Для начала у восточных славян возникло двенадцать племен. Эти двенадцать племен старательно описаны в «Повести временных лет». Составлена «Повесть» монахом Нестором в начале XII века — но и тогда еще деление на племена не исчезло, оно сохранялось до конца XIII, даже до начала XIV века.
Строго говоря, это не племена, это союзы племен. Каждый такой союз насчитывал несколько тысяч, а то и несколько десятков тысяч человек. У каждого союза были свои старейшины родов, вожди племен, верховный вождь всего племенного союза. У племенного союза — свой язык. Племя легко понимает людей из другого племени, им для этого не нужен переводчик, но «своего» от «чужака» легко определят по языку, по акценту. Так современному русскому достаточно понятен украинский язык, но стоит ему самому заговорить — и сразу будет виден иноземец. У союза племен была своя территория, свои торговые города, своя столица, свои связи с окружающим миром.
Каждый союз племен имел особенности в одежде и обуви. По покрою одежды, по вышивке на ней, по украшениям всегда можно было определить, какого племени человек. Археологи определяют принадлежность к племени «на раз», особенно если погребена была женщина. У всех восточных славян женщины носили у виска особые украшения — височные кольца. У каждого племени эти кольца так характерны, что остается только пересчитать лопасти кольца, увидеть форму его сечения, оценить расположение лопастей… и все понятно. Исключений не бывает никогда.
Обувь в погребениях не сохраняется, но известно — поляне осуждали древлян за то, что они не носили сапог, а только лапти. Северяне носили лапти из кожаных ремней, а кривичи — деревянные башмаки.
Одним словом, каждый союз племен, каждое «племя» в летописи Нестора, — это особый небольшой народ, четко отделяющий себя от других и в свою очередь легко отличимый от них.
Среди восточных славян есть довольно странный племенной союз, не имеющий особого названия: словене ильменские. Все остальные «племена» имеют имена собственные: радимичи, кривичи, вятичи, поляне, северяне, тиверцы, уличи, бужане, волыняне, дреговичи. Все названы, у всех свои «имена». Только возле озера Ильмень, на реках Волхове, Ловати и Великой живут вовсе не ильменцы и не волховчане, а словене ильменские. Иногда летописцы именуют их еще короче — словене. Просто словене — и все.
Язык ильменских словен известен — в эпоху древнего Новгорода на нем писали довольно много. Ученых поражает, какой это архаичный, древний язык, как много у него общего с языками западных славян. Этот язык сохраняет очень многое от времен нерасчлененного славянского единства.
Есть версия, что даже заселение областей северо-западной Руси шло другими путями, чем остального мира восточных славян: кроме пути через Карпаты в бассейн Днепра, славяне шли с южных берегов Балтики к берегам Великой, Волхова и Ладоги.
Если это так — то словене ильменские и впрямь «сухой остаток» былого нерасчлененного славянства. По славянам ударили, разделили их на две части готы — и одни славяне двинулись на запад, другие на юго-восток… А третьи — небольшая третья группа, ушла на восток другим путем — примерно той же дорогой, которой двумя тысячелетиями раньше шли, ехали на своих быках люди культур сверленых боевых топоров.
Спустя несколько веков восточные славяне, продвигаясь на север, обнаружат близ берегов Балтики своих дорогих сородичей… Но сородичей, говорящих все же на особом языке, напоминающем язык общих славянских предков, и не осознающих себя каким-то особым племенем… Они — словене; просто словене, и все. Ситуация такая же, как если бы к греку или кельту вышел бы кто-то и назвался бы «арием».
Расколы и отколы индоевропейцев
У индоевропейской общности есть поразительная особенность — и она сама, и ее части редко раскалываются без остатка. Скорее от нее откалываются какие-то новые народы. А те, кто «не откололся», продолжают сохранять прежнее самоназвание, самоопределение, язык. То есть постепенно и этот «остаток» прежней общности тоже изменяется. Но все же «остаток» продолжает древнюю прошлую историю, а «отколовшиеся» начинают новую жизнь — в качестве совершенно новых народов. Новых, что называется, «с иголочки».
От индоевропейцев-ариев много раз отделялись группы племен — армян-урартов, греков, анатолийских племен. Они отделялись и уходили, а основная часть индоевропейцев оставалась. Впрочем, об этой ранней эпохе слишком уж мало сведений. Великие они путаники, арии, и очень немного о себе сообщали.
