Лично я считаю, что рынок в точном смысле этого слова был несовместим с советской организацией производства. Но одновременно солидарен с Гринбергом в том, что разрушение Госплана в широком смысле этого слова производилось топорно, непрофессионально, проводилось людьми, "не знакомыми с чувством ответственности", под влиянием Запада, который был заинтересован именно в разрушительном характере антииндустриальных гайдаровских реформ. Праволиберальные советники российского правительства той эпохи, пишет автор книги, "нас просто обводили вокруг пальца".
На протяжении всей книги проводится мысль, что хотя и позитива от реформ было много - "преодолена изолированность страны от внешнего мира", "исчезли унизительные дефициты товаров и услуг", россияне усваивают рыночный образ мысли и действия - но, если быть честными и смотреть правде в глаза, то негатива ещё больше. И прежде всего - опасного негатива. Россия в результате рыночных реформ стала "типичной страной третьего мира с громадной поляризацией личных доходов". "Половина её жителей ведёт ещё более суровую борьбу за существование, чем в советские времена".
Подобной поляризации доходов, "чудовищного расслоения" не знала даже дореволюционная Россия. Сегодня 10 процентов населения живут нормально, а 70 процентов выживают, что опасно не только в политическом плане, но и в социальном. На самом деле это люмпенизация миллионов людей. "Нищенские заработные платы учителей и других представителей рядовой интеллигенции при нарастании слоя долларовых миллиардеров" подрывают стимул к инициативе, творческому труду, ведут к росту у российского населения усталости и безразличия, растерянности, озлобленности и агрессии. Сама либеральная доктрина, предлагающая государству "избавиться от социальных обязательств в науке, образовании[?] это путь к научно-технической, социальной и экономической деградации, к утере нашего суверенитета".
Автор несколько раз повторяет, что утрата субъектности и суверенитета - это самая главная угроза для современной России. Либеральному фундаментализму противопоставляется то, что до революции называлось "либеральным государственничеством", "прагматичным патриотизмом".
Совсем неслучайно уже в начале 90-х практически все ведущие российские экономисты восстали против нового российского фундаментализма, против веры во всемогущую силу, "невидимую руку" рынка. Руслан Гринберг, как я помню, одним из первых увидел, что "невидимая рука" позакрывала, обрекла на гибель все предприятия, которые не приносили быстрых денег. Он ещё тогда доказывал, что сам по себе бизнес не в состоянии сформулировать долговременные национальные, общественные интересы, а тем более сам их воплощать в жизнь.
Он и сегодня настаивает: "Нет ни одного случая, даже включая США, когда инновации создавались и реализовывались исключительно на основе частной инициативы". Напротив, без масштабной и комплексной государственной активности, особенно вначале, невозможна какая-либо модернизация.
Исходные посылы либерального фундаментализма, пришедшего в России на смену марксистскому, тоже не всегда и не везде подтверждаются в жизни. Стремление к личному благу, к личному обогащению продуктивно "только при очень жёстких ограничениях (институты и принципы), которых в нашей стране никогда не было". Отсюда и вывод: если у вас нет социокультурных механизмов, направляющих личный интерес в созидательное русло, то и рыночные реформы ничего вам не дадут, кроме хаоса и деморализации населения.
Наибольшую опасность для России, настаивает Руслан Гринберг, представляет антипод марксизма, то есть вера, что чем меньше доля государственной собственности, чем меньше государство вмешивается в экономические процессы, тем быстрее развивается экономика. По сути, мы, вся наша хозяйственная практика по сей день является жертвой тотального террора, либерального фундаментализма, который сводится к максиме: "Ошибки государства всегда хуже ошибок рынка". В результате теряется государственный суверенитет.
Надо понимать, что любой фундаментализм, вера в абсолютную истинность исповедуемой тобой философии сковывают развитие собственной мысли, способность к сомнению, самоиронию, замораживают желание творчески мыслить, принимать новые неожиданные решения.
