Я в центре круга, что очерчен солнцем…
Я — не аскет….
Я — лишь солдат.
Я все стерплю в жестокой схватке.
Честь — мой секундант.
И наконец — самое знаменитое:
Я — коммунист.
И этим все сказал.
Сегодня, после стольких лет труда и успехов, в обстановке широкого общественного признания и уважения, такие однозначные ответы в стихах, не встречаются. Часто-густо поэт вообще сам не отвечает — лишь взыскательно размышляет, оставляя оценки на суд современников.
Почему? Неужели ж он сам "похитнувсь у словi", и, значит, “похитнувся у собi”?
Нет! Не так! Все дело в том, что неформальная логика жизни теперь требует как раз не одинакового на все случаи, глубинно изысканного, в каждой ситуации конкретизированного ответа. Потому непросто (это так!), но и неправильно на нынешнем общественном и человеческом изломе, тем более человеку с глубоким философско-поэтическим складом мышления, давать однозначные ответы и таким образом бесповоротно, трагически клеймить людей (истязать самого себя) или же неоправданно возносить, идеализировать их ( и себя тоже).
Каких людей сердечно и идейно принимает нынешний Борис Олийнык, кого искренне уважает и чествует? Кто из этих людей самого поэта и политика считает своим? Их много. Можно упомянуть соратников по перу: Миколу Лукива, Михайла Шевченко, Евгения Нефёдова, Валерия Ганичева, старейшину (ныне) украинских прозаиков и публицистов Александра Сизоненко, литературного критика Виталия Коваля, искусствоведа Дмитрия Янко, народных депутатов Украины Александра Мороза, Ивана Бокого, Виктора Понедилко…
Как ни продолжай список, в нем, увидев людей разной жизненной доли, имеющих и близкие, и несхожие с ним политические позиции, нигде и, уверен, никогда не встретишь фигур интеллектуально и функционально коротких, беспринципных и спекулятивно рыскающих, перевертышей и предателей…
Думаю, это как раз и помогает ответить на вопрос, кто же сегодня сам Борис Олийнык.
В статье "Жизнь без права на ошибку" земляк и младший побратим Б. Олийныка, замечательный поэт Михайло Шевченко приводит и собственные Олийныковы слова:
"И тогда (до августа 1991 года. — Е.Л.), и ныне я совсем не вписывался в систему. Но вина в этом не моя. То системы заносит. Я же остаюсь самим собою. На своей земле, на своем месте. Потому и моим сторонникам и противникам легко найти меня в этой политической суете. И для того, чтобы ударить в спину, как это неоднократно делали мои бывшие, и для того, чтобы стать со мною плечом к плечу. Зато я могу лишь подставить плечо, зайти в спину не могу — меня далеко видно. Но ведь в отличие от перекинчиков (перебежчиков, перевертышей. — Е.Л.) я имею право на спокойный сон!"
А вот какого типа ответы в стихах:
Даже кривоверному прощаю,
Отче, по твоим заветам строгим.
Но себе — единого желаю:
Не прощай, когда сойду с дороги!
Не суди безжалостно, Всевышний,
Тех, кто о присяге позабыли.
А на мне тавро презренья выжги,
Коль уйду от веры, от судьбы ли…
...Отче, никого не наказуя,
Лишь меня, мольбы мои отринув,
Не прощай, когда таких прощу я,
Кто за их “любов до Украiни”
Вымогают плату с половины…
Итак, видим — это ответы нравственно-поискового, самопроверенного, философического характера, размышления, придирчивый самоанализ, самопрофилактика… Но определенность все же есть. Она в том, что неизменными остаются сущность поэта, гражданина и политика, его глубоко ответственное стремление не отступить и не поступиться, не сойти с праведного пути при всех принятых им новациях, сделанных сегодня самооткрытий, поворотов судьбы и мысли.
В общем, чтобы понять Бориса Олийныка, особенно как народного посланца в высший орган власти, непременно следует исходить из целостности его натуры и биографии творческого и общественно-политического деятеля со всеми жизненными спиралями и витками.
