Все принятые до сих пор меры являлись лишь своего рода прелюдией к приказу Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 г., который подписали Сталин в качестве председателя Государственного Комитета Обороны, Молотов, как его заместитель, маршалы Советского Союза Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Шапошников, а также генерал армии Жуков и который был зачитан всем солдатам Красной Армии. Если еще требуется доказательство, что постоянно превозносимый «советский патриотизм» и «массовый героизм» советских солдат был не чем иным, как пропагандистской фразой, то оно содержится в этом основополагающем сталинском приказе, которому трудно найти аналог в военной истории. Как уже было 16 июля 1941 г., так и теперь вновь признавалось, «что в рядах Красной Армии… находятся неустойчивые, малодушные, трусливые элементы, причем их можно найти не только среди красноармейцев, но и в командовании». Кстати, тот факт, что «трусливые элементы» оказались в центре внимания столь основополагающего приказа, свидетельствует, что они не могли быть второстепенным явлением. А в чем состояла трусость? В том, что в советских войсках было распространено как раз настроение не сражаться «до последнего патрона, до последней капли крови», а либо побежать вперед и сдаться немцам, либо покинуть позицию и пуститься в бегство в тыл. Сталинский приказ № 270 пригрозил драконовскими мерами, чтобы преградить оба пути к бегству.
Отпугивающими примерами вновь послужили три генерала: погибший на деле 4 августа 1941 г. у Старинки от прямого попадания снаряда командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов, из солдатской смерти которого извлекли выгоду таким способом, попавший в плен тяжело раненым командующий 12-й армией генерал-майор Понеделин, а также командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор Кириллов. Их обвинили в том, что они трусливо сдались в плен «немецким фашистам», тем самым совершили преступление дезертирства и нарушили военную присягу. Однако обвинение касалось не только одних этих генералов, но и членов Военных советов армий, командиров, политработников, даже служащих особых отделов, командиров полков и батальонов и практически каждого солдата Красной Армии, который не позволил убить себя на передовой за «товарища Сталина». «Трусов и дезертиров надо уничтожать», — повторил Сталин, и теперь он приказал считать «командиров и политруков», бегущих от врага или сдающихся ему, «злостными дезертирами, клятвопреступниками и изменниками родины» и «уничтожать на месте». Так, генералы Понеделин и Кириллов после плена и пятилетнего следствия были уже 25 августа 1950 г. приговорены к смерти Военной коллегией Верховного суда СССР и расстреляны. «Командиров и красноармейцев», которые предпочли сдаться в плен вместо того, чтобы сражаться и умереть, надлежало уничтожать «всеми средствами на земле и с воздуха». В соответствии с этим советская авиация атаковала и бомбила переполненные лагеря для военнопленных, например, под Орлом и Новгород-Северским. То, что для советского руководства не существует военнопленных, а имеются лишь изменники родины, стало в Красной Армии общеизвестно не позднее финской зимней войны, а о недостойной практике судебной ответственности всех членов семьи знал каждый советский человек. Всем военнослужащим Красной Армии теперь еще раз недвусмысленно пригрозили, что семьи сдавшихся офицеров и политработников будут арестовываться, а семьи сдавшихся красноармейцев лишат «государственных пособий и помощи». Но практика чаще всего выглядела куда хуже.
Типичным для Сталина и характерным для отношений в Красной Армии было то, что он не воззвал к постоянно заклинаемому «советскому патриотизму», а, напротив, счел распространение страха и ужаса подходящим средством, чтобы побудить красноармейцев сражаться за их «социалистическое отечество». Это проявилось и во время кризиса 1942 года, когда, невзирая на систему террора, и без того доведенную к этому периоду до совершенства, Сталин еще раз прямо обратился к советским солдатам всех рангов в угрожающем тоне. После того, как в июле 1942 г. на южном участке наметилась угроза прорыва немецких наступающих соединений вглубь страны и в немецких документах уже пошла речь о «паническом» и «диком бегстве» советских войск, Сталин в качестве народного комиссара обороны 28 июля 1942 г. издал приказ № 227, практически — еще одно ужесточение приказа № 270 от 16 августа 1941 г. Недвусмысленными словами напоминалось теперь о требовании ликвидировать на месте или передавать для осуждения военному трибуналу «изменников родины», сдающихся врагу или предающихся бегству от него, «паникеров и трусов». В Рабоче-Крестьянской Красной Армии, якобы, исполненной «горячим советским патриотизмом» и «массовым героизмом», не только военнослужащие низших офицерских рангов, как командиры взводов и рот, или даже командиры батальонов и полков, но и точно так же все генералы, командиры дивизий и корпусов, а также командующие армиями и их Военные советы, военные комиссары и политруки, не говоря уже о солдатской массе, считались в принципе способными к «измене родине», и им угрожали суровым возмездием. Кроме того, Сталин приказал сформировать «смотря по обстановке» штрафные батальоны по 800 человек для всех неустойчивых «средних и старших командиров» и «соответствующих политработников» и штрафные роты для всех пораженчески настроенных младших командиров и рядовых, чтобы дать им возможность «искупить кровью свои преступления перед Родиной». Для военнослужащих этих штрафных подразделений, беспощадно использовавшихся на особенно трудных участках фронта, это практически означало, что они считались амнистрированными лишь в случае тяжелого ранения, а при легком ранении, после излечения их тотчас вновь гнали под огонь. Хорошо вооруженные заградительные отряды позади сражающихся войск получили приказ открывать огонь по отступающим частям или солдатам и «расстреливать на месте паникеров и трусов».