И действительно, отмечает Руслан Гринберг, нельзя не поражаться, с каким рвением и одновременно с фанатической слепотой наши реформаторы выполняли рекомендации либеральной веры. И вся эта ломка, насилие над реальной экономикой сопровождалось верой, что необходима максимальная скорость перемен, ибо иначе "коммунистический реванш" неизбежен.
При этом наших реформаторов не смущало, что никто никогда в мире не следовал строго предписаниям либерального фундаментализма. Ведь много ума не надо, чтобы понять, что при любой степени зрелости рыночной экономики масса организаций социальной сферы были и будут убыточными.
Никто из реформаторов не обращал внимания на реальную жизнь, реальную экономику "эталонных" рыночных стран, не хотел видеть, что нигде государство не было возведено на роль "ночного сторожа", что на протяжении всего ХХ века действовала тенденция поступательного участия государства в экономической жизни.
Никто не обратил внимания, что во всех странах Запада стратегия экономического развития вырабатывается и претворяется в жизнь с помощью государства, что во всех "эталонных" странах механизм перераспределения доходов всегда является ответом на вызовы справедливости, везде задачи роста экономической эффективности увязываются с задачами сохранения политической стабильности и морального здоровья социума.
Читая книгу, вдруг осознаёшь, что сам по себе отказ от коммунизма в России не изменил логику нашего развития, когда политики превращают страну в жертву своих философских воззрений и с упорством, достойным лучшего применения, ломают сложившуюся экономику, мучают людей во имя осуществления своих якобы идеалов. Большевики жертвовали людьми и страной во имя марксистского фундаментализма, а Ельцин и его реформаторы раздавали национальное достояние своим друзьям и приближённым к Кремлю бизнесменам во имя скорейшей победы в России частной собственности и рынка.
И тут и там идея, идеал, якобы научные принципы, якобы законы экономики воспринимаются как нечто сакральное, обладающее куда большей ценностью, чем страна, её население, складывавшееся веками государство. И тут и там нежелание считаться с правдой жизни. Просто, как пишет Гринберг, "место лицемерного "Раньше думай о родине, а потом о себе" заняло не менее лицемерное "Эгоизм каждого - благо для всех".
Либеральный фундаментализм ведёт к дефициту государственного мышления. Во всём мире будут радоваться тому, что конъюнктура мировой экономики работает на бюджет страны. А наши либералы страшно переживают, что высокие цены на энергоносители приводят к мощному притоку иностранной валюты в нашу казну. Как будто нищета сама по себе подымает креативность населения, тем более в России.
Гринберг приходит к выводу, что наши политики, периодически приносящие в жертву благополучие людей, накопленное национальное богатство во имя раз позаимствованной на Западе философии, просто мыслят традиционно, действуют согласно требованиям нашего культурного кода. К несчастью, особенности нашего менталитета и в начале 90-х сыграли решающую роль при выборе программы наших реформ.
На мой взгляд, автор книги абсолютно прав, когда настаивает, что основная ответственность за избранный разрушительный вариант реформ, которые преследовали не столько экономические, сколько политические цели, лежит на самой жертве реформ, на преобладающей части населения РСФСР, которая в 1991 году голосовала за Ельцина. И тем самым поддержало его установку на радикальные, быстрые реформы.
При этом в России сегодня с трудом найдёшь того, кто в июле 1991 года голосовал за Ельцина, кто жаждал революционных реформ.
Способны ли мы избавиться от наших ментальных особенностей, которые мешают нам реалистически мыслить, нормально, без потрясений развиваться? Не знаю. Складывается впечатление, что новое поколение либералов и от политики, и от экономики ещё больше страдает леностью ума, чем основатели посткоммунистического российского либерализма.
Нет гарантии, что птенцы из либерального гнезда Гайдара, которые по сей день обладают монополией на разработку стратегии развития страны, начнут считаться с реалиями российской экономики и российской ментальности, откажутся от своей борьбы с государством, с промышленной политикой, с самой идеей стратегического планирования. Пока что и правительство не нашло ничего лучшего, чем вернуться к политике приватизации первой половины 90-х и довести дело, начатое командой Гайдара, до конца.
