— Вот это да… — протянул Папай. — Вот, что значит свободный доступ ко всяким препаратам! Фил, ты чем упоролся, что тебя так на умняк пробило?
Пара хихикнувших в поддержку Папая никак не подействовали на санинструктора, и он продолжил:
— Деньги для нас играют важную роль, но так ли они первоначальны в нашем решении приехать сюда? Нет. По опыту знаю, что по возвращении домой эти деньги разлетаются. Кто-то прикупает годную снарягу для следующей командировки, кто-то раздаёт кучу долгов или засыпает свою бабу подарками, кто-то покупает машину или просто прогуливает всё. Так или иначе, через три-пять месяцев от денег не остаётся и следа. И человек снова сидит в ожидании звонка с заветными словами: «Приезжай на сборы». И с поиском работы на гражданке нам намного труднее после поездки сюда. Охранником в супермаркет, украденные малолетками сникерсы на выходе отбирать? Или на стройку? Или на дядю пойти работать? Нет, уже всё не то…
— Почему же? — возразил Борзый. — Я себя на гражданке очень даже нормально вижу.
— Ага, — поддакнул Кусок, — цирюльником в парикмахерской!
— . Может и так, — не сдавался Борзый, — мне вообще похер, где и кем, я об этом совсем не парюсь!
— Я хочу сказать, что никого из нас не обойдут стороной изменения, — всё так же спокойно продолжил Фил, — неизбежное на войне насилие оставляет отпечаток в нашем сознании и меняет человека. Никто не вернётся домой таким же, каким ушёл сюда. Теперь нас влечёт опасность, мы любим с ней заигрывать, любим чувствовать себя частью другого пространства, где царит возбуждение и азарт, где всё решает автомат. Твой или чужой… Многие испытывают потребность жить на грани. Как будто задают один и тот же вопрос: «Пронесёт или сегодня всё закончится? Да или нет?».
— Ну его нафиг такую философию на ночь слушать, — сказал Шум, вставая, — идём спать, ночью снова на пост идти.
Глава 19
Ещё одна ночь
Любая проблема — это замаскированная удача!
© Джордж Вашингтон
Сон упорно не шёл. То ли выпитый чай оказался богатым на кофеин, то ли сказанное Филом глубоко проникло в мои мысли. Я ворочался в своём спальнике под размеренный храп Выдры. Вот кому всё всегда по барабану. Пожрать бы, поспать, ничего не делать, срубить побольше денег и свалить в горизонт. Может так и нужно во всём поступать, а я сам себе нахожу дурные мысли и приключения на жопу?
Шуму тоже не спалось. Я слышал, как он уже во второй раз встал и вышел из комнаты. Одевшись, вышел на улицу и я. Затягиваясь сигаретой на пороге дома, я дождался Шума, приближающегося со стороны нужника.
— Что, тоже не спится? — спросил он меня, зевая.
— Да, что-то совсем никак, — кивнул я, — а ты почему бегаешь туда-сюда?
— Срачка достала, имодиум закончился, а у Фила я забыл взять перед сном. Совсем он мне башку забил своей вечерней проповедью.
— А кто сейчас па фишке? — спросил я, задрав голову вверх.
— Твой любимый побратим, — скаля в улыбке зубы, ответил Шум, — потом я заступаю, потом ты.
— Слушай, давай на пост пойдём, один хрен не спим. Пусть Хохол спать идёт.
— Уж не пожалел ли ты его? — прищурился Шум.
— Идём, — коротко ответил я, стараясь не вдаваться в разговор о раздражающем меня Хохле.
— Хохол, амнистия! — радостным голосом Шум известил Хохла о смене на посту. Тот непонимающе смотрел то на Шума то на меня, видимо, пытаясь понять, шутка это или нет. Наверное, выражение моего лица не располагало к шуткам, так как Хохол молча положил ПНВ на стол, забрал с него свою пустую кружку и пошёл вниз.
Осмотрев свой сектор и не заметив ничего подозрительного, я положил ПНВ на стол и закурил, пряча руку с сигаретой за парапет. Подсветить свою голову огоньком сигареты незамеченным снайпером духов мне совсем не хотелось. Шум размешивал сахар в кружках чая, которые мы принесли с собой.
— Тебя не достало, что мы заступаем на пост каждую ночь? — спросил он меня.
