На втором этаже, в салоне женской одежды, они медленно прошлись вдоль рядов тесно вывешенных разноцветных пальто.
— Какой у мамы рост, размер? — спросил Дюгаев, задержавшись возле одного зеленого, с цигейковым воротником.
— Как у меня — пятидесятый. А рост поменьше. Второй, кажется, — ответила Любаша и, ни о чем не спрашивая, но обо всем догадываясь, прошла в примерочную.
Дюгаев одно за другим снимал с вешалки пальто и носил их жене на показ и на выбор. — Нет, нет… Ну зачем старушке зеленое? Подай-ка вон то коричневое, с каракулевым воротником, — быстро подчинив мужа своему женскому вкусу, командовала Любаша.
Дюгаев суетливо метался по проходу между вешалками и все поглядывал на часы, словно магазин через десять минут закроют не на ночь, а навсегда.
— Вот! — Любаша наконец облюбовала темное, цвета шоколада, очень хорошего фасона женское пальто с пушистым окладным воротником. — Только денег не хватит. 210 нужно, а у тебя 130, да и то маминых. Давай завтра.
— Нет, нет. Я сейчас… — Дюгаев бросился к выходу.
Вернулся — запыхавшийся, бледный, с испариной на лбу. Извиняясь и благодаря, подскочил к закончившей смену кассирше, возле которой со свертком в руках одиноко стояла Любаша.
Когда вышли из магазина, она сказала:
— Загорелся, как порох… Могли и в другой раз купить… Мама-то не последний день у нас живет.
— Нет! Я хочу непременно сейчас. Пусть хоть в этот вечер нам всем станет легче. Понимаешь?.. Все равно я не смог бы заснуть сегодня… без таблетки снотворного…
— Но… ведь это, — Любаша кивнула на покупку, — это та же таблетка… А нам всем нужно комплексное лечение.
Но Дюгаев уже не слушал, не слышал ее. Он летяще шагал, вдыхая горячими ноздрями крепкий запах мороза, жадно отыскивая среди карусели желто-оранжевых, огненных окон желанное, свое.
Ему уже виделось, как слезно подивится ответному гостинцу мать, как в радостном смущении примерит по его просьбе дорогую обновку, как выздоровевшую и нарядную, он повезет ее домой, как нежно распрощаются они опять бог знает на какой срок.
До следующего, пожалуй, экстремального случая, который выхватит его, Дюгаева, из житейской коловерти, из беличьего колеса бессмертной текучки и снова швырнет в вероломные объятия нежданной материнской беды.
ФОТОХУДОЖНИК СЕРГЕЙ НОВИКОВНовиков Сергей Григорьевич родился в 1954 году. До поступления в Челябинский педагогический институт (на физический факультет) жил в городе Ишимбае Башкирской АССР. Серьезное увлечение фотографией появилось во время занятий на отделении фотодела факультета общественных профессий. Конфликт между физикой и фотографией разрешился сознательным выбором в пользу последней. Надо отметить, что учился Сергей Григорьевич всегда хорошо. В школе — золотая медаль, в институте — отличные оценки почти по всем предметам.
После окончания института он руководит фотостудией Дворца детского творчества в Уфе. С 1980 года работает преподавателем фотографии на отделении фотодела факультета общественных профессий Челябинского педагогического института.
В феврале 1982 года в Центральном выставочном зале Союза художников в Челябинске состоялась выставка его фотографий. Некоторые из них вы видите на наших вклейках. Что же заставило этого молодого человека сделать выбор в пользу художественной фотографии?
