А это подлог, да? Но тут сразу возникают вопросы. Почему точно не указаны дата или номер газеты, где профессор обнаружила подлог? Почему не назван автор? Или это была редакционная статья? И разве не убедительней было бы просто привести цитату? Но нет цитаты! А главное, когда именно в изгнании и где бросил угрозу-то милый Александр Исаевич — в книге? в статье? в выступлении по радио? В интервью... Тоже неизвестно! К лицу ли большому учёному, визитинг-профессору Европы и Америки пренебрегать всеми этими данными? Уже тут зарождается немалое сомнение.
Но читаем дальше: "И бедные запуганные сограждане даже не догадывались, что газета жульнически цитирует сцену из "Архипелага", слова отчаявшегося зэка на Куйбышевской пересылке". Извините, ваше профессорское сиятельство, но вы противоречите любимому писателю: у него эта сценка разыграна не в Куйбышеве, а в Омске. Между ними, поди, тысячи полторы верст. И не одинокий заключенный фигурирует в ней, а "мы": "Мы накаляли друг друга таким настроением — и жаркой ночью в Омске мы кричали надзирателям: "Подождите, гады! Будет на вас Трумэн!.." и т.д. И дальше всё — мы... мы... мы... То есть, кричали некие безымянные зэки и я, известный вам Солженицын, вместе с ними. Да уж наверняка всех громче и пронзительней вопил. При его-то голосе...
Но, вообще говоря, всё это туфта, ничего подобного наверняка не было, никто не посмел бы орать подобные угрозы. Солженицын измыслил такое художество в приступе злобы, когда сочинял свой "Архипелаг". Впрочем, и не важно, было это или не было. Главное, что в своей ненависти он доходил до таких пароксизмов. Но о них бедные сограждане и знать не могли — откуда?
И теперь посудите, госпожа профессор, мог ли кто-то в "Советской России" писать, что ваш любимый сочинитель изрыгал столь страшные словеса, грозил Трумэном не когда-нибудь, а после того, как его изгнали из страны? Ведь вышибли-то Александра Исаевича в феврале 1974 года, когда Трумэн уже двадцать лет, как не был президентом и даже успел удалиться в лучший мир, где занимался художественным воспитанием грешников. Уж не врете ли вы, мадам? Ай-яй-яй... Не вы ли сама подлог учинили, а не газета? Стыдно, матушка. "Советская Россия" в суд подать может. Валентин Васильевич, не упустите шанс!
У меня нет сейчас под рукой этой газеты за 1982 год. Но вот её номерок за 24 июня 1997 года. В нём на третьей полосе читаю: "Было время, когда я верил Солженицыну, казалось, что он честный человек. Но вот сейчас человек, учивший жить не по лжи, сам стал воплощением лжи... Демократы по одной только Московской области за один год сократили население на 100 тысяч человек — Солженицын и ухом не ведёт. А ведь страшнее потерь не было никогда в истории России... Лгал Солженицын всю жизнь. Он по одну сторону баррикад с Ельциным и Гитлером, Чубайсом и Геббельсом, со всеми, кто учинил геноцид русского народа". Со своими псалмами в честь лжеца влезли в эту компанию и вы, мадам. Как вам живется между Геббельсом и Чубайсом?
Могу назвать и автора приведенной цитата. Хотите? Это талантливый журналист Александр Трубицын. Вот видите, как добросовестно мы работаем: точно указываем источник — дату и страницу, называем автора.
А что же Н.Д. Солженицына? Да она просто перепутала сочинение своего приснопамятного супруга с тем, что сама сварганила из его сочинения, по указанию Путина сократив эту телемахиду в четыре раза для внедрения полученной чекушки в головы беззащитных школьников. При этом любящая вдова, разумеется, выбросила уж самые мерзкие гадости своего супруга, уж особенно безмозглый вздор, уж вовсе комическую брехню.
Например, благоверный писал, что в советских зверинцах хищников кормили приговоренными в расстрелу классовыми врагами в живом виде. Сейчас можно сказать: "Ничего подобного у моего незабвенного нет! Вот посмотрите!" И предъявить нам свою чекушку. Действительно, там об этом ни слова. Но открываем часть первую "Архипелага" и в четвертой главе находим тех самых классовых врагов, живьём брошенных тиграм, шакалам и крокодилам. Мало того, тут и обоснование. Вот, мол, как думали большевики: "Этим врагам всё равно умирать — отчего бы смертью своей им не подержать зверинцы республики?"
А вот ещё интересней: "Заключенных в наказание за невыполнение дневного плана по заготовке древесины оставили ночевать в лесу — и 150 человек замерзло насмерть. Это обычный соловецкий приём, тут не усомнишься" (часть 3, гл.4). И куда же дели 150 замерзших трупов? Да судя по всему, туда же — в зоопарки. Там разморозят и — крокодилам. Какое для них лакомство! Всё ясно. И только одно непонятно: а кто же на другой день план выполнять будет за этих 150?
