнеровскими впечатлениями (был совершенно сражён услышанным в Берлине «Тангейзером») и пылкой влюблённостью («Куллерво» сочинялась между помолвкой и женитьбой композитора на Айно Ярнефельт, дочери крупного политика), – всё это, как выяснилось, и способно ошеломить кого угодно. По крайней мере на московском репертуарном горизонте ничего подобного не возникало.
В пяти частях симфонического повествования темп Плетнёва то затаивался, то бежал бегом. «Интродукция», «Юность Куллерво», «Куллерво и сестра», «Поход на войну», «Смерть» – всё вроде ясно. Но музыка эту ясность затуманивала, нагнетая облака доселе неслыханных явлений. Тут древний охотничий рог, там – умопомрачительный форсаж мужской баритоновой партии, сильные линии струнных унисонов. А тарелки, символы столпничества и отрешённости от сюжетной мишуры,– как они возносили кульминации вверх, какими многократными усилиями отрывали оркестровый массив, богатырски подсаживая музыку «выше, выше»! В глубине же, под поверхностью дикого Сибелиусова ландшафта, будто не прекращалась диффузия пород: библейское проникалось языческим, фольклорное – авторским, центральноевропейское – неофитски-северным. Незримый фундамент этой музыки Плетнёв почувствовал колоссально. Словно сам зарядился энергетикой расшевеливания неявных и тревожных смыслов.
Но ради какого героя всё это? Согласно 31–35-м рунам «Калевалы» Куллерво – всего лишь пропащий «юноша в синих чулочках». На обочине карело-финского эпоса он болтается суконным праобразчиком ахматовского кокетства: «Когда б вы знали, из какого сора Растут стихи, не ведая стыда». Правда, со стыдом у Куллерво всё серьёзно: соблазнив неузнанную сестру, он страдает, винится матери, но перед смертью он ещё повоюет. «Поход на войну», как ни странно, сопровождён самой лёгкой, подвижной и светлой музыкой. Видимо, чтоб сильнее «задавить» могильным камнем в финале. Но не только. Дело в том, что перед смертью Куллерво мог утешиться лишь словами матери, которые на русский народный манер прозвучали бы, как в песне: «Жена найдёт себе другого, а мать сыночка – никогда». Так вот, собственно, ради этой природной языческой неразлучности «матери–сыночка» (взамен христианских «отца и сына»), по сути-то и не выпали из эпоса руны про Куллерво. Хотя в формате всей «Калевалы» они кажутся мало что необязательными, но нелогичными и, в общем-то, даже нелепыми. Впрочем, до этого дела нет: в финале симфонической поэмы мы реагируем лишь на гомеровский масштаб и трагизм прямо-таки античного толка. Недотёпа умер.
Выведя незрелого, как и он сам, героя за грань оценочности, 26-летний Сибелиус вложил душу в другое. В избыточность чувств и красок, в патетику возвеличивающих кульминаций (а их в каждой части «Куллерво» больше, чем во всех симфониях Бетховена, вместе взятых); в архаическую доблесть мужского хора (пел Хор Академии Попова); в невероятный темперамент солистов – меццо (Туйя Книхтиле) и баритона (Ханну Немеле). Ненадолго закрыв горизонт европейского симфонизма своей симфо-оперно-хоровой причудой, Сибелиус сам испугался и стал писать вещи более упорядоченные с точки зрения традиций и слухового стандарта. Про «Куллерво» вспомнили лишь в 1930-е годы, когда музыка поэмы, прозвучав под управлением Сергея Кусевицкого по американскому радио, сделала Сибелиуса «любимым…» заокеанским «…симфонистом». Как ни грустно, но в 1934 году Сибелиуса это почти не взволновало. Он уже знал, каким богатырям готовил почву его северный антигерой. Притом что до «Песен Гурре» Шёнберга, «Весны священной» Стравинского и «Ильи Муромца» Глиэра «Куллерво» камнем пролежал ещё долгие двадцать лет. Стало быть, Михаил Плетнёв понял, что пришло время собирать камни.
Елена ЧЕРЕМНЫХ
ОТ РЕДАКЦИИ. Нам представляется необходимым снабдить этот музыкальный материал далеко не «музыкальным» постскриптумом. Буквально накануне Нового года прокуратура Таиланда объявила своё заключение по пресловутому следственному делу в отношении Михаила Плетнёва. Сказано чётко и однозначно: никаких оснований для возбуждения уголовного дела нет. Полагаем, что осведомлены об этом далеко не все наши читатели, ибо указанная информация была протранслирована российскими СМИ как-то крайне скупо и застенчиво. То ли дело настоящий вал возмущённых слов, гневно обвиняющих (какая уж тут «презумпция невиновности», до неё ли?!), соревнующихся между собой во внезапно проснувшемся морализме и порой заборного уровня остроумии, какие обрушились на нас после небольшой заметочки, опубликованной минувшим июлем газетой Pattaya Daily News…
И можно только предполагать, как отреагировала бы наша доблестная пресса, случись вдруг тайским следственным органам прийти к какому-либо иному выводу.
Впрочем, по-иному, на наш взгляд, и быть не могло. «ЛГ» была одним из совсем немногих средств массовой информации, не только не присоединивших свой голос к могучему, однако на визг сбивающемуся хору пламенных борцов за чужую нравственность, но без колебаний поддержавших Михаила Васильевича в непростой для него ситуации. Ставшей для современной нашей журналистики ещё одной – и ярко выраженной – «проверкой на вшивость», которую она со всей очевидностью не выдержала.
«Не сомневаемся, облыжность обвинений скоро будет доказана, а клеветники – изобличены, – писали мы полгода назад, и это тот самый случай, когда себя можно цитировать не без доли законной гордости. – И как потом все злопыхатели и остроумцы, призывающие к бойкоту Российского национального оркестра, посмотрят в глаза великому отечественному музыканту?..»
Надо ли говорить, что скошенных по известной причине глаз никто не поднял. Да чего там – не нашлось в упомянутых дружных рядах ни единого человека и профессионала, кто сумел бы просто – пусть даже и потупив очи долу – принести элементарное извинение. В чём заключается, на наш взгляд, главный и печальный итог всей этой счастливо окончившейся эпопеи.