Отказаться от преподавательской и научной деятельности в области физики и уйти в столь неопределенную, часто не устроенную в житейском плане «карьеру» фотографа, делающего снимки просто потому, что они красивы, волнующи, трогательны…
Десять лет жизни с фотоаппаратом. Десять лет поиска своего взгляда на возможности фотографии как изобразительного средства. Что дает ему это занятие? Некоторые люди считают, что фотография — прибыльное дело. И они не ошибаются — фотография определенного рода, коммерческая, может принести достаток… Но только не фотография художественная. Этот вид занятий совершенно нерентабелен с экономической стороны. Тогда, может быть, человека греет слава фотохудожника? Награды больших выставок и салонов? Но награды (а Сергей Григорьевич участник и международных, и всесоюзных выставок) бывают не часто. Да и не скажешь, что солнце известности ежеминутно освещает его творческий путь. Гораздо ощутимее другое — неприятие дорогих сердцу автора фотографий. Причем порой неприятие со стороны тех, чей фотографический опыт, вкус когда-то были твоим эталоном. Вот такая мучительная «награда» приходит гораздо чаще, чем успех и признание. И как ни странно, именно в этот момент и рождается творческое своеобразие автора. Его лучшие, на мой взгляд, фотографии «Счастливое детство» и «Нестареющие сердца», сделанные с промежутком в 5–6 лет, отражают процесс его творческого становления. Первый снимок — лицо жизнерадостной девочки, беззаботной и счастливой, — нравится всем заразительной искренностью. Снимок стал основой известного плаката.
Общеизвестна сильная сторона фотографии — ее документальная основа. В упрощенном виде ее можно проиллюстрировать так: что видим на фотоснимке — то было в жизни! И это часто соответствует истине. Но не всегда. Многое зависит от того, с какого рода фотографией мы имеем дело. Если речь идет о газетном репортаже, скажем, об открытии нового цеха завода или о спортивном соревновании, то сомнений быть не может: на снимке должен быть только конкретный цех или вполне определенный спортсмен. Фотография такого рода ценна документальным отражением всех деталей события. Ну, а если на снимке волшебная красота заснеженного леса? Имеет ли здесь значение, все ли деревья видны и так ли наклонена ветка, как это было там, в настоящем лесу? Нет, конечно, выступая в роли объекта художественного творчества, фотография уже не привязана к своей документальной основе. И уже не важно, как и где делался снимок — просто ли нажата кнопка затвора аппарата в прелестном уголке уральской тайги или это результат комбинирования десяти негативов, снятых в разных концах нашей страны. Здесь выступают в главной роли не природа и ее красота, а своеобразие и красота видения их автором. Сергей Новиков последние годы упорно работает именно в сфере художественной фотографии.
В. ШВЕММЕР,
преподаватель кафедры педагогики
Челябинского педагогического института,
кандидат педагогических наук
Полет
Учитель
Счастливое детство
Не как все
Театр пантомимы
Фронтовая привычка
«Морж»
Туман
КИМ МАКАРОВ
Журавлиный праздник
Повсюду сошли снега. Появились подснежники: вначале желтые, потом голубые. Молодой тал порозовел, позеленел. Еще день, другой — и вылупятся на свет вербные цыплята. А там, глядишь, проснется береза, вденет сережки, крутым белым плечом поведет, прихорашиваясь.
А в небе свои затеи: облака вольно гуляют, белые, чистые; туча краем неба проползет; гром первый издали рыкнет — так, для баловства и острастки, мол, жив еще — ждите, вот наберусь жирка заревого, прикачу на ломовых…
Каждый день — праздник, откровение природы.
Старая сухожильная ива у реки вздрагивает от напряжения. Приложи ухо: услышишь внутри ее гул — трудно, медленно пробивается сок к ее ветвям.
Старые люди прозвали ее Журавушкой. Но в обиходе нашем чаще — Журавлиха. Вообще-то у нас полсела Журавлевых, и деревня наша — Журавлевка.
А с этой ивой связана легенда… Когда-то, давным-давно, один из деревенских охотников в спасов день выбил на перелете из стаи журавля. Стая покружилась-покружилась, покликала своего товарища и улетела. Осталась одна птица. Летает день, ночь летает… плачет, стоном стонет, криком убивается. Пытался было подстрелить ее охотник, но каждый раз осечка выходила. Потом рассказывали знающие люди, что, дескать, дома-то разобрал охотник заряд, а порох уже и не порох — махра одна: бери да крути себе цигарку.
На третий день птица эта поднялась в небо, высоко-высоко, сложила крылья и — камнем вниз.
С тех пор не стало удачи охотнику, жизнь его колесом пошла, а сам он зачернел лицом, чиряками зачервивился. Вскоре, однако, убрался он из нашего села на другое место жить.