Можно себе представить, с какой неохотой вырезала мадам и эту столь эффектную картиночку. Дальше в лес — больше дров: "Роту заключенных около ста человек опять же ЗА НЕВЫПОЛНЕНИЕ НОРМЫ ЗАГНАЛИ НА КОСТЕР — И ОНИ СГОРЕЛИ!" (там же). На этот раз не только опять не позаботились о том, кто выполнит норму завтра, но даже и о крокодилах. Но очень интересно, как это можно — сто человек "загнать на костер" — по одному или всех сразу? Тем, кто сомневается, Солженицын втолковывал: "Те, кто морозят людей (уж в этом-то, мол, вы убедились. — В.Б.), — почему не могут их сжечь?"
Мадам и этот шедевр выбросила. А вот совсем о другом, но того же качества, той же выделки. По возрасту — 1918 год рождения — Солженицын подлежал мобилизации в первый день войны, а он, сытый бугай, закончив летом 41 года университет, несколько месяцев отсиживался в глубоком тылу: преподавал, видите ли, надмирную науку астрономию в одной из школ города Морозовск, что ещё дальше от фронта, чем родной Ростов-на-Дону. На фронт попал только в мае 1943 года, а за несколько месяцев до конца войны был арестован и отправлен в безопасную Москву, которую тогда давно уже и не бомбили. И вот, несмотря на все эти немалые усекнования сроков, он и в известном письма к съезду писателей гордо именовал себя "всю войну провоевавшим командиром батареи" и в "Архипелаге" стонал: "четыре года моей войны..." (ч. 2, гл. 4). То есть, кровь мешками проливал дольше, чем война длилась. Нежные персты вдовицы убрали эти наглые "четыре года".
Жаль, не поручил ей Путин сократить ещё и помянутое письмо съезду писателей, она из него убрала бы и "командира батареи", ибо эта ложь по умолчанию давно разоблачена. Ведь когда говорят просто "батарея", то, естественно, мы думаем, что речь идёт об артиллерийской огневой батарее, какой командовал, например, Юрий Бондарев. А Солженицын руководил батареей звуковой разведки, где ни одной пушки, а только приборы да инструменты.
Повествуя о четырех годах своей войны, Александр Исаевич довольно откровенно рассказал, каким хамом он был в своей беспушечной батарее по отношению к солдатам, и каким бесстыжим холуём за счёт солдат по отношению к начальству. Например: ещё в тылу на формировке "заставил нерадивого солдатика Бербенёва шагать после отбоя" (ч.1, гл.4). А уж на фронте "метал подчиненным приказы, убежденный, что лучше тех приказов и быть не может...Отцов и дедов называл на "ты", обрывал, указывал, посылал под снарядами сращивать поврежденные провода, чтоб только высшие начальники меня не попрекнули (Андреяшин так погиб)... Был у меня денщик, которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моей персоной и готовить мне всю еду отдельно от солдатской"(там же).
И всё это своё свинство он оправдывает: "Вот что с человеком делают погоны!" Все, мол, офицеры таковы. Как врал, бесстыдник! Я повидал на фронте немало офицеров, и только два-три, разве что П. да Э., были такими же хамами и холуями. Я до сих пор дружу со своим взводным Алексеем Павловым, живущим в Алуште, переписываемся, в гостях бываем. И на фронте он оставался человеком. Да Солженицын и сам себя по недосмотру опроверг, рассказав, как "какой-то полковник вызвал меня и стыдил" за издевательство над солдатами (там же).
Разумеется, всё это вдовица выбросила. Как можно! Любимый писатель Путина, а оказывается в приступе холуйства даже посылал подчиненных на верную смерть!
Ещё покойник уверял, что в те дни, когда он прохлаждался в Морозовске со своей астрономией, Красная Армия драпала от немцев со скоростью 120 верст в сутки. Тут уж сам Гитлер не выдержал и врезал нобилианту с того света: "Перестать брехать! Никогда даже при успешных прорывах фронта ничего подобного не было". А при жизни своим генералом он однажды сказал: "Я не помню ни одной операции, в которой мы — хотя бы в течение двух-трех дней — преодолевали по 50-60 километров. Как правило, темп продвижения танковых дивизий к концу операции едва превышал скорость пехотных соединений". В самом деле, если бы по 120, то через полторы недели немцы были бы под Москвой, а то и в Москве. А они доползли только в декабре. Мадам Солженицына может сейчас сказать: "Нет, никаких 120-ти верст в "Архипелаге"!" Конечно, нет — в том "Четверть-Архипелаге", который слеплен сейчас.
