С.М. Видишь ли, Володя, я всегда с юности чувствовал себя членом большого общества. Я с детства жил в обществе. И мне нравилось — может, это и смешно — мне нравилось помогать людям…
В.Б. О вашей помощи ходят легенды. Даже в самые жесткие времена к вам шли именно потому, что знали — Сергей Михалков не откажет.
С.М. Я ведь помогал не только людям, но и целым обществам, целым учреждениям, к которым даже никакого отношения не имел. Я вспоминаю отдельные эпизоды в своей жизни и оцениваю самого себя: правильно ли поступил? Все-таки часто я поступал правильно. И потом, я не боялся помогать людям. Я знал, что другие не ходатайствуют за нуждающихся чаще всего только из-за того, что оставляют эту возможность, эту лазейку для себя. А я никогда об этом не думал. Я ходатайствовал за других, не думая о себе. Даже когда я заступался за арестованных: за Кружкова — редактора "Красной Звезды", за Вершигору, у которого никак не хотели издавать книгу, за Колесникова…
В.Б. Я знаю, как активно вы помогали молодому художнику Илье Глазунову, молодым поэтам и никому не говорили об этом. Как говорят, многое вам простится за это…
С.М. Сегодня ведь первое апреля, нам могут и не поверить. Будут над нами смеяться…
В.Б. Кому надо — поверят. А тем, кто хочет посмеяться, это тоже на пользу пойдет. Пусть смеются. Смех, говорят, полезен для организма. Как вы думаете, Сергей Владимирович, зачем людям нужен смех?
С.М. Смех разряжает, делает людей мягче, не такими жестокими. Надо больше смеха на земле.
В.Б. Кого бы вы отметили из добрых, смешливых писателей?
С.М. Юрия Полякова, нынешнего главного редактора "Литературной газеты". На Полякова я надеялся давно, когда он еще у меня работал в секретариате. Я говорил ему: ты, Юра, далеко пойдешь. Он честный, к тому же. Из смешливых — Чижиков, хороший художник.
В.Б. Это и есть ваша жизнь — постоянно всем помогать, всех отмечать и замечать. Ведь многие известные писатели никому на свете не помогли, никого, кроме себя, не заметили. Да еще и обижаются. А к вам всегда, даже сейчас, — поток людей за помощью идет. Пожалуй, только я никогда и ни о чем у вас не просил: то воевал с вами, то старался понять. Может, пока воевал с вами, и успел вас оценить как следует? Сотни людей были хоть чем-то обязаны вам — и в сталинское, и в хрущевское, и в брежневское время. Может, таким и должен быть детский писатель? Доброты больше, чем у других? Скажу честно: только потому, что у власти стояли часто такие, как вы, мы и выжили, сделали всё, что смогли.
С.М. Слушай, Володя, я очень благодарен за твою статью в "Красном лике патриотизма" и благодарен даже не за слова в мой адрес, а за то, что ты как следует приложил там Сергея Чупринина, редактора журнала "Знамя", ныне оголтелого антисоветчика и либерала. Он — ничтожество как человек. Я не знаю, может, он хороший критик, он сидит в комиссии по государственным премиям России, я не хожу туда из-за него, я не хочу с ним сидеть за одним столом. Он же меня облил грязью. За что? За то, что я написал "Гимн Советского Союза"? А он где был в это время? Писал политические передовицы в "Литературной газете"?
В.Б. Сколько нынче перевертышей у нас, Сергей Владимирович? А ваш ближайший дружок Анатолий Алексин? Сколько добра вы ему сделали? Ну и что?
С.М. Алексин — это особая статья. Он меня предал и уехал в Израиль, не попрощавшись. Зачем? Уехал бы официально, нынче никто не мешает.
Алексин — это безвольный тип, который всего боялся. И уехал он из трусости. Боялся каких-то мнимых еврейских погромов. Сидит там в Израиле и мемуары пишет о том, как его преследовали. А ведь здесь его до сих пор издают, и книжки неплохие…
В.Б. Ваше отношение к советской литературе?
С.М. Самое хорошее.
В.Б. Я сравниваю литературу девятнадцатого века и двадцатого, и всё увереннее считаю, что это равновеликие литературы.
С.М. Если критики начнут изучать советскую литературу ХХ века по ее лучшим произведениям, то они придут к заключению, что это была великая литература, которая смогла выкристаллизовать из всей массы большое количество ярких талантов самых разных наций. Я всегда поддерживал национальную литературу и дружил с Кайсыном Кулиевым, Расулом Гамзатовым, Мустаем Каримом, Софроном Даниловым. Я считал и сейчас считаю, что если бы не русская литература, их бы, национальных писателей, не было вовсе. Государство их щедро наградило не за то, что они националы, а за то, что они в своих республиках проводили общероссийскую культурную политику. Я считаю, что советская литература — великая литература, которая родила и, увы, похоронила сейчас писателей, родившихся при ней и умерших, как писатели, при ней же. Например, Юрий Бондарев стал писателем в советское время и состарился в советское время. И таких очень много, весь Большой стиль советской литературы.