Насколько оправданно было еще и в 1942 г. предполагать отсутствие «советского патриотизма» и «массового героизма» у военнослужащих Красной Армии всех рангов, проявилось в особенности при боях в предгорьях Кавказа, после того как немецкие войска прорвали советский фронт под Ростовом. Обобщающий немецкий доклад о допросах военнопленных или перебежавших солдат, офицеров и политработников 1 августа 1942 г. охарактеризовал масштабы морально-политического разложения следующим образом: «Сначала бежали высшие командиры, затем офицеры, наконец, войска, оставшиеся без командования».29 Кроме того, сообщалось о массе перебежчиков среди советских офицеров и солдат. Командующий Северо-Кавказским фронтом, маршал Советского Союза Буденный в августе 1942 г. в «закрытом письме», подписанном совместно с доверенным лицом Сталина, членом Политбюро Кагановичем, который присутствовал в штабе в качестве соглядатая, далее с Корнийцом, Делезевым (Селезневым) и начальником Политуправления фронта бригадным комиссаром Емельяновым, счел себя вынужденным еще раз настойчиво напомнить своим войскам о сталинском приказе № 227. То, что Сталин, как автор приказа № 227, утверждал относительно внутреннего разложения войск, нашло убедительное подтверждение и здесь, исходя из опыта Северо-Кавказского фронта. Буденный вынужден был признать, что после «беспорядочного отхода» с Дона «командиры и политработники взводов, рот, батальонов, полков [дивизий?] и армий», то есть все военное и политическое командование, едва обуздывало пораженчество солдат и не выполнило приказа «товарища Сталина» именно потому, что оно само было охвачено паникой. Этот документ, составленный в витиеватых формулировках, тоже увенчивался известными угрозами, «что командиры и политработники, охваченные страхом и боящиеся немцев», будут разбиты и «что… все трусы и паникеры, бегущие с фронта, и все, кто им пособничает, будут расстреляны». Это были не пустые слова, поскольку отовсюду сообщалось о расстрелах без разбора даже за незначительную мелочь.
Постсоветская литература, которая уже не могла поступить иначе, как в известной мере пожертвовать Сталиным и назвать своими именами многие его преступные меры, тем не менее, использует всю свою ловкость, чтобы отстоять определенные позиции сталинистской исторической пропаганды. К легендам, которые не ставятся под сомнение, принадлежат: версия о «трусливом вероломном нападении фашистов на ни о чем не подозревавший, миролюбивый Советский Союз», формулы о «Великой Отечественной войне Советского Союза», которой в таком виде вовсе не было, и о безраздельном «советском патриотизме» и «массовом героизме» военнослужащих Красной Армии. С этих позиций террористические приказы Сталина, например, приказы № 270 и № 227, выдаются за продолжение необоснованных репрессий 30-х годов, которые опять же были обращены против невиновных и безосновательно нанесли ущерб оборонительным усилиям, как будто «измена родине» в больших масштабах вообще не существовала. Анализ документов приводит к иным выводам. Ведь Сталин хотел не просто найти виновных в катастрофе на фронте, ответственность за которую он, в конечном итоге, нес сам, — он для начала, используя беспощадный террор, стремился заставить советских солдат сражаться. Лишь за счет распространения страха и ужаса он надеялся стабилизировать фронт, ведь все сообщения с передовой свидетельствовали о моральном крахе войск Красной Армии, хотя, конечно, можно вновь и вновь приводить соответствующие контрпримеры. «В наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили»», — так говорилось в личной директиве Сталина уже 12 сентября 1941 г. «В результате подобных действий… дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть…» Далее Сталин признавал, «что твердых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много». Как показывают документы высоких командных структур от лета и осени 1941 г., ситуация при этом была отражена верно. Так, в донесениях начальника политотдела 20-й армии начальнику Главного политуправления Красной Армии армейскому комиссару 1-го ранга Мехлису говорится о «массовых дезертирствах» в 229-й и 233-й стрелковых дивизиях, а также в 13-й танковой дивизии в период с 13 по 23 июля 1941 г. Например, в 229-й стрелковой дивизии из 12000 человек «бесследно исчезли» 8000. Армейские прокуроры отдали под военный трибунал десятки офицеров, включая полковников и батальонных командиров, которые впали в панику и бежали во главе своих людей. Другие офицеры были «отданы под суд за уничтожение своих знаков отличия, выбрасывание партбилетов (комиссары!) и бегство в гражданской одежде, за публичное чтение немецких листовок (комиссар-еврей), за восхваление немецких войск и т. д.» Немногим отличалась ситуация в 6-й армии Южного фронта еще в октябре 1941 г. 4 октября 1941 г. командующий генерал-майор Малиновский, член Военного совета бригадный комиссар Ларин, начальник штаба комбриг Батюня обратились к подчиненным частям с приказом № 0014, выдержанным в угрожающем тоне. Ведь число «пропавших» и «отсутствующих по другим причинам», особенно в 255-й, 270-й и 275-й стрелковых дивизиях, только с 1 сентября по 1 октября 1941 г. составило более 11000 человек при 167 зарегистрированных военнопленных. Эти категории составили 67 % общих потерь — согласно Малиновскому, «позорное явление», всю ответственность за которое он возложил на командиров (офицеров) и военных комиссаров.