О разделении ариев на индоиранцев и древнеевропейцев мы тоже знаем очень мало. Очень похоже, что после нерасчлененного единства от индоиранцев отделялись иранцы — а остальные арии топали в Индию, сохраняя самые древние обычаи и представления.
От древнеевропейцев откалывались племена италиков, иллиро-фракийцев, кельтов. Все это совершенно особые группы племен, с собственной историей, даже без понимания своего родства с другими индоевропейцами. Но после всех этих «отколов» удивительным образом сохранился некий «сухой остаток» индоевропейцев — культуры сверленых боевых топоров.
Эта общность раскалывается на славян, балтов и германцев… Но и тогда остаются фатьяновцы-тохары с их невероятной переселенческой активностью.
В первых веках после P.X. происходит откол от прежнего славянского единства западных и южных славян. А словене ильменские — «сухой остаток» нерасчлененного когда-то общеславянского единства. Области словен ильменских — будущая северо-западная Русь. Будущие земли Новгорода.
Восточные славяне сохранили гораздо больше архаичных преданий, сказок и мифов, чем западные. В определенной степени они тоже — тот самый «сухой остаток» прежних славян, сложившихся то ли в верховьях Вислы и Эльбы, то ли в Карпатах.
Восточные славяне больше всех остальных ариев сохранили смутную память о предках. Взять хотя бы гадание в баньке… Баньку ведь в русском православии не освящают. В усадьбе православного остается особое строение, как бы посвященное прежним языческим богам. Строение, которое напоминает жилища времен бронзового века — маленькие, тесные, без окон. Девушки приходят гадать, сняв кресты и золотые украшения, но браслеты из дерева или веревочек — можно. Идут в одних полотняных рубашках, босые — как их праматери времен сверленых боевых топоров.
Так гадали и во времена Киевской Руси. И в Московии. И во всех пределах необъятной Российской империи. Регулярно, в каждом поколении, возвращаясь к нравам и обычаям древних, седых времен.
ЧАСТЬ II
АРИИ: РАСА ИЛИ КУЛЬТУРА?
Я думаю, что настоящие люди — это те, кто с годами не утрачивают веры в разумность мира, ибо эта вера поддерживает истинную страсть в борьбе с безумием жестокости и глупости.
Ф. Искандер
Германский дьявол сел за изучение санскрита.
Г. Гейне
Всю вторую половину ХIХ и начало XX века вскрывалась грандиозная картина арийского расселения. Было бы странно, если бы эти открытия не попытались использовать в политике. В результате политика изрядно подпортила изучение этой важнейшей страницы истории.
Это происходит и в Индии, где южане уже засучили рукава, спрашивая у северян: а кого это вы выставили в своей «Махабхарате» под видом дэвов? А?!
Но и это детские игрушки по сравнению с тем, что ухитрились наделать европейцы. Для начала не самая разумная их часть невероятно смешала приключения языков и культур с так называемым расовым вопросом.
Создатели расовой теории
Людям свойственно приукрашивать и возвеличивать самих себя. Европейцы вряд ли хуже всех остальных — но возможностей у них было больше. В ХVIII веке молодая европейская наука охотно объясняла, почему европейцы даже и биологически превосходят всех остальных.
Знаменитый основатель палеонтологии Кювье писал про чернокожую расу: «Характерная морда и огромные губы сближают ее с обезьянами», о желтой расе писал, что ее общества не способны к развитию, и только «белая раса» — хорошая. Благодаря «красоте овала, образующего ее голову».
Для создателя позитивистской философии Огюста Конта тоже само собой разумелось, что авангард и элиту человечества составляют народы Европы. Он всерьез считал осмысленным изучение предков только белой расы. Исследовать же историю азиатов и негров, по мнению Конта, бессмысленно и даже вредно.
Производились, разумеется, и вполне корректные исследования различий между разными расами и группами населения.
В конце ХIХ века и даже еще в 1920-е годы — до гитлеровского переворота, расовых законов и прочего безобразия, расовые вопросы еще не считались глубоко неприличными. Считалось чем-то совершенно обычным сравнивать объем мозга разных рас и народов или объяснять достижения народов и рас биологической предрасположенностью к тем или иным занятиям.