В.Б. Я думаю, мировой культуре в целом уже никогда не избавиться от понятия "Большой стиль советской литературы". Очень уж много шедевров было создано за ХХ век: от "Разгрома" Александра Фадеева и "Тихого Дона" Михаила Шолохова до "Василия Тёркина" Александра Твардовского и детских стихов Корнея Чуковского, Самуила Маршака, ваших…
С.М. Я очень ценю многих наших советских писателей: и Федора Абрамова, и Юрия Бондарева, Евгения Носова, Василия Белова, Владимира Личутина, которого я всегда обожал за его язык, того же Александра Проханова, Владимира Крупина… А какой великолепный Василий Шукшин? Какой чудесный Гавриил Троепольский? Существует великолепная советская поэзия от Маяковского до Юрия Кузнецова. Я считаю "Василия Тёркина" шедевром мировой культуры на все времена. Великая поэма. Я читаю и думаю: как это Твардовский написал? Как просто… Человек он был тяжелый. Языка у меня с ним общего не находилось. Может, потому, что он к детской литературе не имел отношения? Но это — великий писатель. Я считаю, что недооценен Егор Исаев со своими поэмами. Я его слушаю с вдохновением. Хотя человек тоже тяжелый. Впрочем, а кто легкий в литературе человек?
В.Б. Разве что Сергей Михалков, и тот не для всех… Всегда так: чем крупнее фигура в литературе, тем сложнее характер. Возьмите Леонида Леонова или Федора Абрамова...
С.М. Советская литература — несомненно, великая литература, и поэтому я написал книгу "Я был советским писателем". Некоторые делают ударение на "я был", а я сам делаю ударение на "советским".
В.Б. Вы и остаетесь советским писателем. Вы пишете сейчас что-нибудь?
С.М. Воспоминания я написал. Книга "От и до". Больше ничего вспоминать не хочу. У меня не было дневников. Я был в хороших отношениях почти со всеми маршалами Советского Союза. У меня есть книга с надписью Александра Василевского. Очень трогательная надпись. Есть книга с надписью Баграмяна. Они все уже ушли. А я успел только записать встречи со Сталиным. И когда меня спрашивают: с кем из великих людей вам было интереснее всего? Я говорю — со Сталиным.
В.Б. В чем величие Сталина?
С.М. Он был во всём мощный человек. У него был мощный ум. Пусть он был жестоким человеком, но он был жестоким не избирательно. Он был жестоким к самому себе. Он был жестоким к детям своим. Он был жестоким к своим друзьям. Время было такое жестокое.
В.Б. Кстати, не он и родил это время. Думаю, окажись на его месте Киров или Фрунзе, крови не меньше было бы. Стиль эпохи таков был. И так — почти во всем мире.
С.М. Сила Сталина была как бы внутренняя сила. Я видел, как он разговаривает с членами Политбюро. Я сидел с ними со всеми 5 часов, когда принимали "Гимн Советского Союза", а говорил он. А мы с Регистаном даже не соображали, где мы находимся. Я не осознавал и ту опасность, которая нас окружала. Хотя он был в хорошем настроении, хорошо нас принял, шутил, цитировал Антона Чехова…
В.Б. Он же был еще и человеком большой культуры. В отличие от нынешних политических лидеров, много читал из современной художественной литературы.
С.М. Он же участвовал в присвоении Сталинских премий. Со слов председателя комитета по премиям, Александра Фадеева, который присутствовал на заседании, я знаю то, что он обо мне говорил. Обсуждение Сталинских премий проходило как? Присутствовали члены Политбюро. Может, и не все, но Берия участвовал и сам Сталин. Комитет представлял список тех, кто прошел. Список читал Маленков. Вот они доходят до фамилии Михалков… Михалков Сергей Владимирович — Сталинская премия второй степени — за басни. А Сталин ходит по кабинету и слушает. Все ждут его реакции. Все знают, что первые басни я послал ему. После того, как я написал Гимн и был уже два раза лауреатом Сталинской премии. Я послал ему "Заяц во хмелю", "Лиса и бобер" и другие. Пять басен с вопросом, как он относится к этому жанру? Ответа я не получил. Но ответом было то, что их напечатали в "Правде".