— Достало. Как и то, что Гремлин со своим замом показательно не заступают на дежурство. Типа начальники, не положено наравне с челядью батрачить.
— Да… Камрад себе такого не позволял. Как думаешь, что это на Фила сегодня вечером нашло? — подувая на свою горячую кружку, спросил Шум.
— Фил не в первый раз на войне, — я стал разматывать клубок своей догадки, — и мне кажется, что он говорил об ожидающем большинство из нас ПТСР.
— Чё? — Шум оторвался от своей кружки.
— Посттравматическое стрессовое расстройство. Не до всех оно доходит, и не все его ощущают во время войны, но после боевых действий многие этому подвергаются. По крайней мере, это официальное мнение по этому поводу.
— Я о таком слышал, но считал, что это может быть только у героев жёстких войн. Афган там, Чечня, Вьетнам или Ирак.
— А эта война чем по сути отличается? — я снова закурил. — Да и понятие «героев» у каждого своё. Кто тут, по-твоему, герой?
— Ну… Не знаю… — протянул Шум. — Камрад, например. Сколько ходок у него уже сюда, храбро воюет, да и поступает во многом грамотно. Разве нет?
— Камрад… Камрад хороший командир, без вопросов. А герой ли он, не мне судить.
— А почему Фил именно сейчас об этом заговорил?
— Он потерял Карабаса в последнем штурме. Не забывай, они много лет дружили. Сейчас ему хреново и, возможно, он понимает, что ему будет рвать башню, когда он вернётся домой.
Я снова осмотрел окрестности. Кроме небольшой стаи шакалов вдалеке, ни души по фронту.
— И как это расстройство проявляется? — продолжил пытливый Шум.
— Ну ты интересный, конечно, — я усмехнулся, — сам же не захотел Фила слушать и в дом ушёл, а теперь спрашиваешь.
— Да я сразу не понял, о чём это он. Было похоже на то, что он укурился, — как-то отстранённо ответил Шум и полез в свою аптечку.
Несмотря на то, что Шум был единственным, с кем я общался больше остальных, мне не хотелось продолжать эту тему. Что я мог бы рассказать ему? Что после событий 2014 года я пил как не в себя? Что тогда же у меня начались проблемы со сном, которые иногда проявлялись бессонницей или кошмарами? Что я стал интровертом и мизантропом? Что мои вспышки гнева могут резко смениться крайней апатией? Что, зная это, я пошлю нахер любого психолога, который попытается залезть мне в душу и поговорить о том, что меня тревожит или тяготит? Всё это я мог рассказать, но не стал. Иногда даже собаке солнце светит на задницу. Пусть Шуму повезёт, и он никогда не узнает этих проявлений и не испытает их на себе.
— Ты что там делаешь? — спросил я друга, разложившего упаковки с таблетками и капсулами на столе.
— Имодиум искал, — буркнул Шум, — надеялся, что хоть пара таблеток завалялось. Хрен там.
— Что, опять днище рвёт?
— Да, снова подступает. Братан, я сгоняю до ветру и прилягу, чтобы так не давило. Ты не против? — спросил он меня, поглядывая на часы.
— Иди, всё нормально.
Сочувствую Шуму. Наряду с тем, что местные условия сами по себе вызывают у всех частую диарею, он подвержен ей вдвойне из-за побочки от употребления своих препаратов для замедления роста раковых клеток. Наверное, его постоянные шутки и улыбка являются защитной реакцией на его осознание ситуации с его здоровьем. О героях заговорил… Герои — это те, кто не вернутся отсюда домой. А храбро воюющий и живой до сих пор боец — это просто удачливый сукин сын, трахнувший Фортуну.
Я снова стал вглядываться в ночную темноту через ПНВ — чисто. Небольшой ветер заставил поёжиться и поднять воротник бушлата. Опуская руку с ПНВ, я замер, уставившись на лежащий на столе медицинский жгут. Точно такой же, какой я снимал с раненого мальчишки, чтобы открыть кровотечение и чтобы он быстрее умер, не мучаясь… Наверное, Шум забыл, когда перерывал свою аптечку и в спешке собирал её, боясь обосраться. Лицо мальчишки появилось и застыло перед глазами неудаляемой проекцией. Я видел его так же отчётливо, как и тогда, вплоть до застывшей в ресницах слезы и грязной пыли на щеках…