Происходит уточнение, обогащение, разумная модернизация его эстетических, нравственных и политических позиций и поисков. Происходит (будто по Лобачевскому) параллельно и вместе с тем во взаимосвязи и пересечении одного (творчества) с другим (государственно- и общественно-политической работой), во взаимозависимости того и другого.
Понимаю Михайла Шевченко, который пишет:
"Бурная политическая деятельность последних лет в определенной мере вывела Бориса Олийныка из силового поля поэзии. Для литературы это, бесспорно, большая потеря, она "недополучила", скажем, его прекрасной интимной лирики, которая, очевидно, была б еще более грациозной, чем в молодости" . И все же полностью согласиться с этим не могу. Что касается насыщенной, отнимающей массу времени, сил и здоровья, бурной политической деятельности — это так. И, может, и не стоило бы Олийныку посвящать себя именно этой деятельности, если бы… если бы достаточно надежно, добросовестно и честно выполняли свой долг другие, профессиональные политики, если бы они не пугались того, что и в действительности придется делать то, что вынуждены обещать в силу общественных запросов, — глядишь, и профессионалу-поэту, философу, академику не пришлось бы тогда вставать горой в парламенте и в обществе на защиту гражданских и социальных прав соотечественников, отстаивать интересы законодательной и иной государственной поддержки развития культуры, почти шесть лет возглавлять Комитет Верховной Рады Украины по иностранным делам и связям с СНГ, мчаться под натовский огонь в Югославию, всеми силами бороться против втягивания Украины в НАТО…
Но не выражается ли жизненно логично целостное развитие Бориса Олийныка от юности к седине во всех его ипостасях как раз в такой судьбе, в таком выборе, когда и политическая, и профессиональная творческая совесть требует отстоять, воплотить именно то, что издавна провозглашал в своих литературных произведениях?
А ГЛАВНОЕ, Борис Олийнык ведь вовсе не утратил страсти к литературному творчеству. И литература его не потеряла. Несмотря на парламентскую и внепарламентскую политическую занятость (сегодня вот именно он, в отличие от ораторов-фальшивчиков, практически взялся и за создание народно-патриотического союза), продолжает писать. И как писать! Российскому читателю, к примеру, известны его блестящая поэма "Трубит Трубеж" и философски-емкие, язвительные и беспощадные (сродни прохановской прозе) стихи последних лет в блестящих же переводах Евгения Нефёдова. А что касается интимной лирики, так это, может, и не с бурной политической деятельностью связано. Вспомним ведь, что вообще — жизненный опыт, лета "к суровой прозе клонят", лета "шалунью-рифму гонят". Следовательно, не уточнение ли здесь всей жизненно логичной позиции и действия, того же-таки "силового поля поэзии" — в пору целостной творческой, гражданской, политической зрелости и мудрости? Не уточнение ли, базирующееся на изначальном — на философичности образа и содержания мышления Бориса Олийныка, вновь-таки во всех его ипостасях? Вспоминаю в связи с этим философическую химерию и притчевость его самого удивительного интимно-лирического стихотворения "Я б спокiйно лежав пiд вагою столiть…" ("Я лежал бы спокойно под грузом веков…"). И такой же непременной философской наполненностью отличается вся его (давняя и новейшая) поэзия, в том числе интимная лирика. В последних поэтических произведениях Бориса Олийныка — прежние начала, прежняя основа, как тот же самый и он. Вот только теперь превалируют в его жизненном, поэтическом и политическом менталитете не "бронза деклараций", не интимная лирика (хотя и они не отошли), а глубинная философская вдумчивость и аналитичность осознания общественных и человеческих исканий и противоречий, размышления над смыслом политической деятельности, философская публицистическая поэзия…
Сегодняшняя, казалось бы, за формальными, внешними признаками неоднозначность ответа Бориса Олийныка на вопрос о себе "ты кто еси?", по-моему, как раз самая искренняя и самая точная — соответствует тому, что он по-давнему, по-прежнему перед людьми весь как есть стоит на виду. И вовсе не в уютном месте…
